Тамара Гудзенко, Николай Белянов: «Когда мы жили в дворницкой, то рисовали на полу ковер»
Бродя по залам Манежа, еще того, допожарного, я подолгу задерживалась у полотен двух художников. Это супруги – Тамара Гудзенко и Николай Белянов. Они смогли угадать, почувствовать, передать эту неизъяснимую прелесть старых московских улиц, милых деталей архитектуры, простых вещей, мимо которых часто пробегаем, не замечаем их, влекомые сумасшедшим темпом жизни.Это впечатление, как после хорошего фильма или спектакля, не отпускало меня несколько дней. Cпокойствие взорвалось поздним телефонным звонком: «Включи НТВ. Манеж горит…».
На кошмар гибели дивного творения Бетанкура – Бове накладывалась боль: что еще там могло пожрать это мятущееся на экране (добро бы только на экране!) пламя. Неужели исчезли и эти милые уголки Москвы, доставившие грустную радость, оттого что и на самом деле они быстро исчезают с лица столицы, особенно в последнее время? – вот таким получился первый вопрос корреспондента «Квартирного ряда» к авторам полюбившихся работ.
Тамара Гудзенко: Нет, выставка закрылась за четыре дня до этого события, и большую часть картин мы успели вывезти, но девять работ Николая Александровича пропали. Вот эту, спасенную от пожара, обгоревшую, нам привезли. Запах гари стоял в мастерской несколько дней. Она пахла нашими и наших друзей сгоревшими картинами.
Страшно подумать, что могло бы быть. Там погибло много прекрасных произведений театральных художников, Бориса Мессерера, других…
Живая картина воспоминаний
В мастерской художников светло и просторно. Здесь работают не только квадратные, но и кубические метры – потолок высотой три метра. Картины, как обычно у художников, не висят на стенах, а находятся в специальных секциях, на антресолях в состоянии, готовом к отправке. Они перемещаются по городам и странам, участвуя в различных выставках.
Центральную часть одной из стен занимает любопытная композиция: открытый шкафчик, разделенный на неодинаковые квадратики и заполненный занимательными вещицами.
К.Р.: Это тоже произведение художников, модный сейчас коллаж?
Николай Белянов: Нет, это так называемая касса. Мы увидели у наших друзей в Германии – там это в каждом доме – и сделали себе такую же. В любой семье есть какие-то штучки, которые чем-то вам дороги, штучки-воспоминания.
Вот они все здесь, не рассованные по углам, кусочки нашей жизни. Когда мы в прошлом году были в Германии, наш друг Томас, тоже художник, сделал для нас эти шаржевые скульптурки, изобразив себя и свою жену. Трубку и поломанный штопор мы оставили в память о моем отце.
Эта металлическая коробочка из времен, когда Сталин и Рыков были в Нарымской ссылке. Они жили в доме Родиковых, хранили в ней чай. У старушки Родиковой мы и выпросили эту чайницу.
Ну, что еще… Вот старый кованый купеческий замок, а здесь – китайский веер. Мой папа был на дипломатической работе в Китае, мы вместе с ним там жили три года, и кое-какие китайские вещи у нас остались.
К.Р.: Я только недавно купила такой же в Москве.
Н.Б.: Такой вы не могли купить. Это настоящий сандаловый. Ему 50 лет. Понюхайте, он до сих пор сохранил аромат. Вот эти нефритовые изделия тоже из Китая, правда, я в детстве ронял их…
Клешня рака тоже здесь не случайна. Она напоминает о моих студенческих годах в «Строгановке». Когда мы с Тамарой поженились, надо было где-то и на что-то жить, и мы устроились дворниками. Дворникам давали комнату. Жили мы и подметали в районе Сретенки, на Хмелевской улице, сейчас это Пушкарев переулок. Когда выпадало много снега, я звал на помощь друзей, покупал пиво, раков. Этой клешне тридцать лет.
Вот раковина из Крыма, рыбка, которую я поймал и засушил. Колокольчик, который нам привезли друзья из Новгорода. Это – из Мали, это – с Кипра…
К.Р.: В общем, получилась живая картина воспоминаний. Я еще такой рамки ни у кого не видела.
Н.Б.: Они сейчас продаются в магазинах ИКЕА, но примитивные, маленькие. А эту я сам сделал.
К.Р.: Золотые у вас руки. А кто эта красивая женщина на портрете рядом с кассой?
Н.Б.: Моя бабушка. Она умерла родами, когда маме было пять лет. Ее фотография сохранилась, но не у меня, и я решил написать для себя ее портрет.
К.Р: Такая интеллигентная дама. Кем она была?
Н.Б.: Она была дочерью польского инженера. Он работал в России, в Вятке.
К.Р.: А ваша фамилия откуда? Вроде простая, но не очень…
Н.Б.: Действительно, редкая фамилия. Мы с братьями пытались найти ее корни. Беляны был район в Тульской губернии, есть и в Варшаве такой район. Белянами в Сибири называют баржи, на которых сплавляют лес. Когда мой брат докопался, что наш прадед родом из Тульской губернии, то все стало более-менее ясно.
КОВЕР НА ПОЛУ БЫЛ НАРИСОВАН
К.Р.: А сами вы родились в Самаре?
Н.Б.: Да, я родился в Самаре. Раньше этот город назывался Куйбышевом, а Тамара – в Куйбышевской области.
К.Р.: А познакомились в Пензенском художественном училище. Журналистское ремесло забрасывало меня и в этот город, и я хорошо помню красное с белым, очень красивое двухэтажное здание. Там жил богатый купец?
Н.Б.: Нет. Он построил специально здание для училища, для размещения в нем музея и отдельно – филиал для преподавателей. Это училище заканчивали художники со всего Советского Союза, даже из Москвы. Там долгое время жил и преподавал академик Георгий Константинович Савицкий. А меня несколько раз выгоняли из этого училища – я был авангардистом, а это не приветствовалось. В Пензе мы тогда снимали комнату с туалетом на улице.
К.Р.: Значит, путь к этой прекрасной мастерской площадью 82 квадратных метра начинался с той самой комнаты. Потом, уже в Москве, была «дворницкая» на Хмелевской улице.
Т.Г.: Да, дворницкая – это хорошая комната в коммунальной квартире. У нас, правда, ничего не было, но жили весело, ковер на полу нарисовали. Шел семидесятый год. Активно строились «хрущевки», люди переезжали и выбрасывали старую мебель. А мы подбирали. Так мы нашли стол XVIII века, дубовый книжный шкаф.
К.Р.: Где же сейчас этот антиквариат?
Н.Б.: Не сохранился. Мы потом по распределению уехали в Сибирь, в Томск. Там всем приезжающим художникам сразу давали квартиры. И мы получили двухкомнатную, где прожили двенадцать лет.
Это было очень хорошее время. Много работали. Выставки с нашим участием прошли в Германии, Франции, Италии, Дании. А теперь могу сказать, что и в Америке, и во всей Европе, за исключением Албании.
На фоне моей картины «Отражение» происходило открытие большой выставки советского искусства в ГДР. Она называлась «Шесть веков русского искусства: от икон и до наших дней».
Николай Александрович достает каталог этой выставки и листает его.
Н.Б.: Видите? Здесь и Брюллов, и Кустодиев, и Филонов. Участие в этой выставке было очень почетным.
«Отражение» занимает в каталоге разворот. Картина авангардистская, очень любопытная, но когда художник рассказывает сам о своей работе, это всегда вдвойне интересно.
К.Р.: А где сейчас эта картина?
Н.Б.: После Германии она объездила много стран, а сейчас находится в Томском художественном музее. Кстати, в этом году отмечается 400-летие Томска, и в связи с этим мы с Тамарой получили приглашение от музея организовать выставку. Музей предоставляет для наших работ два этажа. Это 7 или 8 залов.
К.Р.: Вы примете это приглашение?
Т.Г.: Да, очень хочется. Мы любим этот музей. Но сложно со спонсорами. Пока нам помог ректор Томского медицинского университета. Он выделил деньги на издание каталога. Еще нужны средства на отправку двухсот работ, другие расходы…
К.Р.: Тамара трогает сердца зрителей, изображая исчезающую прелесть московских улиц. Николай, а ваше основное направление?
Н.Б.: Тамара пишет Москву. Но не только Москву. Старый город, город, который уходит. А у меня нет определенного направления.
Если передвижники изображали время, импрессионисты – цвет, то меня интересует сам объект. Года четыре тому назад в галерее «Манеж» состоялась выставка моих картин, где были изображены обычные предметы: ракушки, стакан, лампочка, чайник – наполненные каждый своей жизнью.
А на последней выставке вы могли видеть полотна из серии «Кремль». Кремль видели все, существует масса изображений. Но мало кто задержится и будет созерцать просто старую стену или окно Ивана Великого, а это и есть история.
Еще люблю писать портреты, но меня интересуют лица людей, а не их меха и бриллианты, поэтому бывают проблемы с заказчиками.
К.Р.: После Томска вы переехали в Москву. Как вам удалось здесь получить жилплощадь?
Н.Б.: Прекрасную квартиру в Томске мы поменяли на комнату в коммуналке в районе сначала Курского вокзала, потом в более престижном районе – на Малой Грузинской. А уже эту квартиру мы с соседом разменяли на две. Нам удалось подобрать «двушку» в доме, где у нас уже была эта мастерская.
К.Р.: А как появилась эта мастерская?
Н.Б.: Ну, к тому времени мы были участниками многих выставок в СССР и за рубежом, и МОСХ похлопотал за нас перед городом. Тогда, в 82-м году, этот район считался отдаленным и недорогим. Дом построен в году 57-м, когда еще возводили здания по проектам «сталинок». Поэтому здесь высокие потолки, большие окна, широкие подоконники. Поскольку нам был нужен просторный зал, где мы с Тамарой могли бы поставить два мольберта и работать, не мешая друг другу, мы снесли стену и объединили две комнаты.
К.Р.: Надеюсь, это согласовано с БТИ?
Н.Б.: Всенепременно! Да и она, как видите, не была несущей. Здесь мы не только принимаем гостей, но и сами перебрались сюда жить… А жилую квартиру предоставляем гостям из других городов и стран, которые часто у нас останавливаются.
КТО В ДОМЕ ХОЗЯИН?
К.Р.: Такая огромная мастерская требует большой уборки. Кто этим занимается? Вместе?
Т.Г.: Нет, вся уборка на мне.
Я далека от мысли спрашивать, кто выносит мусор. Ушла в прошлое эта милая московская картинка, когда мужчина в домашних тапочках шлепает по двору с полным ведром, а возвращается с пустым, останавливаясь перекинуться словечком с соседом, посланным по тому же делу. Теперь у всех мусоропровод или, на худой конец, мешки для мусора, и проблема решается быстро. Но остается еще масса противных хозяйственных работ.
К.Р.: Готовит Николай Александрович, это ясно. А кто кастрюльки чистит?
Т.Г. и Н.Б. (в один голос): Посудомоечная машина!
К.Р.: Так. Стирает тоже автомат. Но глажка… Кто, например, гладит пододеяльники?
Н.Б.: Когда Тамара уезжает, то я прекрасно справляюсь с этим делом. У нас останавливается много гостей, поэтому всегда много белья. Правда, недели за две до приезда Тамары я начинаю его накапливать…
К.Р.: А кто в доме хозяин?
Н.Б.: Хозяин? Да Тишка. Тишка, иди сюда, дай лапу!
В комнату с видом потревоженного хозяина вошел кот. Лапу не дал, но возлег на диван и зажмурился.
Т.Г. (извиняясь за невежливого кота): Он с нами уже пятнадцать лет. Сейчас, к сожалению, болеет. Диабет. Если б не специальное питание, инсулин, его бы уже с нами не было.
К.Р.: Я смотрю на ваши подоконники и любуюсь. Там не просто – цветы, а цветочные композиции.
Т.Г.: Интерьер в любом доме кажется нежилым, если там нет животных, цветов, книг, картин. Цветы очень украшают нашу жизнь. Когда мы едем куда-нибудь в путешествие, я привожу семена растений. Так я вырастила мирт. Он из Гурзуфа. Из Греции захватила шишки кипарисов, взошло много кипарисиков, некоторые я раздала, один, самый большой, остался. Авокадо, грейпфрут… А этот мандаринчик каждый Новый год одаривает нас одним-четырьмя довольно крупными плодами. Люблю кактусы. Они все очень индивидуальные и симпатичные.
К.Р.: У вас такая светлая мастерская. Цветам здесь хорошо…
Т.Г.: Подождите, вот распустятся деревья под окнами, и здесь будет, как в аквариуме. Вот эти милые агавки не требуют много света и прекрасно растут.
К.Р.: Такие красивые вазончики…
Т.Г.: Их сделала ученица Николая Александровича. Она работает на керамическом заводе в Томске. Когда приезжала к нам в гости, сделала такой приятный подарок. Видите, они все разные. Но мы, наконец, сядем за стол?
ВОДКУ НАДО НАСТАИВАТЬ НА КЕДРОВЫХ ОРЕШКАХ
К.Р.: Очень вкусно, но я не могу себе представить, из чего это приготовлено, хотя чувствую, что ем что-то натуральное.
Н.Б.: Китайский рулет. Рыба, в данном случае треска, перемолота со свининой два-три раза. Лучок там, кунжутное масло, перчик, соль. Туда же вбивается крахмал с белком.
К.Р.: А обложка рулета из чего?
Н.Б.: Это крутое тесто без воды, только на яйце. Тонко раскатанное. Блин поджаривается, в него заворачивается фарш, и все это готовится на пару.
К.Р.: И закуска отличная. Кстати, как у вас получается такая красивая розовая водка?
Н.Б.: Водку я рекомендую настаивать на кедровых орешках. Горсть орешков и половинка чайной ложки сахара. Скорлупа вбирает в себя сивушные масла и придает цвет. Но не передержите. Не больше суток, а то потемнеет.
К.Р.: Это, конечно, сибирский рецепт. Но по моему обывательскому представлению, Сибирь – это, прежде всего, пельмени. Говорят, новый алтайский губернатор господин Евдокимов поделился по телевидению с народом каким-то необыкновенным рецептом их изготовления.
Н.Б.: Пельмени не умеет делать никто! Я недавно был в Сибири, и никто там меня не накормил настоящими пельменями. Сибирь во времена Ивана Грозного начиналась от Волги. Именно от Волги до Урала – самые любители пельменей. Это и русские, и татары. Скорее всего, там и появилась первые пельмени на Руси. У китайцев, насколько мне известно, это яство появилось две тысячи лет назад. На Руси, хорошо, если двести с небольшим. Сейчас на Волге и в Сибири они очень популярны. Я помню, еще в советские времена в Челябинске, в кафе, которое называлось «Пельмени и вареники», было 16 видов этого блюда.
ПЕЛЬМЕНИ ОТ БЕЛЯНОВА
Безусловно, начальный продукт – говядина или свинина – должен быть хорошим. Эта синяя телятина, которая сейчас почему-то популярна, сюда не подходит. Лучше всего трехлетняя телка, чтобы жирок был уже желтый. Мясо должно быть жирным, тогда пельмени будут сочными. Провернуть грудинку, добавить баранинки. Если есть мясо изюбра или дикого кабана – прекрасно. Фарш для пельменей надо перчить очень круто, в десять раз круче обычного.
Раньше, в классическом варианте, мясо рубили ножом, тогда пельмени должны быть крупнее. Можно провернуть один раз через крупную решетку, можно через мелкую. Вкус будет разный. Поперчить, повторяю, нужно основательно, но не пересаливать. То же и с луком, когда его много, он начинает убивать мясо. На три килограмма мяса можно положить головку лука и головку чеснока.
Добавить сельдерей, укроп, петрушку, любесток, зеленый лук, зеленый чеснок, цукини – для сочности. Чем больше зелени, тем вкуснее. Летом – более легкие пельмени, а зимой они должны быть жирные, сочные, душистые. Зимой используем сухие специи: перец, карри. Кто любит грузинские специи, то можно добавить и их, но немного.
Тесто готовится так: три стакана муки и неполный стакан жидкости: 3-4 яйца и совсем немного воды. Оно должно отстояться не менее 40-50 минут – набраться клейковины. Затем раскатывается до толщины пергаментного листа.
Можно делать разные начинки. Например, жирная свинина с капустой. Добавить кунжутного масла, неплохо натереть имбиря для аромата. Или сырую семужку и жареный лучок туда завернуть. Если вы делаете разные пельмени, то как их различать на столе? Можно, конечно, придать разную форму, но есть еще способ. Если в тесто добавить куркуму (или шафран), получается желтый цвет, паприка придаст оранжевый оттенок, сухой шпинат – зеленый. Все это очень красиво выглядит на столе.
Приправы – по вкусу. Кто-то любит с маслом и горчицей, хорошо мелко нарезанный чеснок со сметаной, особенно зеленый.
…Мы с сожалением покидали этот уютный и гостеприимный дом. Дом, в который хочется возвращаться.
К.Р.: Ну, давай, Тишка, на прощанье лапу!