Тонкая месть
В нашей небогатой для большинства москвичей жизни квартира, оставленная в наследство или подаренная, это – дар царский. Радость обладания неожиданно привалившей «хатой» обычно безгранична. Но в этой житейской истории Лина, услышав последнюю волю покойной подруги Тани, которая завещала ей свою «двушку», прошептала:– Она и с того света меня достала, – и тяжело сползла со стула, лишившись чувств…
«Ты меня не забудешь…»
…Родные, друзья и сослуживцы, похоронив Таню, вернулись в ее «двушку» на поминки. Дочь Тани сказала собравшимся о том, что просила исполнить ее мама. Татьяна пожелала, чтобы на ее поминках при всех было оглашено завещание. Суть его мы уже знаем: двухкомнатную квартиру на Рублевском шоссе Таня завещала Лине, своей самой близкой подруге. Осталось сообщить лишь одну подробность. Рукой Тани в завещании было дописано: «Ты меня не забудешь…»
– Ничего серьезного, – констатировал врач, осмотрев Лину. – Скорее всего, спазм был вызван каким-то стрессом. После похорон близкого человека это неудивительно. Все так и поняли случившееся.
…О взаимной преданности закадычных подруг – Лины и Тани – знал весь НИИ, где они работали на соседних кафедрах после окончания одного и того же химического института.
В один год подруги вышли замуж. Лина за многообещающего дипломата. А Таня – за Глеба, их сокурсника. Химик от бога, Глеб был наделен, увы, и земным грехом – усердным поклонением Бахусу. Однако Татьяна крепко верила в силу их любви, надеялась, что она не позволит Глебу опускаться до банального пьянства. К тому же Таня ждала ребенка, наивно полагая, что дитя укрепит их семью. Но родившаяся дочка никак не повлияла на загулы отца. Изменилось только место сбора компании. Из Таниной квартиры, оставшейся ей после смерти родителей, вся «шарашка» переместилась на кафедру Глеба. Дочка его не интересовала. Таня крутилась одна, разрываясь между домом, яслями, магазином и научной работой – готовилась к защите кандидатской диссертации. А еще – между мужем и подругой Линой.
Дружба – всегда служба
…Таня часами выслушивала исповеди Лины. По первому ее зову, пристроив кому-то дочку «на час», неслась на «угол», указанный Линой. Это были тайные встречи, чтобы никто не увидел Лину… плачущей. Лина тоже писала «кандидатскую», сидя дома на больничном. В годы молодости подруг аборты были запрещены, поэтому Лина сделала его «подпольно» и весьма неудачно. Лечение осложнений затянулось на месяцы, а муж Лины не сочувствовал ей, потому что ликвидация ребенка прошла вопреки его воле. Теперь в семье назревала драма, все подробности которой выслушивала Таня.
– Он требовал, чтобы я родила, – плакала Лина в жилетку подруги. – А я кричала ему: – «Рожай сам, это же больно!..» – Разве я не права, Танечка?
Таня знала, что эгоистичный характер подруги перевоспитанию не поддается. Изобретательный ум спасает Лину в ее собственных глазах, всякий раз конструируя перевертыш: будучи виноватой, Лина умеет преподать себя как потерпевшую.
Для умной Тани не составляло бы труда раскрыть такой обман. Но это значило бы добить крайне самолюбивую и самовлюбленную подругу. Добивать кого-либо, бросать в беде – нет! Это было не в характере Тани, которую еще студенты, а потом и сослуживцы прозвали «Скорая помощь». Ее умению терпеливо выслушивать чужие проблемы и печали мог бы позавидовать любой психотерапевт.
Брак Лины распался. В очередной раз Лина встречала мужа в Шереметьеве. Обняв супруга, Лина задела его кейс, который оказался незапертым. Кейс упал и раскрылся, явив взгляду Лины очаровательное детское платьице. А еще – трусишки в оборочку и башмачки принцессы. Муж не стал вилять, воспользовался неожиданной для него ситуацией и объявил Лине:
– У меня есть вторая семья, я развожусь с тобой…
После этого события работы у Тани прибавилось. Брошенная подруга все вечера изливала Тане свою ненависть к бывшему супругу, благо место в Таниной квартире освободилось. Таня сказала Глебу, что ему лучше бы уйти. Муж послушно ушел.
Словом, обе подружки одновременно оказались холостячками. Но Таня не говорила, а Лину не интересовало, как Таня переживает разрыв с любимым мужем. Истерики закатывала одинокая Лина, но недолго. Как только у Лины начался новый роман, плач по неверному сменила исповедь нагрянувшей любви.
Таня покорно слушала. В неискренности ее не упрекнешь. Она не просто слушала нытье подруги, но и вникла в суть ее тревог. Предостерегала, давала дельный совет, к которому Лина все же прислушивалась.
А на людях их дружба выглядела безоблачной. Обе – души друг в друге не чают. Стеснительную Таню чуть что на работе защищает Лина, пуская в ход свою убойную логику. Подружки вели светскую жизнь: на все выставки и премьеры Лина доставала два билета. Им завидовали. Не успели развестись, как обе почти одновременно вышли замуж вторично. Таня стала опять мамой, родила сына. А Лина опять отказалась от материнства: «Больно!» Завела собаку.
Обе подруги уже стали докторами наук, заведовали кафедрами и завели по шесть соток под Москвой. Лина увлеклась выращиванием цветов и … томатов. А Таня оказалась заядлой огородницей, но длилось это недолго – открылась неизлечимая болезнь сердца. Пришлось дачные заботы выполнять руками друзей. Все охотно шли Тане навстречу, помня ее помощь.
Завяли помидоры…
Теперь, когда Татьяны уже нет, я пытаюсь разгадать ее тайну: зачем ей была нужна истеричная, эгоистичная Лина? Она же понимала, с кем имеет дело. Однако – дружила.
Бывшие сослуживцы, ныне – пенсионеры, пришли на Танины похороны. Это в наше-то равнодушное время! Пришли и говорили о том, как уже больная Таня безотказно выслушивала каждого, у кого что-то неладно и кому нужен совет. Не унижала, не опускала человека до просьбы, сама предлагала встретиться.
А Лина жила исключительно для себя. Подрабатывала переводами с английского и французского в патентной фирме, чтобы были денежки мир посмотреть. Она опять осталась одна, семейная жизнь не сложилась. Ей, как на грех, судьба посылала мужиков, обожающих детей и свой дом да хозяйку в нем. Хозяйкой Лина была умелой, но детей боялась и не любила. Даже чужих.
После второго развода Лина уже делила с мужем однокомнатную квартиру, в которой жила после развода-раздела с мужем первым. Потом она оказалась в одной комнате с больной мамой в коммуналке.
Танины дочь и сын счастливы в браке, живут в просторных квартирах своих супругов. Когда Таня похоронила мужа, дети зачастили к ней. Мать и детей связывали трогательные, заботливые и уважительные отношения. С согласия детей Таня завещала квартиру Лине: «Тетя Лина так тесно живет…» А завещание Таня составила внезапно…
… Примерно, за год до кончины, весной она позвонила подруге. Надо сказать, что за четыре года болезни Тани Лина ни разу ее не навестила. Общались по телефону. Таня отважилась на просьбу, первую за все время дружбы с Линой:
– Будь добра, Лина, вырасти для меня штук пять саженцев помидоров. Ты же знаешь, с дачей я распрощалась, подарила сестре, не по силам стало… А я их на балконе посажу, буду смотреть да радоваться.
– Извини, ты же знаешь, что у меня одно окно в комнате, да еще узкое. Своя рассада еле помещается, – услышала Таня в ответ.
Уже после похорон Тани ее дочь рассказала мне об этом звонке:
– Я была у мамы. Она, как обычно, с кем-то говорила по телефону. И вдруг вижу, мама покраснела, лицо покрылось потом. Она закрыла глаза: «Ничего нового я не услышала… Сейчас слажу с собою». Потом маме стало лучше. Она кому-то позвонила и произнесла всего одну фразу: «Ты меня не забудешь…»
Через год именно это обещание Таня повторила в своем завещании. И вдруг я поняла, зачем Тане была нужна Лина. Нет, не подумайте плохо! Таня была искренней и преданной подругой, она словно прожила, кроме своей, и жизнь Лины, которая, сама того не ведая, позволяла Тане утверждаться на престоле добра и деятельного сострадания.
– Кичись, красуйся, делай глупости, дорогая! Все равно ты окажешься у моих ног, иначе не расхлебать тебе глупой самовлюбленности, – с такой или примерно такой мыслью встречала Таня заполошенную Лину, прибегающую с очередной истерикой.
Или я неправа? Или ратую за стопроцентное бескорыстие? А разве оно возможно? Но, если такого не бывает, то с кем же тогда идти в разведку…