Письмо на фронт
«Воюйте, за нас не беспокойтесь, Москва не сдастся…» Один третьеклассник наклоняется к другому:
– Не сдастся – с мягким знаком?
Дети пишут письмо на фронт, дети играют в войну. Что им то время? Воспитанные на компьютерных космических войнах, что поймут в старых военных фотографиях? Экспозиция Музея Москвы, где идет этот военный урок, открывается фигурой солдата в телогрейке, у которого открытое и решительное лицо, но вот оружия в руках нет.
– Почему? Как он может воевать с врагом?
Этот вопрос задает детям научный сотрудник музея Кирилл Новиков, который ведет экскурсию. Самый маленький тянет руку:
– У него сильный дух.
Ответ, как потом скажет Кирилл Александрович, его не удивляет, он его слышал уже не раз. Не столь уж чужое время для этих малолеток, что-то понимают.
Этот музей на Зубовском бульваре – один из самых молодых в Москве, больших фондов накопить не успел. Не так много подлинных экспонатов и на этой выставке, посвященной обороне города. В основном – снимки и кадры военной хроники. Однако пристав случайно к любой экскурсии, уже проходишь с ней до конца – столь уникален изобразительный материал, так интересно, увлеченно, да еще с такой эрудицией ведут рассказ экскурсоводы.
Вот фотография прожектора, установленного на крыше дома. Мощный пучок света устремляется в небо. Так не только ищут самолеты, так еще и воюют. Свет ослепляет вражеских летчиков, не дает им прицельно бросать бомбы.
Крупный план: немецкие самолеты, низко летящие над Москвой… Кадр сделан, видимо, из кабины одного из них. На нем не только небо, но и краешек городского пейзажа… Трагический снимок: вдруг остро понимаешь, как близко, явственно нависала смертельная опасность над нашей столицей.
Еще один редкий кадр: фотография сбитого и привезенного на площадь Большого театра немецкого самолета. Молчаливым ровным квадратом его обступили москвичи, выстроившись почему-то в несколько рядов. Картина, чем-то напоминающая шеренги москвичей 45-го года, когда по улицам шли пленные немцы. Но тогда люди испытывали торжество, гордость, хотя главенствующим чувством – и об этом писали не раз – была все же жалость к поверженному врагу. Вглядываешься в серьезные, непроницаемые лица горожан 41-го. Они-то что чувствуют? Надежду? Страх? Щемящую тревогу за близких, ушедших на фронт? Теперь уж не узнаешь.
Из рассказов в музее узнаешь удивительные вещи. Например, то, что гранитные стилобаты в знакомых домах на Тверской выполнены из камня, завезенного немцами для будущего памятника победы. Проходя по центральной улице города, обратите внимание на цокольные этажи. Ведь это тоже наша история.
Наиболее частые посетители – школьники. Они приходят сюда всем классом, в музее перед ними оживают страницы учебника. Взволнуют ли их снимки? А ведь, по мнению Кирилла Александровича, этот урок в музее должен стать для них одним из самых важных в жизни. То впечатление, которое они получат здесь, – недостающее звено между поколениями, оно должно восстановить связь времен.
Рассказывает о себе:
– Мой дед был партизаном, но в доме никогда не говорили о войне. Причиной тому был, наверное, ложный посыл: не надо посвящать ребенка в трагические стороны жизни, пусть не знает, что существуют плохие люди, а хорошие умирают, его детство должно быть беззаботным, счастливым. Такой же точки зрения – но из других соображений – придерживалась и официальная пропаганда, мы говорили только о героях и победах, тяжелые будни, простые человеческие чувства уводились на второй план. Безмятежное домашнее воспитание приводило к тому, что, столкнувшись с жесткими реалиями уже наших дней, дети терялись, замыкались, становились беззащитными. Если же говорить о знании истории, то у них просто пропадал к ней интерес. Когда из героев делают иконы, они становятся неинтересны, обесценивается само величие подвига.
По мнению Кирилла Александровича, только в последние десятилетия детям стали откровеннее, правдивее рассказывать о войне, знакомить их не только с военными реляциями, но и страданиями людей на фронте и в тылу.
Бывший преподаватель, пришедший в музей, Кирилл Новиков стал одним из инициаторов интерактивных экскурсий, он стремится к тому, чтобы его маленькие слушатели больше поняли обстановку, в которой росли их сверстники, разделили их чувства и настроения. Для этого он на мгновение погружает их в атмосферу войны. Вдруг в зале гаснет свет – так затемняли окна квартиры во время налетов, а вслед за этим раздается пронзительный, выворачивающий душу вой сирен. И вот уже вспыхивают отблески зажигательных бомб – они высвечивают цели бомбардировок, потом раздаются взрывы. Последствия их можно видеть на снимках – дымящиеся развалины на улицах столицы.
Потом дети взбираются на деревянные ящики, чтобы достать до станков. Точно так же поступали подростки тех лет, когда закрылись школы, классами стали заводские цеха. Придя домой, они писали письма своим отцам и старшим братьям, выводя суровые фронтовые адреса – номера воинских частей. А теперь нынешние мальчишки и девчонки старательно выводят ободряющие слова, а потом учатся складывать листки в треугольники. Еще одно звено в недостающей цепочке.
Потом каждый школьник получает «всамделишную» продуктовую карточку. На квадратиках-талонах – норма полагающейся пайки, а еще надпись, которая до сих пор заставляет содрогаться людей, заставших те годы или знавших их по рассказам родителей: «При потере не возобновляется». Вижу, как пожилая учительница просит такую же – она ближе к тому времени, ее переживания острее.
Но и дети не равнодушны! Кирилл Александрович раздает им по кусочку черного хлеба, отрезая от буханки, выпеченной по рецептам военного времени. Что нынешним избалованным юнцам эти черствые вязкие куски? Но их лица не по-детски серьезны, сосредоточенны.
– Можно добавки?
Не хотят расставаться с игрой, она увлекла их, тронула души.
Нет, не порвалась связь времен.