Дом, дым и слезы
Эстония при реставрации в 90-х годах капитализма прошла, в отличие от России, болезненную социально-экономическую операцию под названием «реституция» – т. е. возврат недвижимости бывшим ее хозяевам, жившим в этой стране до «триумфального пришествия советской власти» к берегам Балтики. О том, как это происходило, мы расскажем не с точки зрения макроэкономики, а со слов Аннели.
Эта интересная женщина, будучи журналисткой, стояла у истоков Союза квартиросъемщиков Эстонии, и во время последних выборов как активистка этой общественной организации была избрана в парламент страны.
Однажды в ЭССР…
В конце семидесятых Аннели вступила в кооператив и получила квартиру в Ласнамяэ – новом таллиннском районе. Надо сказать, что большая часть Таллинна застроена довоенными, а то и дореволюционными домами. Затем был возведен целый район блочных «хрущоб» с крохотными кухоньками и щелями в стенах. На фоне этих построек ласнамяэские панельные дома с лоджиями, просторными кухнями, огромными прихожими и грузовыми лифтами казались последним писком цивилизации.
Однако, прожив в этом доме лет десять, Аннели совершила обмен. С доплатой. До нового подъезда ей приходилось теперь ковылять по брусчатке, проходить через темный и тесный двор-колодец, затем подниматься по крутой узкой лестнице… В новой двухкомнатной квартире с огромными потолками не было никаких удобств. Даже туалет – один на две квартиры – находился на площадке.
Вы спросите – а какой смысл было делать такой обмен? Дело в том, что новая квартира располагалась не где-нибудь, а в Старом Городе, в средневековом Таллинне. Да и не просто в Старом городе, а на улице Виру, можно сказать, городской аорте, которая поднимается от Вируских ворот до самого сердца города – Ратушной площади. Словом, новая квартира была в весьма и весьма престижном месте – не чета ласнамяэским новостройкам, находившимся в ту пору на городской окраине.
Прошел год после обмена. Затем другой, начался год девяностый. Вместе с остальными эстонцами Аннели отправилась на Ратушную площадь, чтобы принять участие в Поющей революции, затем постояла в Балтийской цепочке, когда эстонцы, латыши и литовцы, взявшись за руки, образовали «хоровод» от Таллинна до Вильнюса и объявили о своем едином порыве выйти из состава Советского союза.
А затем, в 1991 году, парламент Эстонской республики принял закон о реформе собственности. И немедленно на площадке – той самой, с двумя квартирными дверями и одной туалетной – появился владелец дома. Хозяин, обозрев высокие потолки и мебель, проворчал что-то о повышении квартплаты, о том, что неплохо бы всех выселить и потопал обратно по лестнице. Аннели схватилась за голову…
Первое заседание «женсовета»
Вечером на кухне Аннели собрались подруги и стали обсуждать, что делать.
– Да очень просто, – щуря глаза сквозь дым дорогой сигареты, говорила рыжая Малле. – Вот я. Мой хозяин в общем ничего мне не сделал – ни из квартиры не стал выгонять, ни квартплату повышать. Но, тем не менее, я за него взялась! Выхожу утром на лестницу – а там окурок! Я звоню в полицию, они приезжают, выписывают хозяину штраф. Выхожу часиков этак в пять утра из дома – а дорожка не подметена и не посыпана. Звоню в полицию, они приезжают и выписывают хозяину штраф. Ведь по закону он должен отвечать за порядок в своей собственности, даже специальную муниципальную полицию для таких дел учредили. Месячишко он так прокрутился, а дальше купил мне, как миленький, другую квартиру.
– Нет, – вздыхала Аннели, – я так не смогу.
– Надо надеяться на лучшее, – вздохнула Лайне, другая подруга. – Мне казалось, всему конец. Звонок в дверь, открываю – там хозяйка, старая жаба. Оттолкнула меня, прошла в комнаты и спрашивает – где ковер? Я, дескать, в сороковом году уезжала, оставила в этом углу ковер, где он? Господи, пятьдесят лет прошло, а она хочет, чтобы ковер на прежнем месте был! Мало того: я ведь эту шестикомнатную квартиру в свое время на свои три обменяла, фактически три семьи, жившие в коммуналке, по отдельности расселила. Ну и, конечно, хозяйка облюбовала для себя именно мою квартиру. Но вот, слава богу, мне город квартиру дал…
– Тебе хорошо, – ответила Аннели. – Твой муж – брат главнокомандующего эстонским флотом. Тебе, конечно, город квартиру даст…
– Надо было вовремя подсуетиться, – встряла Кристина. – Знаешь, небось, что по соседству на Ратушной площади происходит? Хозяйка-то дома живет в монастыре в Латвии, и дом ей не нужен. Так двое каких-то деятелей-юристов обхаживали ее, взяли доверенность, подделали документы – чуть ли не от руки на коленках нарисовали – и предъявили права на дом! Библиотеке Таллиннского технического университета, обосновавшейся там, пришлось поискать другое место.
(Забегая вперед, поясним: хозяйка обманом отнятого дома на Ратушной площади спохватилась и потребовала вернуть ей здание. Но опоздала – предприимчивые молодые люди уже успели продать дом, затем продали следующему… Сейчас новый владелец уже считается «добросовестным», и бедная женщина до сих пор не может вернуть себе свою собственность).
Проводив подруг, Аннели начала убирать со стола. Вдруг – звонок в дверь… На пороге – хозяин. Аннели судорожно открыла рот. В голове теснились советы подруг. Что делать – рявкнуть по поводу того, что в туалете, к примеру, унитаз треснул? Пригрозить статьей в газете? Поднять все свои связи?
– Я вот что решил, – рассудительно заговорил хозяин, входя в прихожую и закрывая за собой дверь. – Вас тут всего две семьи. Брать с вас квартплату невыгодно, выгонять – не хочу брать грех на душу. Куплю-ка я вам по квартире. Вот такая-то улица тебе пойдет?
Аннели нашла в себе силы кивнуть головой.
Вечера на хуторе близ Таллинна
Ремонт и уборка в новой квартире близился к концу. Аннели сильно умаялась, легла спать поздно. За окнами уже заканчивалась короткая летняя ночь, вовсю заливались песней соловьи…
Не успела Аннели закрыть глаза, как в дверь позвонили.
– Открой, пожалуйста, – послышался жалобный голос сестры Сальме.
– Боже мой! – вскричала Аннели, открывая дверь.
Сальме, завернутая в одеяло, прошлепала босыми ногами в прихожую.
– Сволочь хозяин, – говорила она спустя полчаса, отмытая от копоти и наряженная в халат Аннели, помешивая ложечкой кофе. Дом ведь у меня деревянный, с печным отоплением…
…Редкий день в то время в районах Таллинна с деревянной застройкой – а это больше половины города – не случались пожары. Нередко их инициаторами являются сами хозяева, желающие быстро и без хлопот снести и перестроить здание либо продать землю. Ходят слухи, что иногда умышленно поджигались дома с жильцами. Вспомнив все это, Анели ахнула:
– Неужели хозяин поджег?
– Да, конечно, – вздохнула Сальме. – Я знала, что дому моему сгореть суждено, только все на что-то надеялась… На нашей улице за это время пять домов сгорело. Правда, во всех них уже жильцов не было. Хозяин все хотел меня выселить, все торопил, а я все тянула, тянула… Вот и дотянула…
Она снова заплакала.
Аннели задумалась. А потом вспомнила своего хозяина. Вспомнила также, что недавно за свою бурную журналистскую деятельность и не менее бурную деятельность в рядах Союза квартиросъемщиков получила еще одну квартиру – на этот раз от города. И тихо сказала:
– Сальме, у меня вообще-то две квартиры…
– Я не хочу больше в городе жить, – никак не могла успокоиться сестра.
– Хорошо, – мягко согласилась Аннели. – Знаешь, я хотела вторую квартиру продать и купить себе избу на хуторе, да и поселиться – почти что отшельницей. Давай так и сделаем, только оформим хутор на тебя. Я к тебе летом приезжать буду с ребенком отдыхать.
– Хорошо, давай, – улыбнулась Сальме сквозь слезы.
Жизнь, похоже, налаживалась.
Муниципальная полиция в Таллинне действительно существует. Ее задача – следить, чтобы собственники содержали свои дома в порядке. Штраф за окурок на лестнице – вполне реальная угроза.
Из ста тысяч людей, живших в возвращенных хозяевам домах, лишь единицы получили квартиры от города. Это – очень редкая удача. Государство никаких компенсаций не давало и пока давать не собирается.
Сейчас на месте пожаров в Таллинне появляются реновированные дома – тоже деревянные, яркие, с современными пропитками и стеклопакетами, но выполненные в старом стиле.