Лошадиное такси
Извозчики существовали в Москве с XVI века. В 1645 году их насчитывалось две тысячи. В 1775-м – пять тысяч. Наибольшее число отмечено в конце XIX века – 19 тысяч. С развитием трамвайного транспорта они постепенно исчезли из Первопрестольной. В 1928-м их оставалось не больше пяти тысяч. В 1939-м по городу колесили лишь 57 извозчиков.
«Голуби со звоном»
В старые добрые времена прогуливаться по Москве было крайне опасно. По всем улицам извозчики, кучера, ломовики нахлестывали лошадей, пешеходы как куры разбегались из-под колес и жались к стенам домов.
«Что такое наш извозчик? – читаем в книге «Москва повседневная» В. Руга, А. Кокорева. – Это – субъект, прежде всего презирающий пространства и препятствия: за сорок копеек он везет вас… чуть не на тот свет, к препятствиям же, попадающимся ему на улице, относится с высокомерным презрением – прохожий ли, проезжий ли, ему все равно. Он давит их одинаково равнодушно…»
Но случалось, даже самым лихим извозчикам приходилось в страхе жаться к стене. Как смерч проносились по улицам жандармские курьеры на прекрасных тройках – «троечники», «голуби со звоном». Разудалые ямщики, в шляпенках с павлиньими перьями, с гиканьем и свистом размахивали кнутами. Бешено мчались, сметая все на своем пути по праву беспрепятственного проезда. Ну а вместо нынешних мигалок и сирен – колокольцы на лошадиных сбруях, заливавшиеся звоном, слышным издалека.
С грохотом промелькнули бешеные тройки, все стихло. Пронесло – крестились извозчики и перепуганные пешеходы.
Ваньки и лихачи
Городской думой были предусмотрены специальные места стоянок извозчиков и форма одежды (летом – зипуны, зимой – поддевки синего цвета и особой формы шляпы). Каждому присваивался номерной знак. А вот какие-либо тарифы оплаты проезда законодателями установлены не были.
Не было и закона, контролировавшего спекуляцию лошадьми, которых, как сегодня автомобили, продавали в кредит. Барышники скупали у приезжих оптовиков лошадей, потом вдвое брали за них с покупателей-извозчиков. Зато в долг. Каждый понедельник трешку плати.
В народе извозчиков разделяли на «ванек», «резвых», «лихачей» и «ломовиков». «Лихачи» – самые дорогие – имели хороших лошадей и удобные экипажи на рессорах, даже с резиновыми шинами на колесах – «дутиками». Стояли они в центре, у театров, ресторанов и трактиров.
«Резвые» были победнее, что, впрочем, не мешало им так же ездить по улицам без всяких правил и орать: «Эй, поберегись!»
А вот «ломовики» – в отличие от расхожего мнения (быстро забывается прошлое) – совсем не были бесстрашными, лихими наездниками, готовыми вломиться в толпу: «ломовики» работали в «грузовом такси» на лошадях-тяжеловозах. Тут, понятно, не разгонишься.
«Ваньки» – самые дешевые – были крестьянами, приезжавшими в Москву на заработки. В старых армяках, рыжих овчинных шапках, они терпеливо поджидали пассажиров в любую погоду. Понуро стояли их мохнатые лошаденки, запряженные в пошевни – низкие санки. Сбруя и вожжи веревочные. Порой они готовы были везти куда угодно и за десять копеек.
«Бывает: везешь, везешь, а он в проходные ворота – юрк!» – жаловались бедняги.
От Мясницкой до Лубянки
Как повествует Владимир Гиляровский, самой «проезжей» в Москве была Лубянская площадь. А потому оказывалась и самой удобренной конским навозом. На ней всегда стояли десятки линеек.
Читаем у Гиляровского: «Против дома Мосолова (на углу Большой Лубянки) была биржа наемных экипажей допотопного вида, в которых провожали покойников. Там же стояло несколько более приличных карет; баре и дельцы, не имевшие собственных выездов, нанимали их для визитов. Вдоль всего тротуара – от Мясницкой до Лубянки, против «Гусенковского» извозчичьего трактира, стояли сплошь – мордами на площадь, а экипажами к тротуарам – запряжки легковых извозчиков. На морды лошадей были надеты торбы или висели на оглобле веревочные мешки, из которых торчало сено. Лошади кормились, пока их хозяева пили чай. Тысячи воробьев и голубей, шныряя безбоязненно под ногами, подбирали овес. Из трактира выбегали извозчики – в расстегнутых синих халатах, с ведром в руке – к фонтану, платили копейку сторожу, черпали грязными ведрами воду и поили лошадей. Набрасывались на прохожих с предложением услуг, хваля свою лошадь, величая каждого, судя по одежде, – кого «ваше степенство», кого «ваше здоровье», кого «ваше благородие», а кого «вась-сиясь!»… Против Проломных ворот десятки ломовиков то сидели идолами на своих полках, то вдруг, будто по команде, бросались и окружали какого-нибудь нанимателя, явившегося за подводой. Кричали, ругались. Наконец, по общему соглашению устанавливалась цена, хотя нанимали одного извозчика и в один конец. Но для нанимателя дело еще не было кончено, и он не мог взять возчика, который брал подходящую цену. Все ломовые собирались в круг, и в чью-нибудь шапку каждый бросал медную копейку, как-нибудь меченную. Наниматель вынимал на чье-то «счастье» монету и с обладателем ее уезжал».
Кстати, оплатить «бензин» извозчики старались за счет пассажира. Непременно просили: «Дай копеечку лошаденку напоить». Копейка, которую за воду из фонтана брал с извозчика сторож, вовсе не целиком оседала в его карман. Ему надлежало делиться с жандармами, следившими за порядком. Извозчикам тоже приходилось платить жандармам взятки. А куда денешься? Под их неусыпным оком были и «парковки», и «техосмотр».
«Московская полиция функционировала, опираясь на сложившуюся систему писаных и неписаных правил, – читаем в «Москве повседневной». – Суть этих отношений сводилась к тривиальной философии: «Мы денно и нощно охраняем ваш покой. За нашу тяжелую службу казна платит мало, а жизнь все дорожает. Так что извольте облечь вашу благодарность в денежные знаки разного достоинства – соответственно с вашими доходами». Чтобы система действовала без сбоев, требуется придерживаться простого правила: внешне все должно быть шито-крыто».
Дома новы – привычки стары…