Общежитие или чайна-таун?
В 2010 году в Москве, как и повсеместно в России, пройдет очередная перепись населения. Сколько нас на самом деле? Какие мы? Как живем под одной государственной крышей? Ответы на эти вопросы лягут в основу национальной политики. О том, как и под влиянием каких факторов меняется картина национального состава населения российской столицы, в беседе с корреспондентом «КР» говорит Ирина Гаврилова, председатель Комиссии по делам национальностей и миграционной политике Общественного совета города Москвы.
Со времен Немецкой слободы
– Ирина Николаевна, что собой представляют миграционные процессы в современной Москве?
– Сегодня в нашей стране миграция зачастую носит ярко выраженную национальную окраску, в том числе и в Москве. Это последствие хаотичных миграционных процессов, возникших в результате развала Советского Союза. Наплыв мигрантов – большая проблема, которая заботит и власти города, и самих москвичей. Ее изучением и разрешением занимаются различные властные, научные, общественные структуры, в том числе – Комиссия по делам национальностей и миграционной политике Общественного совета города Москвы.
– Как в последние годы менялся национальный состав населения столицы?
– По данным на начало 1990-х, русское население составляло в городе 90,5 процента. Перепись 2002 года показала снижение его доли до 84,8 процента. Следом по численности идут украинцы, татары, евреи, белорусы, чья составляющая в процентном отношении за эти годы также уменьшилась.
Снижение доли русских объясняется прежде всего более высокой смертностью. Русские – вообще очень уязвимый этнос, подверженный и алкоголизации, и губительному влиянию стрессов. Плюс снижение рождаемости. А украинцев, белорусов в Москве стало меньше отчасти потому, что после исчезновения СССР многие стали возвращаться на историческую родину. Вместе с тем значительно выросло число представителей Кавказа, Средней Азии.
Но надо сказать, что, как и любой другой мегаполис, Москва всегда формировалась во многом за счет пришлого населения. Это естественный процесс для крупного города. Пожалуй, только в 1920-х фактор естественного воспроизводства начал играть заметную роль в формировании населения, в том числе национального состава города. В принципе же первостепенное значение всегда имела миграция, в результате чего Москва была и остается многонациональной.
Самые известные примеры национальных образований на территории города – это Немецкая слобода, где, кроме немцев, жили шведы, швейцарцы, голландцы, англичане, французы; испокон веков существовавшая Татарская слобода… Топонимика города нам напоминает об этом.
– Но сегодня говорить больше приходится о приезжих из бывших советских республик. В связи с этим вопрос: устоявшееся понятие московской многонациональности – это действительно что-то особенное, или же тут дает о себе знать унаследованная идеология дружбы народов?
– Вот что интересно. В Париже живет 80 процентов французов – примерно как в Москве русских, и тоже много осевших приезжих из разных стран. Но я что-то не слышала, чтобы Париж называли многонациональным городом. Дело, думаю, в том, что там мигранты ассимилируются, растворяются, либо живут совсем обособленно, а у нас возникает синтез культурных и бытовых традиций. И это происходило еще, что называется, испокон веков, задолго до революции. Да, конечно, всегда доминировали «русскость», православие, Москва оставалась городом «сорока сороков»… Но и в далекие уже годы ее многонациональность признавали ученые, исследователи, общественные деятели. Отличительной чертой москвичей титульной нации всегда была готовность принять и воспринять того, кто желал бы поселиться рядом. Особо подчеркну, что при этом не возникало каких-то национальных конгломератов, анклавов. Да, были те же Немецкая, Татарская слободы, но не было их замкнутости, огражденности, происходило взаимопроникновение, сохранялась органичность жизни единого большого города. Тут мы видим принципиальное отличие, допустим, от жизни городов колониальных стран, где соседство людей разных национальностей стало подразумевать впоследствии необходимость выстраивания толерантных отношений. В нашем случае более органичен и естественен интернационализм.
– Поясните, пожалуйста.
– Толерантность – это терпимость. Понятие происходит от латинского tolerantia (терпение). То есть это только настроенность на диалог и взаимопонимание. Или, как говорится об этом в Философском словаре 2009 года, – всего лишь декларируемая готовность терпеть кого-то рядом с собой. Но терпение, как известно, может не быть бесконечным: сегодня еще терплю, а завтра ничего не обещаю. Другое дело интернационализм – то состояние разнонационального общества, при котором люди находят общий язык, живут в ладу, сохраняя при этом собственные культуры. Не утверждаю, что толерантности вообще не должно быть места в нашей жизни, а нужно одно сплошное братство. Без нее не обойтись, например, в межконфессиональных отношениях, где возникает и должен доминировать особый вид толерантности – веротерпимость. Но если говорить об ориентирах, на которые следует нацелить нашу национальную политику, то это, на мой взгляд, должна быть та идеальная, возможно, пока и завышенная планка, суть которой – уважение, дружба, взаимовыручка, солидарное действие. То есть тот самый интернационализм, понятие которого сегодня подменяется размытым, двусмысленным, а потому небезопасным понятием терпимости, осознаваемым к тому же по-разному.
Вперед, к «лимиту»
– Что же возглавляемая вами комиссия предлагает для утверждения в общественном сознании идеалов интернационализма?
– Не только комиссия, но и представители Департамента образования города Москвы предлагают, например, ввести в школьную программу курс этнографии на уровне 6–7 классов. Школьники должны знать, что рядом с ними в нашем городе проживают представители более 160 национальностей, и такое совместное проживание должно быть доброжелательным, взаимообогащающим. Это наши исторические корни.
Ежегодно проводится Московский гражданский форум, на котором в ходе открытого общения обсуждаются злободневные вопросы межнациональных отношений, миграционной политики. Форум собирает представителей гражданского общества, власти, бизнеса, в его работе принимают участие правозащитники, сами мигранты. Особенно плодотворной, мне кажется, была встреча в прошлом году, когда многие представители московской исполнительной власти в ранге первых лиц участвовали в работе секций форума. Проблема, однако, в том, что недавно вопросы, связанные с миграционными процессами, были переданы из Комитета межрегиональных связей и миграционной политики Департаменту труда и занятости населения. Получилось, что специалисты комитета, уже глубоко вникнувшие в тему, накопившие серьезные наработки, передали свои дела, а сотрудники департамента еще не вошли как следует в проблематику, и в результате образовался некий организационно-правовой вакуум. Следствием этого стало, в частности, то, что зависла здравая и продуктивная, на мой взгляд, идея внедрения оргнабора иностранной рабочей силы, профессиональной подготовки кадров и другие. Ведь при передаче функций проекты всегда тормозятся.
– Это что, опять планируется «лимит»?
– В известном смысле да. И к этому, кстати, сейчас приходят в странах, переживающих приток трудовых мигрантов. В чем смысл оргнабора? Допустим, экономическому сектору города или региона требуются рабочие таких-то специальностей. На соответствующем уровне достигается соглашение, что они прибудут в определенном количестве. Предприятие, принимающее рабочих из-за рубежа, обязуется создать им все необходимые условия для труда и проживания. Решается вопрос обучения русскому языку, повышения квалификации. Разумеется, при этом неукоснительно соблюдаются все миграционные формальности. То есть процесс пополнения рынка труда извне приобретает осмысленный характер и цивилизованную, законную форму. Отмечу, что в отличие от других стран в трудоустройстве приезжих у нас имеется существенное преимущество: так называемые гастарбайтеры прибывают в основном из государств ближнего зарубежья, объединенных пока еще единым языковым пространством.
Разрабатывая концепцию оргнабора, сотрудники Комитета межрегиональных связей и миграционной политики предложили вариант устройства приезжих на рабочих объектах. Известно же, что мигранты живут зачастую в абсолютно неприемлемых условиях, не имея самого необходимого. Отсюда и трагические происшествия, связанные с пожарами и обрушениями в неприспособленных для жилья помещениях, и напряженность в отношениях как с работодателями, так и с местными жителями. Так вот, по мысли разработчиков, оптимальным вариантом мог бы быть мобильный жилой комплекс, выполненный на базе строительных вагончиков и включающий в себя обустроенные жилые помещения, душевые, санузлы, кухни. Еще одним предложением был комплекс, совмещающий общежитие и учебный центр. Я видела эти проекты, они здравые, грамотные, детально продуманные. Было бы только кому и на какие средства их реализовывать.
Надо сказать, что иностранцы едут в Москву не только потому, что она сама по себе является емким рынком рабочей силы. Это и крупнейший транспортный узел. Здесь есть возможность получить информацию о том, в какие еще регионы можно податься, чтобы найти себе применение. И тут возникает необходимость создания специализированных справочно-информационных центров, которые, перерабатывая собранную информацию, выполняли бы и аналитическую роль, указывая возможные направления переадресации миграционных потоков.
– Если заходит речь о необходимости переадресовывать потоки мигрантов, значит, Москва уже испытывает переизбыток иностранной рабочей силы. В самом деле, взять хотя бы тот же жилой фонд. Едва ли не в каждом доме, каждом дворе можно увидеть уборщицу или дворника из Таджикистана или Узбекистана. Да, они исправно делают свое дело. Но не остаются ли при этом без работы те, кто жил здесь всегда? Известно же, что управляющие компании охотнее берут на работу приезжих, которым можно меньше платить.
– Для меня как для жителя хорошо, что дворами занялись приезжие: теперь здесь всегда чисто. А рыночная экономика, как известно, предполагает, что предприниматель может нанимать на работу того, кого сочтет нужным, тут ему никто не указ. Другое дело, что следовало бы ввести нормы, обязывающие работодателя платить работнику по ставке не ниже указанного предела. Мы в Комитете межрегиональных связей и миграционной политики обсуждали этот вопрос. Общее мнение таково, что если утвердить минимальную ставку по каждой конкретной должности, то московскому предпринимателю будет выгоднее брать работника из местных. Для этого и существует налоговое регулирование, если его продумать и грамотно применять.
И еще: контролирующим инстанциям надо внимательнее разбираться, почему, условно говоря, на должности отдельно взятого Семена Семеновича числятся пятеро из Средней Азии.
Плохой вариант
– Ну а каковы сегодня приоритеты городской политики в отношении мигрантов?
– Вы правильно заметили, что Москва некоторым образом перенасыщена иностранными рабочими. Подчеркну: некоторым. Но важно понимать принципиальную вещь: мигранты нужны и столице, и стране в целом. Потому что даже при существующей безработице сохраняется необходимость в тех или иных работниках. Опять же, вопрос в том, где именно они нужны и в каком количестве. Почему и идет речь об организованном наборе иностранной рабочей силы.
А самая серьезная проблема, которая, кстати, получает все большее осознание как в обществе, так и во власти, это возникновение разного рода чайна-таунов. То есть узконациональных городских анклавов наподобие тех, что имеются в Париже, Лондоне, Нью-Йорке. Хотя, насколько мне известно, до недавнего времени именно контролируемое формирование таких поселений обсуждалось как оптимальный вариант налаживания отношений между диаспорой, с одной стороны, и властью и обществом, с другой. И настораживающие признаки уже есть, пошла, можно сказать, такая кристаллизация компактного расселения мигрантов…
– Почему вы думаете, что это плохой вариант?
– Я понимаю людей, которые приехали в чужие края и тянутся друг к другу. Им кажется, что так удобнее устроиться на новом месте, что так безопаснее. Но это заблуждение. Такие анклавы существенно ограничивают возможности адаптации, поскольку создают иллюзию необязательности знания языка, традиций быта и общения. Вызывают нервозное отношение со стороны местных жителей. Компактные поселения иностранцев как раз и наиболее уязвимы с точки зрения безопасности: из мирового опыта известно, что с ними происходит, когда разгораются межэтнические страсти. Кроме того, городской анклав – это собственная система управления, существующая вне законов страны пребывания. Это хорошо понимали в СССР, где существовал институт прописки, предусматривающий, кроме обычной регистрации, по возможности дисперсное расселение, рассеивание. Кто-то должен думать об этом и сейчас. Да, это сложная проблема, которая пока еще не решена ни в одной стране. Но над ней надо работать, чтобы не получить новые очаги социального напряжения.
– Как меняется интенсивность потока мигрантов в Москву?
– Наблюдается ее снижение. Потенциальные гастарбайтеры понимают, что рынок продолжает «съеживаться», поскольку в своем реальном секторе экономика заметно стагнировала. Ослабление потока, кстати, ощущают многие страны, в том числе европейские, и там в обозримом будущем развернется борьба за качественную миграцию, поскольку им по-прежнему не будет хватать рабочих рук.
У ослабления миграционного потока применительно к Москве есть свое положительное объяснение: за последние три-четыре года в России примерно в два раза снизились объемы нелегальной иммиграции. Произошло это во многом благодаря либерализации миграционного законодательства.
О нашем собеседнике
Ирина Николаевна Гаврилова – доктор исторических наук, зав. сектором социальной политики и социального партнерства Института социологии Российской академии наук. Член президиума Общественного совета города Москвы, председатель Комиссии по делам национальностей и миграционной политике. Автор монографий «Демографическая история Москвы» (М., 1998), «Население Москвы: исторический ракурс» (М., 2001) и др.