Замоскворецкая идиллия
Чтоб не утонуть совсем, решительно отметем времена, когда «…на соседний луг татары пригоняли для продажи табуны коней». Не будем углубляться в общую историю Замоскворечья, еще в середине XIX века характеризуемого Белинским так: «Там окна занавешены занавесками, ворота – на запор, при ударе в них раздается сердитый лай цепной собаки, все мертво или, лучше сказать, сонно…».
Деревенская идиллия! Покой, который оказался так притягателен для интеллигенции, постепенно заселившей эти края. Начиная с Островского (А. Н.), Льва Толстого, Сытина и, наконец, обитателей «писательского дома» в Лаврушинском переулке, где, в частности, была квартира Пастернака. Тихий центр – мечта поэта!
В советские времена Климентовский переулок служил лишь связкой, вспомогательной прямой – от станции метро «Новокузнецкая» (читай – улицы Пятницкой) до Третьяковки. Давным-давно и я сама каждое утро пробегала этим маршрутом – в художественную школу имени Сурикова, расположенную напротив галереи. По переулкам, узнаваемым с закрытыми глазами, на ощупь, стайками проскальзывали на работу служащие, неспешно прогуливались мамы с детьми, старушки кормили голубей…
Вновь попасть в эти края довелось нескоро. Когда я через много-много лет вынырнула из уже вовсю функционировавшей станции метро «Третьяковская», первым пришел вопрос: «Да где это я?». То есть общего – ничего. Ну а теперь пойдем – посмотрим, что тут творится сегодня.
Индустриальный сюр
Климентовский идет, как говорят музыканты, stringendo – все ускоряясь. Начинается от почти погруженной в этом месте будним вечером во тьму, достаточно малолюдной Большой Татарской, по которой соловьями-разбойниками лихо просвистывают машины. Течет к уже слегка расцвеченной огнями Новокузнецкой улице. Окунается в тесный разноцветный уют Пятницкой. И на секунду споткнувшись у полного мрачного достоинства святого Климента, с головой ныряет в судорожную, почти вокзальную суету возле станции метро «Третьяковская».
Очарование контрастов настигло нас еще в начале. Оттолкнувшись взглядом от выросшего на четной стороне на месте завода зеленоватого девятиэтажного здания с полукруглыми балконами, мы углубились во двор трехэтажного солидного особняка за номером 1/18. За первым же углом настиг цветовой шок: в глаза било черно-серо-красно-рыжее граффити индустриального содержания, в ткань которого искусно вплелись обычные тянущиеся по забору трубы. За следующим углом мы повстречались с роскошным старым деревом с ободранной корой, дежурящим у двери без таблички. Здесь же рядком выстроились одноногие зрительские кресла. Куда смотреть? Разве что за забор. А там… истинно сталкерская «зона». За косым деревянным забором обрубок строения, сверху прикрытый свисающими по краям досками. Какое-то ржавое сооружение, ассоциирующееся разве что с водокачкой или – сто лет не мытым граненым стаканом на ножке. Диагональю с земли до его крыши пролегло нечто… гигантская стрела для мутанта царевны-лягушки?
– Сюр какой! – засмотрелся сын. Картины, подобные этой, мы еще не раз увидим, гуляя по заповедному Замоскворечью.
На очередном вираже утыкаемся в запертые ворота. Как обычно, откуда ни возьмись охранник. Ждем вкрадчивого: «Вы что-то ищете? Сюда низззя». Опережаю события:
– Заперто?
А в ответ обезоруживающее:
– Заперто, но я вам открою.
Клянусь, я не забуду тебя, добрый человек.
О бедном Клименте
Минуем перекресток с Новокузнецкой улицей. По четной стороне цельным куском до самой Пятницкой тянется двухэтажный музыкальный магазин «Союз». «Красное» оформление вполне в стиле всей последующей матрешечности. Так и слышишь голос ярмарочного зазывалы: а во-о-от старая Москва-а-а!
А вот и Пятницкая. Перемигиваются в перспективе разноцветные огни. Через дорогу вырастает могучей громадой пятиглавый, бордово-кирпично-красный, еще более мощный от своей неотреставрированности Храм Священномученика Климента папы Римского. (Надо бы сказать «церковь», да не мыслится о Клименте в женском роде.) Перед ним – скверик. Пока сидим на тихой скамейке, расскажу-ка я историю многострадального храма.
…На первой карте Москвы, называвшейся «Годунов чертеж», на Пятницкой улице обозначены три церкви: Черниговских чудотворцев Федора и Михаила, Троицы в Вишнякове и Климента. Жил-был Климент, ветшал потихоньку, время от времени обещал уделить ему денег «боярин» – Алексей Бестужев-Рюмин, дипломат и известный химик. Но то с очередной императрицей отношения не складывались, то уже в который раз его к смертной казни приговаривали, что потом опять заменяли ссылкой… В общем, руки до храма у графа так и не дошли. В результате никаких богатств Климент не нажил, а в 1812 году и вовсе выгорел дотла. Как водится, с миру по нитке… Но бедность прихода была такова, что Московское епархиальное управление включило храм в число наиболее нуждающихся в помощи церквей.
Уничтожение храмов в начале 1930-х годов было массовым. В центре Замоскворечья одновременно исчезли церкви Параскевы Пятницы (здесь теперь станция метро «Новокузнецкая»), Никиты Мученика на Новокузнецкой улице (построили жилой дом для работников милиции), Покрова Богородицы в Голиках (сквер и детская площадка)… Спасти Климента могло только имя зодчего. И тут академик Игорь Грабарь, по собственному признанию, покривил душой, назвав автором проекта знаменитого Д. В. Ухтомского. (Хотя точное авторство так и не установлено: то ли Доменико Трезини, то ли его сын, то ли ученик Растрелли Евлашев.) Это храм и спасло. Планируемый сквер разбили на территории погоста, а храм стал одним из хранилищ Ленинской библиотеки.
Меняется все вокруг, неизменным остается одно: до реставрации Климента по-прежнему не доходят руки. И стоит этот редкостный представитель барокко во всем своем осыпающемся великолепии, окруженный плотным рядом лотков, хлопающих веселыми желтыми тентами на ветру.
Нарисованные окна
Напротив, в совсем московских двухэтажных зданьицах бесконечная череда всевозможных кафе-кофеен. Вот оранжевая веранда, оставшаяся от лета. На ней – неприметная дверь с почти не видной серой табличкой: клуб «Апшу». Туда сворачивают, не толпясь у входа и не раздумывая, – знают, куда идут. Но это – на десерт.
Бабушка с васильками, в платке, вневременного вида, кидается наперерез: купите?! Заманивает «Шоколадница» под бордовыми козырьками. Меж двух фонарей-кафе проскальзываем во двор. Мирная картина трех старых желтых домиков. Но если вглядеться… Настоящим оказывается только тот, что посередине. У правого единственная стена с уютным окошком повисла в пустоте – клеенка, товарищи! Да и левый – декорация. На задах – серый железный забор, к нему притулился словно наспех сляпанный гараж из гофрированного железа с огромным висячим замком. Но это с изнанки. А со стороны фасадов красиво и тесно. «Шоколадницу» тут же сменяет «Матрешка», «Рахат-лукум», «Елки-палки», «Балаганчик»… Течет толпа между лотками-палатками. Из-за стрелки «Платный туалет» высовывают головы из ведер, стоящих в ряд, по-львиному величественные хризантемы. Суета и пестрота.
Столько всего уже успело привидеться, а слева только кончилась территория храма. За ней тишь Голиковского переулка, не хуже Кривоколенного вертящегося во все стороны. Вот – раз! – завернул углом, и будто и не было этой базарной суеты. Классический «тихий центр». Справа шестиэтажное внушительно элитное жилище. Вираж, еще поворот… Но вернемся.
Девушка играет с огнем
За очередным прикрытым палатками пустырем самое оживление – желто-красный «Макдоналдс». Стоит аккурат напротив станции метро «Третьяковская». Тут и оседают поднимающиеся из недр людские потоки. Перманентно клубится у стен толпа с высокими фирменными стаканами в руках. А напротив и вовсе какой-то базар-вокзал. Между выходом из станции метро и рядками стеклянных павильонов, гордо названных «Третьяковский пассаж», толпятся, ждут встречи, попивают пиво, щедро оставляя на парапете лестницы бутылки и окурки. Место это уже пригрето уличными артистами. То девушка на глазах благодарной публики играет с огнем. А сейчас вот стоит товарищ с гитарой, решивший собрать воедино весь улично-востребованный репертуар. Тут тебе и сукачевский «За окошком месяц май», и чайфовская тоска – «Ой-е, никто не услышит», и Розенбаум проскальзывает… Ничего, чай, не Арбат, выбора нет.
Собственно, до конца переулка остался один пролет длиною в дом. Дальше Климентовский пересекает Ордынка, и на этом конец. От нее уже идет путь в Лаврушинский – к Третьяковке – совсем другая песня. На углу Альфа-банка подремывает бомж, склонив круглую окладистую бороду на грудь и предоставив обозрению идеально круглую лысину. Рядом на палке листок с ликом Богоматери и традиционным текстом «поможите, чем можите». Бомж во сне чуть притоптывает черным ботинком. У ног его примостился серебристый кассетник, из которого на все окрестности разносится яростное «диско».
Ключи для избранных
А мы пойдем в «Апшу» – клуб, названный в честь поселка Апшуциемс на берегу Рижского залива, «открытого» в 1970-х московской интеллигенцией. Здесь в зале все еще остались ванна с матрасом «для уставших посетителей», абажуры из проволоки и найденные когда-то на Таганке сваленные кучей оконные рамы. Сначала хозяйки клуба их хотели украсть, но, замучившись совестью, прикрепили записку с номером мобильного. В награду раздался звонок: «Берите бесплатно, раз вы такие честные».
И хотя здесь уже давно повысились цены и пускают всех без разбора, а не только особо доверенных членов клуба, имеющих собственные ключи, в подвале этом, нашпигованном декором для «бедной интеллигенции», отпускает ощущение декоративности. Ведь, по утверждению специалистов, все за редким исключением дома в Климентовском переулке – более или менее искусно воссозданные «новоделы». Что, впрочем, не мешает юному поколению, не знавшему другой Москвы, с удовольствием бродить по этим улочкам, не чувствуя меж лопатками укоризненного взгляда Великомученика Климента.
Гуляла Мария Кронгауз