Отдайте батону корону!
«Сосиски, – вздыхала одна моя знакомая, – помните, какими они когда-то были? Только прикоснешься зубами – прыскали!» В сосисках – мясо, а в хлебе-то что? Мука, дрожжи, вода. Он-то почему стал невкусным?
Иллюзия вкуса
Заметили? Продавцы стали говорить с нами человеческим языком. Однажды услышал от немолодой продавщицы на ул. Кржижановского, когда попросил батон (в том магазине все еще сохранились прилавки):
– Пожалуйста… Но разве это батон? Такой хлеб стыдно продавать.
Что я мог ответить? Разве что поблагодарить за откровенность. Я ведь тоже помню другие времена.
Если в двух словах – у нынешнего хлеба исчезли присущие ему родовые признаки. Будучи примятым, он не распрямляется, не восстанавливает прежней формы, а так и остается сдавленным, жалким, униженным, что хлебу вообще свойственно быть не должно. А срез? Помните: пористость, ноздреватость, или – как мы говорили в детстве – «дыркатость»? Где они? Ушли безвозвратно – вместе с детством. Приплюснутые плоские батоны складируются теперь на полках магазинов, как шпалы, и мы равнодушно бросаем такой батон в корзину, зная, что лучшего не найдем.
Давно вы ели свежий, еще теплый хлеб? Он черствеет еще по дороге на прилавок, причем самым удивительным образом, минуя все промежуточные стадии: только что был мягкий, и сразу – дуб. А если мягкий? Не верьте! Это иллюзия, консерванты.
Но только ли это? В конце концов, мы когда-то любили и вчерашний. Тонкий слой джема, покрывающий ломоть – белый ли, черный, – нужно другое пирожное? Подозрение: а может, нам вовсе не хлеб продают? Немного полежав, он сразу крошится. На него даже масло не намажешь, не выдержит и слабого усилия ножа – распадется на части. Разве такое возможно с хлебом?
Где, наконец, престиж высших сортов, их неповторимый белый цвет – чистый, чуть золотистый, лучащийся теплом, только хлебу и присущий? Нынешняя белизна – искусственная, мертвенная, холодная, вызывает разве что настороженность: «Не химией ли достигнута?»
Сомнение, кстати, не лишено оснований. По какому признаку отличают настоящий продукт? По запаху. Когда-то его называли «хлебным духом». Дух – душа. Убита. Потерялась безвозвратно. Нынешнее поколение, то самое, которое выбрало попкорн, даже не поймет, о чем речь, молодым не ведом аромат прежнего хлеба. Это очень печально: мимо них прошла целая эпоха.
Скажут: «Да только ли хлеб? А помидоры? А огурцы? Мясо, в конце концов?» Все так, но за хлеб особенно обидно, он всегда занимал особое место в нашем рационе. В европейских ресторанах его можно увидеть только утром, к обеду не подают. А для нас он всегда необходим. «Народ, который ест макароны с хлебом, непобедим» – это о России.
Перед казнью его пытали
Когда он начал умирать? Разные мнения. Может быть, с того времени, как стали закупать зерно за границей, и то, что нам продавали как фураж, мы перерабатывали в муку? При этом тесто, чтобы не рассыпалось, укрепляли синтетическими добавками. Можно представить, что из него получалось.
Или произошло это при замене древней технологии на новую, безопарную? Ведь опара – предтеча хлеба. Это о ней благоговейно говорили: «Капризная штука. Ее выходить надо». Тайна была уже в ней. Теперь исчезла. Кажется, за рационализацию еще и премию дали – как за «Советское шампанское», которое вместо двух-трех лет выдерживали два-три месяца.
Ну а решающий удар нанесли хлебу тогда, когда начали экономить на традиционных компонентах, окуная волшебные детские плюшки, таявшие во рту, вместо масла в маргарин? Сейчас, когда подорожало все питание, говорят, появился и вовсе какой-то безводный жир, состав которого не мог мне расшифровать ни один специалист, но, что он хуже даже маргарина, говорили уверенно.
Невосполнимая потеря: уходят старые мастера, трогавшие тесто «локотком» (такой у них был фирменный жест) и так определявшие, достаточна ли температура, влажность, время выдержки. Минутой раньше, градусом ниже – не взойдет, минутой позже, градусом выше – перекиснет. Понятно: теперь все передано автоматам, но и профессионалам нашлось бы место: прикасаться к хлебу надо с трепетом, а это свойство таланта.
Какая электроника, скажем, остановит беспечного механика, с облегчением распахивающего форточку в жарком цеху? Кто объяснит ему, что если допустить самый легкий ветерок, – к тесту ли, готовым горячим булочкам – те сядут, и уже никакая сила не поднимет их? Прощай, пышность!
Знают опытные хлебопеки и другие секреты, кому только передать? Работа оплачивается скупо, стала непрестижной, не очень много охотников заняться ею.
Удивительным образом, но в профессиональные дела вмешалась торговля. Исчезли «Булочные» (кто последний раз видел такую вывеску?), а что касается супермаркетов, не в каждом из них найдешь хлеб, порой за ним надо ехать две-три остановки. Невыгодно стало торговать им, а она, выгода, определяет сейчас и репертуар театров, и набор продуктов на прилавке. Торговля, не стесняясь, выказывает пренебрежение к хлебу, а это не могло не сказаться на отношении к профессии.
Чем сердце успокоится?
Изменится ли качество хлеба – тайна великая. Она непостижимым образом соединила в себе все особенности и противоречия нашего загадочного времени, когда все худшее вроде бы миновало, но и новому не радуемся, живем по-прежнему обещаниями: все еще впереди. Поставлены задачи, названы цифры, определены вехи, их еще предстоит достигнуть. Светлое будущее – наша национальная идея. Может, и так. Но если говорить о хлебе, у меня есть собственная, личная веха, и называется она «французская булка». Потом, правда, сражаясь за чистоту русского языка, ее переименовали в «городскую», но народ еще долго называл ее по-старому. И сейчас помнит под первым именем. Не потому ли, что в ней всегда сохранялась душа Лютеции: ведь хлеб во Франции, несмотря на все происки глобализации, по-прежнему остается самым вкусным в Европе.
Так вот, эта булка нисколько не уступала ему. Помните: она всегда считалась самым привлекательным, самым манящим даром хлебных прилавков, безусловной их принцессой. Гордый, неотразимый, хрустящий гребешок цвета старого золота, возвышался над нею, как корона. Какой же повелительной была эта царственная особа! Только бросив взгляд на полки, случайно увидев, мы, даже пресыщенные (грубое слово «сытые» прозвучало бы здесь оскорбительно), немедленно оказывались ее рабами. Где она? Кому мешала? Какие недруги лишили хлебную корочку самого соблазнительной ее черты – хруста?
Так вот, когда возродится французская булка – непременно со старым названием, ибо есть бренды, которые бессмертны, – когда я, не отходя от прилавка, отщипну гребешок, а потом, отламывая кусочек за кусочком, так и не донесу ее до дома – вот тогда поверю: не все потеряно, есть надежда. Русский хлеб возвращает былую славу.