Москва слезам не верит
В былые времена, как свидетельствуют иностранные путешественники, москвичи отличались вспыльчивостью и задиристостью. Нередко склоки возникали только потому, что один про другого говорил дурно. По выражению русского историка Николая Костомарова, »в обращении была смесь византийской напыщенности и церемонности с татарскою грубостью».
Церемонность объяснялась тем, что всякий москвич опасался ненароком задеть в разговоре собеседника и нарваться на ссору. Однако именно так частенько и случалось: как ни осторожничал, как ни проявлял дипломатичность тот или иной горожанин, но какое-то невинное его слово собеседник мог воспринять как оскорбление на свой счет и тут же разразиться площадной бранью в адрес обидчика. Соответственно и »обидчик» крыл почем зря.
»Церковь преследовала это обыкновение, и духовные поучали, чтоб люди друг на друга не лаяли позорною бранью, отца и матерь блудным позором и всякою бесстыдною, самою позорную нечистотою языки свои и души не сквернили, – рассказывает Костомаров. – Неоднократно цари хотели вывести русскую брань кнутом и батогами. При Алексее Михайловиче ходили в толпах народа переодетые стрельцы и, замечая кто бранился позорною бранью, тотчас того наказывали. Разумеется, эти средства были недействительны, потому что сами стрельцы, в свою очередь, не могли удержаться от крепкого словца».
И все же мат-перемат был настолько в московском обычае, что брань сама по себе не вменялась в вину, если дело не доходило до драки. »Красна брань дракою», – говорила пословица. Если же дело доходило до драки, тут уж, прежде всего, вцеплялись один другому в бороду и мутузились, норовя нанести удары или прямо в лицо, или в детородные части. Бывало, жестоко бились палками.
Ябеда-корябеда
Позже, в XVII веке, когда в Москве сильно ужесточились наказания за драки, да и полиция (к тому времени здорово разросшаяся) стала споро хватать нарушителей спокойствия, развилось мщение другого рода – доносы. Достаточно было наябедничать на недруга, чтобы втянуть его в разорительную тяжбу. »Иногда из злобы подкладывали к недругу вещь, потом подавали челобитную о пропаже этой вещи и изъявляли подозрение, что она у того-то; производился обыск, и вещь находилась: тут начинался длинный процесс тяжбы, сопровождаемый пытками», – пишет Николай Костомаров.
Ябедники и доносчики были во всех классах московского населения. Некоторые сделали из доносительства прибыльную профессию. Посвящали себя этому занятию и служилые люди и дети боярские, заезжали к богатым жителям, заводили ссоры, потом составляли челобитные о боях, грабежах и обидах, а затем, стращая приставами, брали с них отступное.
Были профессионалы-доносчики, которые работали по найму. И хотя доносчиков не любили, клеймили позором, но правительство вместе с тем само покровительствовало доносам. »Таким образом, служилый человек, помещик или вотчинник, если открывал за своим товарищем какие-нибудь уклонения от обязанностей службы, влекущие потерю поместья, то вознаграждался именно тем самым поместьем, которое отнималось у того, кого он уличал. Оттого между служилыми людьми не было товарищества; все друг другу старались повредить, чтобы выиграть самим. Но всего действительнее для ябедника, всего опаснее для соперника было объявление слова и дела государева, то есть обвинение в нерасположении к царю», – пишет Костомаров.
Шпионы так и кишели: в их ряды вступали и бедные дворяне, и боярские дети, которые сами по доносу за уклонение от службы лишались поместий. Они были повсюду: приходили на свадьбы, похороны и пиры, переодевались в богомольцев и нищих, вынюхивали, собирали информацию, которая потом доводилась до сведения царя.
Бей – не жалей
Обвиненного подвергали пыткам. Не вынеся страданий, он наговаривал на себя. Его казнили. И кому какое дело, что он мог быть невиновен.
Особо часто по доносам судили должников. »Если уплата не последует вовремя, должник, без различия, кто бы он ни был, сажается в долговую башню и ежедневно выводится на площадь перед канцеляриею, где его в течение часа бьют по ногам упругою палкою с палец толщиною; это так больно, что лица, получающия удары, часто громко кричат, – пишет итальянец Александр Гваньини. – Бьющий часто получает подарки, сообразно чему он бьет слабее или сильнее; а наказуемые часто носят под чулками железные поножи, благодаря чему они лучше выносят удары».
Было много других наказаний, например, вырывание ноздрей, батоги и кнут. Тем, на кого доносили, что он употребляет нюхательный табак, вырывали ноздри.
»Наказание кнутом производит страшное впечатление, – пишет тот же Гваньини. – Наказываются этим способом те, кто, вопреки запрету его царского величества, продает табак и водку и был застигнут на месте преступления. Подвергаемый этому наказанию должен обнажить свою спину до бедер и дать себе связать ноги. Затем его хватает слуга палача, кладет руки наказуемого себе через плечи и держит его так у себя на спине, в то время как другой слуга по письму читает, сколько ударов наказуемый должен получить. У палача в руках кнутовище, к которому прикреплены три ремня из жесткой необработанной лосиной кожи; ими он бьет так сильно, что каждый раз выступает кровь, и спина становится до того кровава, точно с нее содрана кожа. Обыкновенно, наказуемым приходится выдержать таких ударов 20, иногда и 30, после чего они всегда падают в обморок, а иногда и умирают на месте».