Трудная дорога к дому
Сейчас-то их много, этих приютов для беспризорных, есть в каждом округе, в некоторых даже по два. Но этот первый, он появился еще в 1992 году на Профсоюзной ул. и создан был Российским благотворительным фондом «Нет алкоголизму и наркомании». Цель была простая и понятная: родителей-алкоголиков взяли в ЛТП (тогда они еще были), с кем останется дитя? Но скоро стало ясно: есть и другие жизненные ситуации, когда воспитатели должны заменить родителей.
Выброшенные из жизни
Конечно, это не вполне нормально: при живых родителях ребенок – сирота, но тогда, в начале 90-х, на такие случаи впервые обратили внимание как на социальную проблему. А сейчас они буквально захлестнули страну. Социально-экономические потрясения вторглись в семейные отношения, ослабляя, а то и вовсе разрушая их. Все больше становится людей, выброшенных из жизни. Каждодневные трудности, в которые попадают взрослые, приводят к тому, что воспитание отходит на задний план, ребенок растет как сорняк. Участились семейные конфликты, драки – часто на почве того же алкоголизма. А тут еще появилось новое, незнакомое нам – во всяком случае, в таких масштабах – увлечение: наркотики. Сейчас – не надо закрывать на это глаза – наркомания стала эпидемией. Затуманенное сознание вытесняет, уничтожает родительский инстинкт. Домом детей становится улица. А что родной дом? В нем они все чаще сталкиваются с жестокостью, насилием, и тогда попросту убегают от родителей. Там, на улице, они славно проводят время, часто перенимая пороки взрослых: колются, пьют. И это дети до 10 лет! Впрочем, на улице малолетки могут оказаться и по другим причинам. Возникла новая реальность: квартира стала предметом купли-продажи. Бывает так, что обманутые люди вовсе лишались ее, все семейство оказывается без крыши над головой.
И уже тогда, в 90-х – становилось ясно: детей надо вызволять из беды. Приют, где ребенок может пожить какое-то время, спрятаться от дурных вихрей, которые проносились над его бедной головкой, – такой приют был крайне необходим. В 1995 году на базе существующего были созданы различные службы: медицинской помощи, психологической, социальной поддержки, юридическая консультация, были, понятно, воспитатели и педагоги. Всего же там сейчас насчитывается 45 работников – на 35 детей! Такого нет ни в одном детском учреждении.
Кто же эти дети? Как они оказались в приюте? Кто – ясно: в основном из семей алкоголиков и наркоманов. Пути же, приведшие их сюда, самые разнообразные. Поступали из отделений милиции – маленькие правонарушители, которых заставали за мелким воровством во время уличных драк, а потом оказывалось, что до них никому нет дела, предоставлены сами себе. Иногда тревожный сигнал поступал из школы: мама не приходит за малолетним отпрыском, это неспроста. От врачей, которые навещали маленьких пациентов и ужасались невозможной обстановкой дома. Подключалась районная комиссия по делам несовершеннолетних. Некоторых детей потом изымали из семей, а родителей лишали прав. Но бывало, что сами малыши, которым становилось невмоготу от голода и побоев, находили этот чудесный адрес, о котором слышали всякие небылицы: здесь их не только напоят, накормят, предоставят кров, но еще и приласкают, дадут игрушки. Даже не верили… А еще так: работники приюта сами находили их в самых разных злачных местах – на привокзальных площадях, где они любили собираться, под платформами железнодорожных станций – место ночевки, вытаскивали из подвалов, чердаков. В общем, именно тогда началась специальная охота за беспризорными, безнадзорными, и она давала результаты.
Заметим: так было. Теперь подобной возможности у приюта нет.
– Самый сложный и самый ответственный этап – выявить таких детей, привести к нам, – говорит директор приюта Татьяна Владимировна Харыбина. – Но кто этим будет заниматься? У наших работников и так ненормированный рабочий день… В 90-х годах у нас были зарубежные гранты, мы могли заниматься такой работой. Теперь их нет. В результате число беспризорных детей, которые попадают не только в наш приют, но и другие детские учреждения, гораздо меньше, чем тех, кто остается на улице и крайне нуждается в помощи. Даже если позвонят соседи, кто придет и заберет ребенка? Некому. А второй раз не позвонят. Нужна специальная служба, которая выявила бы такой контингент ребятишек и приводила к нам. Но средств на это государство не выделяет.
Игрушки на одеяле
Приют – двухэтажное здание со множеством комнат и широкими коридорами, увешанными детским рисунками. Среди них есть очень талантливые работы – хоть сейчас на международный конкурс. На одном из стендов надпись кого-то из воспитателей: «Вы – самые лучшие!». В добром, внимательном отношении приютских работников к своим маленьким постояльцам я имел возможность убедиться не раз. Осталось впечатление: здесь работают исключительные люди, которые бесконечно любят детей, сострадают им, лучше других понимая масштаб беды и ограниченность своих возможностей, но тем не менее беззаветно делают, что могут, что в их силах, и в этом видят свое призвание, свое назначение. Единственный смысл жизни.
Социальный работник Людмила Михайловна Кирькина показывает мне помещения. Начинаем с приемного отделения. Санпропускник. Он тщательно изолирован от всех остальных комнат. Ребенок, который поступил сюда, должен пройти основательное медицинское обследование, необходимое прежде всего ему самому (порой родители даже не знают, какие серьезные болезни несет в себе маленький организм), но столь же важное для остальных. Мало ли, ветрянка, корь… Медсестра находится с детьми все 24 часа. Сейчас здесь шестеро. Запомнилась четырехлетняя девочка с недетской печалью в глазах. Она пережила двойную травму: сначала от нее отказалась мама, потом приемные родители. Решили: девочка не вполне здорова, пусть возится с нею государство. Я смотрю на нее, и мне кажется, что она понимает гораздо больше, чем свойственно ее возрасту…
Потом – комната психолога. Это важнейшая служба приюта. Ребенку, если его изъяли из семьи, надо объяснить: почему он здесь? А если у родителей отняли их права – на каком основании? Ведь порой он даже не осознает, что рос в ненормальной среде. Для него она нормальная – побои, пьяные отец и мать, каждый день чужие люди, пустой холодильник, кругом грязь… Он нисколько не осуждает родителей, ибо другой обстановки не знает. Конечно, на улице, в школе он общается со сверстниками, они рассказывают, как живут. Но часто это совпадаем с тем, что он видит каждый день. Редко возникает протестное чувство. И тогда подросток сам приходит в приют. Но первое, что испытывает – все же настороженность. Что со мной будет? Что меня ждет? Им всем свойственна эта недетская забота о завтрашнем дне. Привыкание к новой обстановке, появление веры к чужим людям – процесс долгий, трудный. Часто бывает так, что первые дни, а может, и недели, ребенок замыкается, уходит в себя и просто ни с кем не разговаривает.
Нет единых рецептов, нет универсального подхода, у каждого свой характер, своя судьба, найти подход, завоевать доверие непросто, но не сделаешь этого – приют окажется для ребенка чужим. При первом же случае он сбежит из него.
Небольшие уютные спаленки, где стоят две, три, четыре кровати. Понятно, все заправлены, но не очень аккуратно: воспитатели не строгие, да особо строгими здесь быть нельзя: дети особые. Даже малейшее повышение голоса может причинить им боль. Ведь за плечами каждого такое жизненное испытание, столь глубокое потрясение, которое навсегда выделяет, отделяет его от других, благополучных сверстников, и, видимо, останется с ними навсегда. Это очень хорошо понимают в приюте. Характерная деталь: по одеялам, по полу разбросаны игрушки, но никого это не волнует. Радость малыша дороже порядка.
Тут же полки с книгами, учебники – приют ведь еще и школа. В один из классов только приоткрыли дверь – заходить нельзя, идут занятия. Дети учатся здесь так же, как в обычном учебном заведении. Библиотека, компьютерный зал, мастерская (здесь занимаются всякими поделками, рисуют), игровая – на любой вкус, любое увлечение.
Разбитые надежды
И все же… Как бы ни были внимательны воспитатели и педагоги, лучше всего дети чувствуют себя в своей семье. Даже если с ними обращались жестоко, быстро забудут обиды – родителям прощают все. Но это дети. Воспитатели должны быть мудрее.
Меня озадачило такое распоряжение директора приюта – я прочитал его на доске объявлений для сотрудников: детям разрешается звонить домой только из кабинетов социальной службы, в присутствии воспитателей или социальных работников. Неконтролируемые звонки запрещаются. Мобильными телефонами пользоваться нельзя. Если они есть, надо сдать их директору. Что это за казарменная обстановка? Зачем такие строгости? Почему ребят лишают возможности общения со своими родными, пусть те и вели себя недостойно? В конце концов, это их право.
– Вы не представляете, каковы могут быть последствия таких звонков, как дети переживают телефонный разговор, – возражает мне Татьяна Владимировна. – Ведь взрослые не могут простить, что у них забрали ребенка, что их могут, а то и уже лишили родительских прав. Меньше всего в этом проявляется родительская любовь, тоска по ребенку, ее нет. Только амбиции, только обида, а звонок из приюта – это возможность высказать их.
– Ругают приют?
– Конечно. Но нас заботит не это. Ведь взрослым надо показать, как несправедливо с ними поступили. И тогда они сулят своим детям золотые горы, обещают прийти к ним, принести подарки… Часто это говорится в том же алкогольном угаре, в котором они постоянно пребывают, из-за которого мальчика или девочку как раз и забрали из семьи. Положив трубку, они могут сразу забыть о своем обещании, ребенок им не нужен. А малыш все помнит, надеется. Сердце разрывается, когда слышишь: «Так я выйду на улицу, я обязательно встречу тебя». Но никто не приходит… Потом дети долгое время сами не свои, не могут прийти в себя, некоторые плачут днями, другие кричат. Потому нам и надо вовремя вмешаться в беседу, самим поговорить с родителями. Понятно: в высшей мере деликатно. В присутствии малыша не надо осуждать их, ронять в его глазах. Других папы и мамы у него нет. Надо поберечь хрупкую психику ребенка, мы ведь не хотим, чтобы он страдал. Но и напрасных ожиданий и надежд не должно быть.
И тем не менее приют называется «Дорога к дому». Основная его цель – вернуть ребят в семью, они здесь все же временно. Вот только куда возвращать? В ту же обстановку, от которой их уберегли? Тем же папам и мамам, которые, по сути, от них отказались? Но тогда они просто повторят их судьбу. А потому это еще одна сфера деятельности приюта – работа с родителями, их, так сказать, реабилитация. Работа даже более трудная, чем содержание и воспитание детей. И неблагодарная, далеко не всегда принимается людьми, да и результат непредсказуем. Но по-другому нельзя. Иногда срок длится год, два, три, и все это время ребенок находится в приюте. И только убедившись, что все усилия напрасны, детей передадут в другую семью. Главная же цель: сделать все возможное, чтобы они не лишились родной.
Начинать надо с родителей
Какая это работа? Я пытался понять, но она столь сложна, разнообразна, индивидуальна, что назвать какие-то общие принципы и методы трудно. Каждая семья несчастлива по-своему. Общее разве одно: помощь.
О некоторых ее сторонах – на конкретных примерах – рассказала мой гид по приюту Людмила Михайловна Кирькина. Опыт у нее большой – 17 лет работает с беспризорниками. А тут еще ее пригласили в городской проект, который проводился в двух районах – в Теплом Стане и Ясеневе, – заведовать направлением «Ребенок дома», т. е. заниматься не уличными детьми, а теми, кто еще в семьях, но заведомо трудных. И потому пришлось вплотную общаться с родителями. При этом не оставляла работу и в своем учреждении.
…Поступил сигнал: мальчик 12 лет, в школу не ходит. Людмила Михайловна сама отправилась к нему. Застала на кухне.
– Витя? Ты что делаешь?
– Варю суп, – важно ответил он. – Гороховый. Сегодня лафа: насобирал денег.
Куда здесь до учебы? Мамы не было. Потом выяснилось, что дома бывает редко, ночует по другим квартирам. У нее, кроме Вити, было еще четверо детей, одни старше Вити, другие младше, все от разных отцов. Каждый устраивался как мог. Конечно, немедленно были подключены районные службы (дело происходило в Теплом Стане). Выяснилось, что троим из них немедленно нужна медицинская помощь. Их поместили в морозовскую больницу, в специальное отделение для беспризорников, есть, оказывается, и такое. А потом развезли по разным приютам, трое, кстати, попали в ее же – «Дорога к дому».
Маму все-таки разыскали. Нигде не работала, специальности не было. Да она не искала и простую, неквалифицированную работу, не нужна она была ей вообще. И тогда стали готовить документы о лишении родительских прав. Но тут, видимо, что-то шевельнулось в ней:
– Не надо! Я постараюсь…
Людмила Михайловна помогла оформить пособие на детей (непутевая мама не делала и этого), а потом не отступала от нее: нашла? И сама подключилась к поискам. Однажды наткнулась на объявление: нужен дворник. Пойдет ли? К ее радости, женщина согласилась. И вот уже один мальчик, что постарше, вернулся в дом, другие теперь в интернате, живут там и учатся разным профессиям. Вите, например, захотелось стать плотником. Бог даст, семья воссоединится.
…В этом случае все тоже началось с сигнала: мальчик не ходит в школу! Но причина была более чем странная: не пускала мать. Худая (почти не ела), в нелепой одежде (признак равнодушия), с отсутствующим взглядом, она всеми днями лежала пластом на кровати и только твердила: «Никуда не отлучайся! А вдруг придет папа, и не застанет тебя?» Разве что в магазин отпускала.
Но придет ли папа? Он недавно умер, женщина впала в тяжелую депрессию, видимо, начались и какие-то психические отклонения. Была у нее и старшая дочка, но та ходила в институт, и над ней мать была уже не властна. Вместе с дочкой социальные работники начали вызволять женщину из беды. Поместили в клинику, немного подлечили, но и когда вернулась, врачи не оставляли ее без внимания, навещали регулярно. Почти ежедневно бывала у нее Людмила Михайловна. Она же разыскала ее родственников – мать и брата, которые жили в других городах и потеряли связь с женщиной. Помогать стали все вместе.
Та менялась буквально на глазах. Все чаще бледное лицо освещала слабая улыбка, взгляд становился более твердым. А главное – она уже шла на контакт, с ней можно было разговаривать. Работать по-прежнему не могла, да в том не было нужды, от мужа-бизнесмена остались неплохие деньги. Но она стала заниматься домашними делами: готовила, убирала. И тут снова несчастье. Начала терять зрение дочка, и скоро почти совсем ослепла. Диабет, наследственное заболевание, от которого умер кормилец семьи, настигло и ее. Замечательным (если в такой ситуации применимо это слово), да и неожиданным было то, что новое горе не сломило мать, теперь она стала опорой дочке, помогла найти ей работу по силам. Мальчик же учится и неплохо успевает. Теперь за эту семью можно не беспокоиться.
…И еще пример – женщина-алкоголичка. Это самое страшное, что может быть – здесь очень редко помогает лечение. Запила она тоже после несчастья: в пожаре погибла мать. Муж ушел от нее, она осталась только с девочкой-подростком. Понятно, что никакого внимания ей уделять не могла, та сама себя обслуживала и как могла ухаживала за матерью. Ее взяли в приют. А что с матерью? Подключились социальные службы. Поиски близких людей привели к тому, что нашлась ее двоюродная сестра, которая оказалась на редкость добрым и деятельным человеком. Дело в том, что когда-то и она прошла через это испытание: пила, но каким-то чудом вылечилась. И она дала себе слово: вытащу сестру. Так бывает: то, что не могут врачи, в силах сделать близкий и чуткий человек. Чудо и в самом деле случилось: женщина перестала пить. Устроилась администратором в кинотеатр (до этого работала преподавателем), сейчас цветущая, активная, уверенная в себе. Недавно сменила мебель в квартире. И дочка теперь живет с ней.
Часто ли происходят такие чудеса? Этот вопрос я уже обращаю к директору приюта Татьяне Владимировне Харыбиной. Ожидал ответ: единичные случаи.
– В год мы примерно возвращаем в семью треть детей. А если возвращаем – значит, уверены, что ребенку там будет хорошо. Знаем, что это так: ведь если папа и мама изменили образ жизни, то здесь есть доля и нашей работы.
Треть! Что ни говорите, впечатляет.