Квартирная мафия жива! И умирать не собирается
Когда эти заметки готовилась к печати, по ящику повторили «Агента национальной безопасности». Перевоплотившись в бомжа, бесстрашный капитан Николаев боролся с нелюдями на свалке – пристанище бродяг и злодеев.В жизни, а не на экране зло творили вовсе не диккенсовские персонажи, а обычные сотрудники милиции, работники ДЕЗа, представители риэлторских фирм. Поэтому и перевоплощений для «лирического героя» не потребовалось. На самом деле все оказалось значительно проще и оттого циничнее и страшнее.
О подобных преступлениях не раз доводилось читать и в прессе. Но тут одному московскому репортеру «повезло» – сам едва не стал жертвой квартирной мафии.
Московская Сицилия
С утра шел дождь. Но потом распогодилось, и выглянуло солнышко. Я спустил ноги со своей опочивальни и залез в поношенные джинсы. После вчерашнего в глотке пересохло. На душе скребли кошки. Кажется, сегодня они переночевали у меня и во рту.
Сразу после дефолта за бортом редакций оказались четыре тысячи журналистов. Конечно, я не стал исключением. Кто-то сменил профессию, ушел в коммерсанты, кто-то спился окончательно. Я же трепыхался на поверхности, уцепившись за нищую газетенку, давно не платившую ни зарплаты, ни гонораров. Продавал кое-какие вещички из дома – тем и жил.
За квартиру я уже не платил полгода. Тогда не мог даже вообразить, что информация об этом печальном факте поступает не только в бухгалтерию ДЕЗа.
Трудно было представить, что мой дом – мой мир, в котором прошла вся жизнь, – давно находится под пристальным вниманием людей, «специализирующихся» на отъеме жилья.
На кухне сварил кофе. Но понял – не спасет. Взглянул в зеркало, ужаснулся, но так и не побрившись, вышел на улицу.
У метро в летнем кафе азербайджанцы расставляли мокрые от дождя стулья. Я плюхнулся на один из них и заказал пива. После третьей «Балтики» кажется слегка полегчало. Как жить дальше? Вернее, на что? Хорошо молодым. Если бы Перестройка пришлась на мою юность, наверняка раскрутился бы и стал богатым. А сейчас где взять силы, чтобы таскать баулы, мотаться в Турцию, мерзнуть на оптовых рынках? Оставалось только одно – продать хату, перебраться на окраину и доживать свой век среди коммунальных кастрюль.
Я часто думал об этом. Но слишком многое связывало с этим старым сталинским домом и с квартирой, измеряемой не только семидесятью квадратными метрами общей площади.
В 1953 году сам министр предоставил ее отцу. Естественно, не только из дружеских чувств. За жизнь, отданную служению Родине. А что теперь? Нет ни государства, ни его морского флота, ни даже корабля, которого назвали в честь папы. Под шумок всеобщей растащиловки пароход толкнули иностранцам. Но не будем о грустном.
Азербайджанец Шах нацедил 100 граммов «Кристалла», и на сердце повеселело. Я неплохо знал персонажей этого заведения. Кроме детей Востока, здесь трудились ребята из Молдавии, Приднестровья, Украины.
С насиженных мест их согнали безработица, нужда, безденежье. А самый опасный человек – это голодный. Если нечего жрать и негде голову преклонить, кроме вонючего тонара, то над выбором средств долго не задумываешься. Молодость требует своего, а волчий аппетит диктует исключительно волчьи законы – отнять, урвать, если надо – убить. Одни из них уже прошли выучку в Абхазии и Чечне и объяснять, как это делается, им не надо.
С какой завистью парни посматривали на мой величественный дом, стоящий чуть ли не в самом центре Москвы. Через многое они перешагнули бы, дабы обрести здесь прописку. Один раз они уговорили разрешить им зайти в квартиру, чтобы помыться. В другой раз звонили от меня не то в Кишинев, не то в Тирасполь.
Вид просторных комнат, обставленных добротной мебелью, ошеломил хлопцев. Их отношение ко мне переменилось. И теперь стал замечать, что при моем появлении они о чем-то подозрительно перешептываются между собой, искоса поглядывая в мою сторону.
Однажды я сидел здесь всю ночь. За соседним столиком сидел кряжистый мужик «кавказской национальности». Характерные татуировки говорили о серьезном статусе, занимаемом в криминальном мире.
В течение нескольких часов в кафе заглядывали молодые воры, почтительно склоняли перед ним головы и целовали руку! Думалось, подобные знаки внимания свойственны лишь для Сицилии, ан нет – посреди златоглавой, оказывается, тоже встречаются.
Когда я захмелел, пахан подсел ко мне. Разговорились. Он поинтересовался-уточнил, где живу. Зачем-то поведал о брате, которого, привязав к дереву, сожгли в Южной Осетии. Правда, за что, уточнять не стал.
Я поддержал беседу и ляпнул о знакомстве с Отари Квантришвили, к тому времени давно застреленному у Краснопресненских бань.
Неожиданно мой визави пришел в неописуемый восторг. Он сообщил, что жена приходится родственницей вдове Отарика. И он, пахан, немедленно приглашает меня в гости, там запрет в доме и не выпустит, пока не приедет жена.
– Куда «в гости»? – поинтересовался я. – В Южную Осетию?
Уркаган не ответил. Он налил до краев водки в 250-граммовый стакан и испытующе посмотрел на меня:
– Пей!
Только в этот миг до меня дошло, что из таких «гостей» не возвращаются. И протрезвел моментально.
Я отказался. Тут же подлетел молдаванин, один из тех, что бывал в моей квартире, и начал орать о кровной обиде, которую наношу уважаемому человеку.
Запахло жареным. Пахан наседал. Сейчас скрутят, впихнут в машину, а дальше подпишу любые документы о передаче жилплощади в надежные руки.
Я очень отчетливо представил участь сожженного человека в далекой Осетии. И заорал! Заорал, что я – генерал КГБ, друг Кобзона и лишь одно слово скажу Юрию Михайловичу – он всех под землей найдет. И все в таком роде.
Я вырвался из крепких объятий новоиспеченных друзей и рванул, как на 100 метров.
Только отдышавшись дома, припомнил, что неподалеку стоял милицейский наряд, наблюдавший за этой сценой. Но почему никто не вмешался, я тогда так и не понял.