Улица длиною в поцелуй
Все зависит от того, с какой стороны идти. Можно, оставив позади Большой Каменный мост и привычно задрав голову на почти отреставрированную красоту Пашкова дома, топать все вверх, вверх и вверх – к суете «Охотного ряда». Или, продираясь сквозь студенческую толпу, двигаться по Моховой к Ленинке – вниз, вниз и вниз, во все редеющей в сумерках… Вверх? Вниз? Начнем с двух концов одновременно.
Особо приближенная к Кремлю
«Слезайте, граждане, приехали, конец, Охотный ряд, Охотный ряд!» – пел Булат Шалвович Окуджава. И вот из-под земли, из перехода, избыточной массой, как взошедшее дрожжевое тесто, вываливаемся с толпой на угол. О, центр Вселенной, о, средоточие всех времен! И Тверская – самая бродвеистая из улиц нашего мегаполиса, и Красная площадь – место парадов и упокоений, и Манежная – вечное народное гулянье – все тут. А направо – Моховая улица, бочком пролегшая у этого официоза. Берет начало от Боровицкой башни Кремля, а проще говоря, от Знаменки, напротив Большого Каменного моста и заканчивается на углу с Тверской, у «Националя». Она все время рядом, параллельно с Кремлем – вон на той стороне его стена за зеленью Александровского сада краснеет, вон башни его за спинами дворов торчат, – но чуть-чуть особняком, чуть-чуть иного назначения. Символа у Моховой, пожалуй, два: Российская государственная библиотека, в просторечии «Ленинка», и Московский государственный университет. Строго говоря – знание и просвещение. Но стоят по краям ее здания, далекие от аскетизма.
Ажурный гордец
О великолепии Пашкова дома – творения, как гласит молва, хоть авторство документально и не подтверждено, великого Василия Баженова – и говорить неудобно. Разменяно, растиражировано его величавое великолепие на бесчисленные открытки, альбомы с видами Москвы, что, впрочем, не мешало ему долгими годами – и не раз! – пребывать в близком к разрухе запустении. Но, слава Богу, птица Феникс снова с нами: глядит с Ваганьковского холма на спешащих мимо – белый, воздушный, ажурный…
Когда еще обитал здесь родственник денщика Петра Великого Петр Пашков, за прихотливой чугунной оградой был разбит сад с двумя бассейнами и фонтаном, где гуляли на свободе диковинные птицы: китайские гуси, попугаи всех размеров и мастей, павлины… Народ со всей Москвы собирался поглазеть на эдакое чудо. Пашков умер бездетным. Пруд высох, сад зарос. Но в 1839 году дом был приобретен для Московского университета, а позже здесь расположился перебравшийся из Петербурга знаменитый Румянцевский музей. Главным меценатом музея стал император Александр II. От него в дар поступило много книг, собрание гравюр из Эрмитажа, более двухсот живописных полотен. Официальное открытие «Московского публичного музеума и Румянцевского музеума» состоялось 6 мая 1862 года. Коллекция росла и множилась, и книжное ее ядро положило начало будущему главному книгохранилищу страны. Книги же послужили и причиной конца музея: в 1924 году началась его ликвидация. «Комиссия (Главнауки) должна освободить Пашковскую усадьбу для занятия ее Библиотекой имени Ленина», писали газеты. Лучшая часть живописной коллекции музея (в том числе подаренное Александром II полотно «Явление Христа народу» с многочисленными этюдами) была передана в Третьяковскую галерею. И сегодня Пашков дом – одно из зданий Российской государственной библиотеки.
На углу
С другого конца Моховую венчает здание тоже весьма примечательное: гостиница «Националь» 1903 года рождения. Длинный, опоясывающий здание балкон с цветочной опушкой и видом на Кремль. Флаги, майоликовые панно. Узорчатая тяжелая цепь, удерживающая козырек над подъездом. Строгий секьюрити, глядящий на прохожих сквозь стеклянную дверь ресторана… Список именитых постояльцев этой гостиницы занял бы немало страниц: Анна Павлова, Герберт Уэллс, Анри Барбюс, Уинстон Черчилль, Жак Ширак, Мирей Матье, Катрин Денев… Жил здесь, в «люксе», и Ленин. (В его – 107-м номере – до сих пор стоит пианино «Стенвей», сделанное в 1908 году по индивидуальному заказу.) Было это в 1918 году, когда Москва стала столицей, и в нее перебралось советское правительство. Кремль для него оказался маловат, и советскую элиту заселили в лучшие гостиницы, названные по этому случаю «Домами Советов». «Националь» стал Домом Советов за № 1, «Метрополь» – 2-м, 4-м стала гостиница «Петергоф» на углу Воздвиженки и Моховой. Продолжалось это до 20-го года.
В 50–60-е годы «Националь» прославился и другим – своим кафе, ставшим штаб-квартирой творческой интеллигенции во главе с автором знаменитых «Трех толстяков» и «Зависти», начинавшейся с жизнеутверждающей фразы: «По утрам он поет в клозете». В общем, если Олеша был нужен, его искали здесь. Хаживали сюда также Светлов и Плятт, Орлова и Александров, Пырьев, Тарковский, Кончаловский… Позже, в 70-е, место полюбилось и московским байкерам (правда, назывались они тогда просто «мотоциклисты»), которые неслись на своих «Явах» через всю Москву, чтоб выпить «На углу» чашечку кофе.
– Где встретимся?
– На углу! – и всем все понятно.
Дырки в железном занавесе
Вообще, по утверждениям очевидцев, публика «Националя» делилась в основном на четыре категории: творческая интеллигенция, «стукачи», валютные проститутки и фарцовщики. Про нелегкую жизнь «интердевочек» после одноименного фильма с Еленой Яковлевой, кажется, уже известно всем. А вот о фарцовщиках, первых свободных коммерсантах, покусившихся на незыблемость «железного занавеса», стоит сказать пару слов. Эти вдохновенные предприниматели, не желавшие ходить в костюмах фабрики «Большевичка» и шузах фирмы «Скороход», с риском для жизни (все «под статьей ходили») отлавливали иностранцев «в местах скопления» – в частности, на пятачке между гостиницами «Москва», «Интурист», «Националь», – и впаривали значки с Лениным, деревянные ложки или матрешек в обмен на супермодные музыкальные диски, фирменные джинсы и даже шариковые ручки и жвачку. Спрос был на все. Ну а самые рисковые меняли рубли на доллары. Срок за это полагался немалый. Не сказать, чтобы публика эта была из лучших, тем не менее именно благодаря «фарце» к нам пришли в свое время «Битлз», Армстронг, Рей Чарльз… Так что дырки в железном занавесе, через которые засквозил ветер перемен, были проделаны не без их участия.
Кирасир и простушка
Но хватит истории! Так мы и погулять не успеем. Вот громадный, величественный дом № 13, о котором Щусев писал: «Дом, построенный Жолтовским на Моховой, называют гвоздем выставки и сезона и сравнивают его красоту с красотой павловского гренадера, который ходит в кирасе по улицам современной Москвы». Дом и вправду весьма величествен и хорош собой. Взять хоть гигантские деревянные двери в три человеческих роста. Понятно, что на самом деле не так уж он велик и вряд ли достанет до плеча какой-нибудь типовой простушке-двадцатидвухэтажке. Но почему, почему, глядя на эти невысокие в сущности здания, каждое со своим характером, выражением окон, кажется, что жизнь здесь шла в других масштабах? Будто попал на планету великанов.
А еще можно свернуть за Геологическим музеем во дворы дома № 11. Тут вспоминается НИИЧАВО – незабвенный Научно-исследовательский институт чародейства и волшебства А. и Б. Стругацких, у которого наружу торчит лишь несколько этажей, а внутри… такие глуби, такие дали! Вот и дом № 11 со всеми своими строениями, владениями, закоулками и поворотами поражает емкостью. Привычный желтый цвет старомосковских домов перемежают оттенки красного. Черно-красный, рыже-красный, розовый… Из открытой двери уютного кирпичного полуподвальчика пахнет едой. Чуть дальше вход: «Учебный корпус теоретической кафедры нормальной анатомии человека. Микробиология. Гистология». Но пахнет вкусно. Неожиданно обнаруживается Департамент градостроительной политики, развития и реконструкции. Под березой у Института Европы целуются. В угол неожиданно вписалась темного дерева веранда кафе, рядом – приглашение в «Думу». Не подумайте странного – клуб, ресторан. Справа виднеются тылы вновь отстроенного «Интуриста». Петляем между кафедрой нормальной физиологии РАМН, центром профилактики стрессов… Темнеет. Снова мрачно-красный, в решетках, длиннющий дом. Тут тебе и Институт стран Азии и Африки, и бюро переводов, и лаборатория экспериментальной фонетики. И звонки на двери – выбирай. Левую часть дома занимает психфак МГУ. Тут побогаче, стеклопакеты. Напротив дерево, плотным стволом вросшее (встроенное?) в гаражи. Арка-гигант ведет на Большую Никитскую. Протискиваясь в чуть приоткрытые ворота, компания студентов несет гигантского игрушечного медведя, шарики и букеты. Свадьба на психфаке? Выходим на отреставрированную Никитскую, к Домовому Храму мученицы Татианы.
О пьяных Татьянах
25 января 1755 года, в день великомученицы Татьяны, императрица Елизавета подписала указ об учреждении в Москве университета. С тех пор день ангела Татьян стал праздником всех студентов, который начинался молебном в этой самой университетской церкви, а продолжался как Бог на душу положит – в трактирах, пивных, ресторанах… Недаром во всех студенческих песнях слова «Татьяна» и «пьяно» рифмуются. Выпускник университета Антон Чехов говорил про этот день: «Выпили все, кроме Москвы-реки, и то благодаря тому, что замерзла…».
А вот и журфак МГУ. У памятника Ломоносову скамеек нет, пришлось студентам присесть прямо на постамент. Но академик не против, он занят: на Манежной площади, куда устремил взор Михайло Иванович, среди сферических фонтанов и фонарей беззвучно сплетаются в иероглифы полутемные фигуры. Подсвеченная фонтаном пара кружится в поцелуе. Что это? Тренировка? Ведь именно здесь, на Манежке, недавно отмечался Всемирный день поцелуев. Но рекорда, занесенного в Книгу Гиннесса, – поцелуя длиной в 17 дней и 9 часов – так никому побить и не удалось. Пока что.