На всю Ивановскую
Не только кличами глашатаев – на всю Ивановскую! – и великой колокольней славна история Ивановской площади. Со второй половины XVII века была она в Москве местом крайне любопытным и весьма бойким.
Били челом и кнутом
Ежедневно масса самого разношерстного люда стекалась сюда в новопостроенные приказы, где дьяки, подъячие и судьи под скрип перьев вершили их судьбу. У каменных лестниц приказов дневали и ночевали толпы челобитчиков. А куда денешься? Только здесь, на Ивановской, – и нигде больше – выдавались жизненно важные бумаги.
Впрочем, и у приказных служба была не сахар. По государеву указу как судьи, так и дьяки «приезжали поранее, а выходили из приказов попозже». «Поранее» означало в шесть утра (зимой – в 7.30), «попозже» – сидеть «в приказах во дни и в нощи 12 часов в сутки» (не включая время на обеденный отдых, который, по московскому обычаю, как известно, непременно требовал сна после насыщения желудка; а после сна – пожалуйте назад на работу). Работали и в будни, и в праздники. Это уж потом, значительно позже, сиденье в приказах было уменьшено до 10 часов в сутки.
Особенно несладко приходилось подъячим, коих за орфографическую ошибку в бумаге били батогами прямо тут же, на Ивановской. Как в 1660-м был бит подьячий Григорий Катошихин, позже ставший знаменитым летописцем. Но и сознательные ошибки в бумагах, конечно, учинялись – за мзду. За подобное запросто могли повесить. Так, приказного Леонтия Кокошкина повесили за то, «что был он у приему подвод» и «взял 5 рублев денег».
Если мошенничество открывалось, тогда терпел и исполнитель-приказной, и, не взирая на статус и положение, заказчик. Например, в 1685-м перед Судным приказом князю Петру Крапоткину было «чинено наказание, битъ кнутом за то, что он в деле своровал, выскреб и приписал». В каждом приказе имелись особые помещения, где происходили пытки виновных. Так что Ивановская площадь постоянно оглашалась стонами и воплями наказуемых.
Для ратного учения
В Петровское время особым шумом отличался Разрядный приказ, заведовавший военной, то есть дворянской, службой. Настоящее столпотворение перед приказом случилось в 1694 году, когда молодой царь Петр затеял потешный поход и повелел собрать «как возможно больше ратных». В потешное войско были собраны подьячие со всех приказов. «Учили их конных с пистолетами, пеших с мушкетами, и в то же время ловили на площади всех помещиков, стольников, стряпчих, дворян московских, жильцов и водили их в Рязряд к подписке прикладыватъ руки, что быть им с пистолетами в Преображенске для ратнаго ученья», – рассказывает историк Иван Забелин.
Разосланы были грамоты во все ближайшие от Москвы города со строжайшим приказом, «чтобы все помещики до единаго из своих деревень тотчас ехали в Москву к 18 числу сентября на добрых лошадях с пистолями».
Трудно представить, во что превратилась и без того многолюдная Ивановская площадь, когда к Разрядному приказу съехались дворяне-помещики со слугами.
Поход окончился 18 октября, и помещики с похвалою за службу были распущены по домам.
Первый летчик
«В 1695 г., апреля 30, закричал (на площади) мужик караул и сказал за собою государево слово, и приведен в Стрелецкий приказ и распрашиван, а в распросе сказал, что он, сделав крылья, станет летать как журавль. По царскому указу предложение было принято, – повествует Забелин. – Сделал он себе крылья из слюды, истратив на это 18 р. Начальник Стрелецкаго приказа боярин кн. Троекуров со товарищами и с другими любопытными лицами вышел из Приказа и стал смотреть, как полетит мужик. Устроив крылья, мужик по обычаю перекрестился и стал мехи надувать, хотел лететь, да не поднялся, сказал, что крылья сделал тяжелы. Боярин на него раскручинился. Мужик бил челом, чтоб ему сделать крылья иршеные (род замши), на которые издержано еще 5 руб. И на тех не полетел. За то ему было наказание – битъ батогами, снем рубашку, – а деньги велено на нем доправить, продать все его имущество».
Пред царскими очами
Каждый день с самого раннего утра бурлила Ивановская площадь: съезжались бояре, окольничие, дворяне, стольники, стряпчие, служилые люди. Как водилось, приезжали они верхом на лошадях в сопровождении многочисленных слуг, кои сторожили коней до времени возвращения домой. Можете себе вообразить, как густо была покрыта конским навозом вся Ивановская.
«Собравшиеся дворовые люди заводили между собою драки и брани, кричали, свистали, на лошадях скакали, заводили кулачные бои, прохожим людям дорогою пройти не давали, толкали, под ноги подшибали, подсвистывали и делали всякия задирки, издевки и наглости; особенно доставалось иноземцам – их дразнили и всячески поносили», – свидетельствует Забелин.
И весь это творилось на площади даже пред царскими очами. Возле соборов Архангельского и Успенского стояли рундуки (нечто вроде помостов), по которым царь ежедневно шествовал из собора в собор. «Так вот у этих-то рундуков, – пишет Забелин, – на лошадях и пешие на самих рундуках и около Архангельской паперти, даже и на самой паперти за перилами и собирались толпы, не очень боявшияся и Стрелецкаго караула, который, унимая их от крика и шума и водворяя порядок, получал в ответ брань и угрозу побоища».
Наконец, царю Алексею Михайловичу такие бесчинства, происходящие у самого его дворца, надоели, и указом 26 апреля 1670 года было воспрещено приезжать в Кремль со стороны Боровицких ворот к лестнице у Сретенскаго собора, где как раз и становились прежде дворовые люди с лошадьми. Потом указом от 26 февраля 1684 года 12-летний царь Петр воспретил ставить лошадей и в других местах «возле дворца поблизку». Повелено было «стоять и ездить тихо и смирно и никаких бесчинств не делать». А указами от 19 января 1694 г. и 19 августа 1696 г. уже воспрещалось и «извозчикам стоять в Кремле для извозу и проезжать через Кремль даже и с седоками». Нельзя было также «проезжать через Кремль с тяжелыми возами, с кирпичом, бревнами, дровами и пр., как и с пустыми телегами».
Так постепенно Ивановская площадь очистилась от конского навоза.