Квартирная мафия жива! И умирать не собирается
Напоминаем содержание. Наш герой – некогда популярный московский репортер. Потеряв работу, увы, начал спиваться. На свою беду он – владелец прекрасной квартиры в «сталинском» генеральском доме. Вдруг он начинает замечать, что к нему проявлеят интерес подозрительная публика, собирающаяся в летнем кафе у дома. В один совсем не прекрасный день нашему герою начинают угрожать, и он спасается бегством.После этого инцидента я долго не посещал «Презерватив». Именно так прозвали местные завсегдатаи летнее кафе за натянутый над ним резиновый шатер. Но потом время и желание выпить вновь привели под его сень. Всё равно поблизости других заведений не было. Во всяком случае самая дешевая водка продавалась именно здесь.
Я только собрался отправиться знакомой дорогой, как затрезвонил телефон. Звонила экс-супруга.
– Ты думаешь прописывать своего сына или нет?!
– Зачем? – удивился я. – Квартира приватизирована, и в случае чего он – единственный наследник.
– Да, но ты знаешь, какой огромный налог мне тогда придется платить?
Этого я не знал. Однако стало обидно, что некогда любимая женщина уже видит тебя в гробу и в белых тапочках.
– Что я должен сделать?
– Иди в ЖЭК и пропиши.
Ничего не поделаешь. Пришлось скорректировать планы. В паспортном столе объяснили, что прежде, чем прописать ребенка, надо его выписать. Я с облегчением вздохнул. Выписывать – это уже дело бывшей жены. А сейчас – свободен!
Один мой приятель семь раз (!) пытался создать семейную жизнь. Ничего из этого не получилось. Не ведаю, как он управлялся со своими семью женами, но мне и одной хватило.
Если москвичей испортил квартирный вопрос, то жительницу Подмосковья он тоже – да еще как! – коснулся. Для меня, человека, прожившего всю жизнь в одной и той же квартире, было очень занимательно проследить, как этот самый квартирный вопрос решался людьми другого круга и другого поколения.
Родители жены родом из деревни, но познакомились уже в Москве. Владимир Николаевич, мой покойный тесть, вместе со своей матерью перебрались к ее сестре в Удельную. Сестра была замужем за епископом с нетипичной фамилией Гуревич. Нет, что я говорю, не замужем. По уставу епископ – монах, а какие у того могут быть жены?
Как бы то ни было, Гуревич родственницу любил. Он разрешил Володе построить на своем участке маленький, в одну комнатку домик. Парень оказался работящим. Что-что, а стучать топором деревенских учить не надо.
К домику он пристроил кухоньку, к кухоньке – терраску. Так всю жизнь и протюкал молотком, расширяя свое жилище. И нынче это уже огромный зимний двухэтажный дом о 12 комнатах. Есть и каменный гараж, и сарай, и другие постройки.
В свою очередь теще дали двухкомнатную квартиру в реутовской хрущобе. Но была еще и часть дома в родной деревне. «Часть» находилась в скверном состоянии и больше походила на курятник. Однако Александра Васильевна цепко держалась за это родительское гнездо, несмотря на то, что родня не раз хотела выжить ее и прибрать имущество к рукам.
Видимо, уже тогда имела дальний прицел на житье-бытье в Денисихе. И в самом деле, лишь только грянула перестройка, Михаил Сергеевич начал щедро раздавать землю под участки. Теща сразу сориентировалась, мобилизовала тестя, напоила до полусмерти председателя сельсовета и участок в 20 соток – в кармане!
Новый дом Владимир Николаевич поднимал тоже в одиночку и ударными темпами. На нем и надорвался. Я всегда поражался его способности строить на века. Даже сортир он рубил так, будто в нем зимовать Ивану Папанину со всеми челюскинцами вместе взятыми.
Уже после смерти мужа теща прикупила по случаю сруб, перевезла к себе в деревню и по сути пристроила к своему дому еще и другой дом. Теперь это такие же крепкие бревенчатые двухэтажные хоромы, как и в Удельной.
Жили они в основном в Реутове. Когда моя экс-супруга окончила институт и пошла на работу, ей дали комнату в Жуковском. Там она прописана до сих пор, но и дня ни жила в квартире на две семьи.
Не знаю, мне почему-то нравилась эта светлая, не обставленная мебелью и от того кажущаяся просторной, комната с большим эркером, липами за окном и тишиной уютного дворика. Если продать мою московскую хату и доживать на вырученные за нее деньги оставшиеся деньки, то лучше ничего и не придумаешь. Но жене этого, конечно, мало.
В отличие от меня она сумела раскрутиться. Ей удалось обменять двухкомнатную квартиру в хрущобе на трехкомнатную в том же самом Реутове, но в хорошем кирпичном доме. Сделала евроремонт, обставилась.
Теперь на всякий случай она решила застолбиться и в моей квартире. Я не возражал. Дети – это святое. Только сейчас почему-то вспомнилось, как впервые привел ее в свой дом.
Сперва мы жили у меня. Но потом обзавелись щенком сенбернара. Через него я и женился. Думал, будет кому его выгуливать. Размечтался! И кормить, и выгуливать, и вычесывать в конце концов пришлось самому. Впрочем, перед женитьбой все люди – мечтатели.
Песик подрастал, и московская квартира для него показалась тесновата. Перебрались в Удельную. Я вывез туда всю обстановку, оставив лишь голые стены. Думал сдавать квартиру. Но не получилось.
Год мы блаженствовали на даче, но потом повздорили с родителями и перебрались в реутовскую хрущобу. Жена наотрез отказывалась возвращаться в мою квартиру пока не сделаю в ней капитальный ремонт. Увы, денег на ремонт не было.
Я уехал собкором на Кавказ. В Грузии начиналась гражданская война, и пришлось отработать на ней от звонка до звонка. Вернувшись в Москву, отремонтировал хату своими силами, и мы прожили в ней еще год нашей «совместной жизни».
Жизнь дала трещину, вторую, третью. Потом стала напоминать потолок в квартире, которую залили соседи сверху. Мы разошлись. И теперь кроме старого сенбернара у меня больше никого нет.
Мы идем с ним в «Презерватив», чтобы не думать, куда же все-таки несет нас этот окаянный рок событий.
В кафе я встретил Серегу – парня из соседнего подъезда. Он и его братья росли на моих глазах.
– Как дела? – спросил я, присаживаясь за его столик.
Он принес по сто граммов в пластмассовых стаканчиках и закурил. Я кивнул собаке и она улеглась у моих ног.
Сколько же мне довелось помучиться с ней на Кавказе!
В 1995 году меня взяли в правительственную газету. Перед утверждением на редколлегии я долго бродил по респектабельной редакции, читая от нечего делать вывешенные объявления. «Если вы хотите отдохнуть на Борнео, Лазурный берег, Карибские острова» Какие «острова», какой «берег»?! Куда я сенбернара дену?!
Но вот окончилась редколлегия, и мне сказали: «В Чечню!» Тут уж отказываться не по-мужски. Скажут, струсил. А с этого начинать работу на новом месте никак нельзя.
Сенбернар лег между воротами и автомобилем, и в его глазах застыл весь ужас собачьей тоски от неминуемой разлуки с хозяином.
Признаюсь, и у меня на душе было скверно. Ведь растил его словно малое дитя. И вот в последний момент непроизвольно вырвалось:
– Корф! В машину!
Пес задрожал от счастья и запрыгнул на заднее сиденье. С ним носятся в Москве. Быть может, полюбят и в Грозном?
Я ошибался. Оказывается, по мусульманским законам собаку нельзя держать в доме. В Нальчике чуть не убили в кафе, в Назрани не пустили в гостиницу, в Грозном едва не разорвали на базаре. Бог спас! Но здесь-то, в Москве, мы – дома!
Однако сейчас в «Презервативе» появление сенбернара вызвало глухой ропот среди азербайджанцев за соседним столиком. Правда, у меня сложилось впечатление, что им требовался любой повод, чтобы придраться.
У меня и в мыслях не было связывать этот инцидент со стремлением захватить мою квартиру.
– Убери собаку! – истерично закричал один из кавказцев.
Интересно, чем ему не угодил мой добродушный увалень?
– Извините, – сказал я, – мы никого не трогаем.
Внезапно азербайджанец выхватил нож, блеснуло лезвие и уткнулось мне прямо под сердце.
(Продолжение следует)