Доску ставили ребром
«Нужда в ночлеге небольшая –
Ночь, где попало, проведу.
У стен торгового Китая,
Иль – в Александровском саду».На взгляд стихотворца газеты «Московский вестник», в 1860 году проблема людей без жилья решалась в Москве очень просто.
Прошло 30 лет и в другой газете – «Русские ведомости», в статье господина Григорьева была описана куда более печальная картина жилья обитателей московских ночлежек. По мнению этого известного статистика, наиболее ярок пример с ночлежными домами на Хитровом рынке и вблизи него.
Напомню, что Хитров рынок (или биржа труда по найму людей для неквалифицированных работ) располагался на просторной площади в середине Подколокольного переулка недалеко от улицы Солянки.
Довольно большая территория рынка вокруг почти вся была обстроена каменными двух– и трехэтажными домами-ночлежками (многие здания сохранились до наших дней). Дома Орлова, Румянцева, Ромейко – с одной стороны, дома Ярошенко и Александровского подворья – с другой, Бунина – с третьей.
В этих ночлежных домах сдача квартир обыкновенно организовывалась следующим образом. Главный корпус и внутренние флигеля сдавались отдельными квартирами съемщикам из мещан, крестьян, отставных солдат. Большая часть квартир состояла из одной комнаты, в которой была отгорожена небольшая каморка для содержателя квартиры. Были квартиры и в две комнаты, очень редко – с большим числом комнат.
Если квартиры предназначались для ночлежников, пришедших только переночевать, то до 1888 года в их помещениях обыкновенно располагались нары в два, даже в три яруса. Но к 1889 году нары в несколько ярусов благодаря требованиям санитарных врачей Москвы перестали употребляться. Нары, как правило, состояли из сплошного деревянного настила с деревянным же изголовьем и были подразделены для одного или двух человек. Двухместные имели разделение поставленной на ребро доскою. Если квартира отдавалась не только для ночлега, если в ней сдавались для проживания «углы» или койки, то вместо сплошных делалось несколько отдельных нар: для одного, двух или трех съемщиков (одновременно). Очень редко вместо нар ставились кровати.
Бывало, что вся комната перегораживалась дощатыми щитами или занавесками на несколько темных, полутемных и светлых каморок. Такого рода коечные или каморочно-коечные квартиры были немного чище по виду, чем те, что употреблялись только с целью ночлега.
Часто «квартирохозяева» уже от себя пускали ночлежников или съемщиков углов. Ночлежники размещались не только на всех ярусах нар, но и под нарами. Женщины – вперемежку с мужчинами. Редко на двойных или «парных» местах было видно что-то вроде занавесок. Иногда над нарами висели люльки, постоянно встречались и дети разных возрастов.
Особенно переполнялись ночлежные квартиры зимой, а летом в них было довольно просторно, так как многие жильцы «выезжали на дачи». То есть они совсем бесплатно ночевали в канавах, кустах, под мостами, других подобных местах.
Обычная плата за место на нарах в ночлежной квартире составляла 5 копеек в день, или 1 руб. 50 коп. в месяц. Но, например, в более дешевой Хамовнической части встречалась плата за нары 3, даже 2 копейки за ночь.
Плата за коечные помещения была 2 – 3 рубля в месяц, а вполне светлый, хотя и не всегда отгороженный «угол», шел за 4 и 3 рубля. Квартиры, предназначенные для сдачи «углами», в особенности ночлежные, по общему месячному сбору, сдавались квартирохозяевами дороже обыкновенных семейных квартир. Это объяснялось тем, что «ночлежников» и «съемщиков углов» в Москве скапливалось значительно больше, чем было бедных нуждающихся семейных пар. Поэтому даже грязные ночлежные помещения расхватывались очень быстро, особенно зимой (тогда и стоимость таких квартир возрастала).
«Спертость» воздуха в ночлежках была ужасной: спавшие среди ночи просыпались и выходили во дворы хоть немного нормально подышать. Проветривание в этих домах было невозможным, да и бессмысленным из-за большой концентрации жильцов.
Понятно, что ночлежки были головной болью городского санитарного надзора, всей Московской городской управы. Чтобы каким-то образом изменить положение, доброжелательные москвичи объединялись в «Человеколюбивые», «Попечительские» и «Благотворительные» общества. В эти общества постоянно поступали и большие, и малые деньги, на которые проводились разные мероприятия, хоть немного облегчавшие участь несчастных.