Вымирающая деревня или Пион-ортодокс для «Убойной силы»
Терехово собирались сносить еще перед Всемирным фестивалем молодежи и студентов – сносят до сих пор.«Три раза в этом году мне представлялся случай войти в эту дверь.
И я отверг это, Редмонд, и все исчезло…»
«Дверь в стене», Герберт Уэллс
Это рассказ не о том, что еще в 1992 году на месте Терехова (СЗАО) было решено заложить детский Парк чудес. И не о том, что местным жителям обещали дать квартиры и землю поблизости, а дали далеко – об этом уже говорилось. И не о том, что последние, не выехавшие из Терехова, блюдут свою выгоду до конца и властям не сдаются – писали. И не о том, что творится в выселенных домах, и кто там живет. Это просто прогулка по деревне Терехово, которой скоро не станет.
Загадка по требованию
Мы переехали в Крылатское в конце восьмидесятых. Странное, забытое богом место. Телефона не было, ветер гудел, и по холмам метались снега. Маршрутки были редкостью, 19-й троллейбус еще не пустили, и приходилось добираться на перекладных: до ближайшей станции метро «Молодежная», а уж оттуда – автобусом на Сокол. Отец уже заболел, и отчий дом на Аэропорте требовал постоянного присутствия. Помню этот обратный путь: «Следующая остановка – деревня Терехово». И сердце сжимается: Москва уже кончилась, а ты все едешь, едешь…
Крылатское стало престижным и красивым. Носятся, как угорелые, маршрутки, тянутся важными стайками автобусы. Я по-прежнему еду мимо. «Деревня Терехово – по требованию», и чей-то палец нажимает на кнопку, и чья-то фигура уходит брести по заметенной снегом или теряющейся в зелени дорожке, скрываясь в этом провале между цивилизацией и цивилизацией. Загадка.
Дороги по сторонам обрастали мусором. Собирал толпу гигантский оптовый рынок. Замерцал таинственными синими огнями байкерский клуб. О Терехове писали журналисты, снимали телевизионщики. Его все время собирались сносить, а потом будто бы снести забывали. Оно манило меня, как зеленая дверь в стене, за которой жили добрые пантеры и пели райские птицы, герои Уэллса. Зеленая дверь, которая все время не вовремя возникает на пути, но, если так и не войти в нее, попросту исчезает.
У автобусов тоже сносит крыши
По асфальтовой дорожке ступаю в перерыв между глухим бетонным забором. Сзади остается скрип тормозов и выхлопы Нижних Мневников. Визитной карточкой чернеет полусгоревший дом. В полувыломанном-полураспахнутом гараже гуляет теплый ветер. Автобусная остановка, не примятая трава. Вдалеке остов теплицы. Мощная, не сдерживаемая хозяйской рукой поросль крапивы и лебеды. Заколоченные крест-накрест окна неожиданно синего дома. Разрезая тишину, мимо просвистывает «жигуль». У покосившегося строения груда свежих досок. Пахнет лесопилкой. Везде валяются шины. Перевернутая крыша автобуса – огромной чашей с ржавой дождевой водой.
Вдали гордо возвышаются Рублевка, Крылатское. Виднеется водокачка. В обрамлении зеленого, под голубым – темно-коричневые пятна домов. Из зарослей сирени проглянула выцветшая табличка: «Осторожно, злая собака!». Впрочем, собаки нас сопровождали на всем пути. Вон рыжая-лохматая подняла тяжелую голову: «Гавк!», а дальше сворой облаивать принялись – страшновато. «Плитка трАтуарная» и стрелка на бетонном заборе – жизнь продолжается? Цивильные столбы с фонарями. Группкой яблони – бывший сад?
Когда начался конец
Давным-давно деревня Терехово была большой и богатой. В ней жили рыбаки, поставлявшие к царскому столу «рыбу мни» – налима. Отсюда и пошло название района – Мневники. Ловили на реке, а также в озере «длиной четверть версты и шириной более десяти саженей», расположенном вблизи деревни. Затем, в 1937 году, возник совхоз «Тепличный», поля и парники которого заняли большую часть территории. Совхоз исправно снабжал столицу огурцами, луком, редиской и зеленью. В 1960 году Терехово вошло в черту Москвы, но первые слухи о ее сносе возникли чуть раньше – еще в 50-е, во время подготовки к Всемирному фестивалю молодежи и студентов. С тех пор они носились в воздухе с заметным постоянством: и перед Олимпиадой-80, и, наконец, в постперестроечные девяностые.
Собственно, это и было – а иначе не скажешь! – окончательное начало конца. Территорию зарезервировали под детский, на манер Диснейленда, Парк чудес. Проект его был выставлен в музее Зураба Церетели. На Крылатском мосту, по которому редко кто ходит пешком, заложили памятный камень. Но жизнь продолжалась.
Кроме овощей совхоз (как и жители в частном порядке) специализировался на цветоводстве. Отсюда везли машины ранних тюльпанов, славилась в округе тереховская сирень. На широкую коммерческую ногу было поставлено на участках выращивание модных в ту пору георгинов и гладиолусов, а также всегда актуальных роз.
Чертова дюжина золотого руна
Из 107 официально заселенных домов осталось 20 с небольшим. Четкому учету это поддается трудно: кто-то уже получил квартиру, но с переездом все тянет. Есть тут и жизнь, право на которую не подтверждено никакими документами, но это тема для отдельного журналистского расследования. Мы же идем дальше.
Серая, обесцвеченная снегами и дождями, мумия пугала. А за соседним забором полощется на ветру белье. Аккуратные грядки, среди овощной зелени неожиданно белеет одинокий пион. Чуть поодаль – островок турецкой гвоздики. Перевожу взгляд налево – овцы! Дюжина золотисто-грязноватых меланхолических овечек и баран с черной мордой и штопорами рогов, торчащими вбок, как косички первоклассницы. Черная коза флегматично жует ветку у покосившегося полураскрытым веером забора.
Выходим из проулка на одну из двух «главных» улиц. Здесь места более обжитые. За сеткой-изгородью – аккуратный дом. Виктор Алексеевич не из аборигенов, живет здесь «всего-ничего» – 24 года, но все равно привык. Слышен девичий хохоток, пробежала с подружкой белокурая внучка Настасья.
– Настя! Николай Федорыча позови! – и мне: – Он из старожилов, он вам все расскажет.
Синий сарафан мелькнул за соседнюю калитку. Есть контакт.
Бегония голландская, деревенская
Этот дом отец Николая Федоровича строил в 30-е годы. Впрочем, и дед местный. У отца было три брата и три сестры, сестры замуж повыходили – кто в деревню, кто в Крылатское. Братья здесь строились, тогда вся деревня родственников была. Теперь уже внуки растут – считай, четвертое поколение.
Раньше сажал гладиолусы по три тысячи штук, георгины. Бегонии махровые голландские выращивали. На Ваганьковском рынке продавали, с утречка ездили, все свои. Цветами и овощами Терехово всегда славилось. В хозяйстве все было как положено: коровник, свинарник, куры. По деревне стадо в сто коров пастись гнали – внушительное зрелище. Но работе в городе это не мешало. Сам Николай Федорович всю жизнь на заводе Хруничева слесарем проработал. Сейчас уж 69 лет, время пенсии, но работу пока не бросил.
Раньше здесь по вечерам гуляли, с гармонью, аккордеоном, песни пели – «Подмосковные вечера», Утесова, Шульженко, клуб был – кино показывали, на танцы бегали, артисты приезжали. Стадион был, играли в футбол. Школа своя была, правда, семилетка, потом туда голосовать ходили. Озерко свое было, его засыпали, когда Крылатский мост строили. Там не купались, зачем, когда речка рядом? Но рыбку ловили.
Дикие собаки
Из старожилов уже никого не осталось – умерли, уехали. Старшие нехотя уезжали, но болезни подпирают, боятся не успеть внукам наследство оставить. Сам Николай Федорович и дети квартиры в Митине уже тоже получили, но в новую жизнь, пока дом не ломают, он вступать медлит. Не очень-то и хочется, уж и дожил бы тут, только ради детей согласился.
Свет пока еще дают без перебоев, только очень низкое напряжение. Газ баллонный, раньше машина приезжала, теперь не ездит: слишком мало жителей его берут, да и стоит дорого – 300 рублей баллон. В деревне капитального водопровода сроду не было, так, летний – для полива, на зиму трубы надо снимать. Питьевую брали из колодца, колодцы все порушились. На деревню осталось две работающие колонки. С другого конца деревни зимой ездят с саночками на колонку за водой. Телефонов никогда не было, ни скорую, ни пожарных не вызовешь. У молодежи есть мобильники, но просить у соседей не принято. Автобус 38-го маршрута здесь еще ходит – от Силикатных проездов, правда, с интервалом в полтора-два часа. Да и народу, прямо скажем, немного им пользуется. Слухи всякие ходят, и личности странные появляются, но если особо в окружающее не вникать, жить вполне можно. А еще бич – одичавшие собаки. Вечером идти страшно, дочь вот ходить боится.
…Недавно приезжали: через 20 дней сносить будем, и с концами. Сажать огород, не сажать? Для себя немного зелени посадил. Все рушится, а чинить смысла нет. Вымирающая деревня.
«Кина не будет!»
Скоро этого места, где Тургенев, как утверждают, писал свои «Вешние воды», не станет. Не останется и следа от завалинки, где восседала героиня Инны Чуриковой во время съемок картины Андрона Кончаловского «Курочка-ряба». И улиц, где пробегали менты из всенародно любимой «Убойной силы». Исчезнет лежащий прямо на брюхе посреди буйной зелени синий «москвич», перестанет нежно белеть среди огуречной рассады пион-ортодокс. Возможно, тут и правда будет Парк чудес. Посмотрим. А пока – остановись, мгновенье!