Евгений Крылатов: «Это миф, что композитору нужна глушь»
Помогая преодолеть естественную робость, охватившую нас в присутствии «легенды отечественной музыки», композитор Евгений Крылатов прямо на пороге рассказывает байку о минуте славы, обрушившейся на него в ближайшем супермаркете.
«Представляете, подхожу к прилавку, а там два подвыпивших «бугая» добирают пива. Один поворачивается, и, тыча в меня пальцем, шепчет другому: «Смотри: Лесной олень! Лесной олень!!!» Тот, ничего не понимая, спрашивает у меня: «Ге-ге, че-е испугался?» Первый снова шепчет: «Да ты че-е-е? Это ж – «Прекрасное далеко». До второго что-то медленно доходит, он поворачивается со словами: «А-а-а…Круто-о-о!!!» И бросается жать мне руку. Вот она – минута славы номер один!
Не понравилась!
– Евгений Павлович, судя по порядковому номеру, была еще и минута славы номер два?
– Ну а как же, как же! Когда мой большой друг режиссер Бромберг впервые услышал песню «Крылатые качели», написанную мною к его фильму «Приключения Электроника», он угрюмо вышел на Тверскую и очень искренне обозвал это творчество «полным дерьмом». А потом весьма прямолинейно «матевировал» свое мнение, заунывно протянув: «Ну что это за … крыла-а-а-а-тые каче-е-е-ли». Бромберг признался, что мечтал о динамичной песни, которую будут петь во всех ресторанах страны. Помню, как мы тогда с горя завернули в «Пекин» и выпили коньяка, закусив его… воблой. Прошло двадцать лет, и теперь я периодически звоню Бромбергу то из армянского ресторана, то из грузинского, и даю режиссеру по мобильному, так сказать в режиме «прямого эфира», послушать, как страна поет в ресторанах мои «Крылатые качели».
– Евгений Павлович, у вас такая необычная квартира – все обито деревом, столько икон, картин…
– Каждая из этих картин или икон напоминает мне об определенном этапе моей жизни. Вот, например, эту, замечательную картину, изображающую деревья, раскачиваемые ветром, мне подарил оператор Сергей Филиппов. Мы с ним вместе работали на фильме «Ищу человека». Филиппов – не только чудесный оператор, но еще и прекрасный художник. Пройдемте в мой кабинет – там есть картины другого известного оператора и моего большого друга Тимура Зельма.
– Они часто бывают у вас в гостях?
– Ну, с Тимуром мы дружим много лет. Последняя работа, которую делали вместе, называется «Золотая голова на плахе» режиссера Семена Рябикова – фильм о последних днях Есенина.
– А кто еще сиживал за вашим гостеприимным столом?
– Да мне проще перечислить, кого здесь не было. Из поэтов, с которыми я работал, ко мне в гости наведывались Ахмадулина, Евтушенко, Энтин, Пляцковский, Резник… Здесь, естественно, перебывали все режиссеры, для чьих фильмов я писал музыку. Да и актеры, которые пели в моих фильмах, начиная с Андрея Миронова, Александра Абдулова, Николая Караченцова, Армена Джигарханяна, Олега Табакова – все репетировали здесь, за этим вот инструментом. Именно поэтому мне отсюда и не хочется переселяться. Хотя бы еще год…
На чемоданах
– А что, вас выселяют?!
– Дело все в том, что над нашим домом, начиная с 1971 года, когда мы только въехали сюда и сделали ремонт, навис «домоклов меч». Наш дом забирает институт Бурденко, о чем мы уже получили официальное письмо. Конечно, далеко не выселят. Я понимаю, что нам предложат определенный выбор квартир в соседних домах. Но для меня эта акция очень тяжела.
– Почему? Может быть условия, в которые вы переселитесь, будут лучше?
– Представляете, мы живем «на чемоданах» много лет, практически с момента нашего въезда! Уж если нас переселяют насильно, то я бы хотел сделать себе не равноценную площадь, а квартиру качеством лучше. Квартира устарела для меня морально, мне в ней тесно, у нас настолько мало места, что я сплю «ногами на лестничную клетку». Мы живем втроем – супруга, взрослая дочь и я.
Недавно предложили подобрать себе вариант, я разогнался: нашел квартиру, прямо за углом, в доме композиторов. Она четырехкомнатная – там 35 метров один кабинет! Я размечтался: какая красота! Но оказалось, что моя семья не может претендовать на такую квартиру: цена ее для меня неподъемная. Лет бы пять тому назад, может, еще бы и потянул, как-нибудь заработал на нее деньги. Но последний год был очень тяжелый – в отношении здоровья. А переезжать с насиженного места в равноценную площадь – теряет всякий смысл, одни хлопоты! Тем более, что эта квартира намоленная, тут работали такие талантливые люди, такие проекты реализовывались! Мне здесь даже стены помогают… А в новой квартире надо еще будет делать ремонт…
В следующем году я буду отмечать свое семидесятипятилетие. Может быть, к этому времени разбогатею, и у меня будут деньги, чтобы свои жилищные условия улучшить.
– Три четверти века – это не шутка…
А какими они были для вас?
– Разными, но большей частью счастливыми. Я – не москвич. Детство и юность провел в рабочем районе Перми, а родился в ста километрах от нее. Вспоминается завод, где работали отец и мама. Хорошо помню поселение, в котором мы жили, деревянные двухэжтахные дома. Занимали четверть двухэтажного дома. Естественно, что все удобства были во дворе. За водой ходили с коромыслом за два километра.
– И вы тоже ходили?
– Когда был маленький, меня оберегали. А подрос, конечно, таскал воду коромыслом, как и все. Помню поленницу дров во дворе. Это ведь был Урал. Время суровое для выживания – не только в смысле климата, но и в смысле ситуации: мое детство пришлось на войну. В 1941 году мне было всего 7 лет. Питание самое скудное – картошка и соленая капуста. Но при всем том детство было прекрасным. К сожалению, мама очень рано ушла из жизни.
Но всегда ощущал ее душевную поддержку с небес. Мама стала для меня еще и музой. Отец был ярким представителем класса «гегемонов» (а дело, напомню, было на Урале). Все же и некоторым своеобразием отличался, обладал необыкновенной музыкальностью: сам научился играть на скрипке. Для человека из рабочей семьи (а мой дед был и вовсе безграмотным, варил сталь на металлургических заводах) это было, согласитесь, нетипично. От отца мне передалась тяга к классической музыке. Я упросил родителей отдать меня заниматься музыкой: сначала – в кружок во Дворце пионеров, затем – в музыкальную школу, а позже – в музыкальное училище в Перми. В 1980 году приехал в Москву и поступил без всякого «блата» сразу на два факультета – композиторский и игры на фортепиано Московской консерватории.
Я – не лидер
– Кто из «великих» встретился вам на тернистом ученическом пути?
– Должен сказать, что через мою жизнь всегда проходили люди, которых посылал мой ангел-хранитель. Если возникал трудный, неразрешимый момент, обязательно в моей судьбе появлялись люди, которые в ней играли ключевую роль. Потому что в силу данных от природы качеств (в 74 года уже могу в этом признаться публично), я по характеру – не лидер. И если передо мной встает стена, останавливаюсь и разворачиваюсь со словами «значит, не судьба». При этом искренне завидую тем, кто в состоянии пробивать такие стены лбом… Но происходила странная вещь: вдруг кто-то появлялся, и эту стену разрушал, пропуская в образовавшийся пролом…
– Ну, например?
– О какой Москве я, мальчик из глубинки, мог мечтать, сидя в Перми? Если для нас с родителями сам переезд в Пермь был в ту пору равносилен переезду в столицу! Но хорошо помню, как из Москвы в Пермь приехали два замечательных человека, один из которых был скрипачом Мариинского театра: он в войну потерял палец – стал начальником отдела культуры города Перми. И с ним приехала его жена, замечательная женщина, музыкант совершенно уникального таланта. В Перми с их приездом закрутилась высоко духовная и творческая жизнь. Эти люди и сыграли в моей судьбе определяющее значение. Я не думал ни о какой Москве, но они меня правильно настроили, подготовили, и я поступил в Московскую Консерваторию.
Потом в моей жизни появился прекрасный педагог и музыкант Михаил Иванович Чулаки, высочайший профессионал и человек большой мудрости. Он понимал, что помимо обучения профессии, нас надо обучать еще и элементарным бытовым хитростям. Он много помогал в жизни. Мне не на что было жить – Чулаки организовывал какие-то «халтуры», рассказывал, где и что можно купить по дешевке. Он, наконец, помог поставить в Большом театре мой первый балет!
Встретился и Александр Ефимович Свешников – проректор консерватории. Фантастический человек! Когда мы, провинциальные ребята, приехали поступать в Консерваторию, то все, кроме Альфреда Шнитке, который вместе с нами поступал (он был москвич), дружно завалили первый экзамен на тройку. И решили забрать документы – ехать поступать в какую-нибудь другую провинциальную консерваторию. Мы пришли к нему, а он документы не отдал и посоветовал: «Сдавайте экзамены дальше». Стали сдавать дальше, в итоге поступили. Но если есть тройки, то нет стипендии, а значит есть и жить не на что. Мы снова пришли к нему, он дал указание экзаменаторам допустить нас к пересдаче. В итоге нам просто натянули четвертки, и мы получили стипендию.
Наш курс оказался очень сильным. Я тогда (надо сказать правду) ничем не выделялся на фоне моих гениальных сверстников. Лидером был композитор и крупнейший симфонист А. Караманов. Выделялся Альфред Шнитке. Эдуард Лазарев, потрясающий молдавский композитор. Все они уже умерли. Из нашего набора остались только два композитора – я и Эмиль Захаров.
Из Алешкина на Маяковку
– А правда, что свою первую московскую квартиру вы получили благодаря помощи Тихона Хренникова?
– Он стольким людям помог! Я уже к тому времени окончил консерваторию, женился, и у меня родился сын. Настали трудные времена: у нас не было ничего – ни жилплощади, ни московской прописки. И когда благодаря ходатайству Тихона Николаевича я в 1965 году получил от Союза композиторов свою первую квартиру, то это было немыслимое счастье. Была она расположено в Алешкино (район нынешнего метро «Тушинская»). Тогда там был только лес – ни телефона, ни метро, до центра приходилось добираться час. Но мы были на седьмом небе!!!
– А на «Маяковке» как оказались?
– Случай… Шло время, я стал продвигаться, делать успехи в карьере. И все мечтал перебраться в центр, что в тот момент казалось не реальным. Но подфартило: в 1971 году нашел людей, которые с доплатой согласились поменять центр на Тушино.
– Чем же вам так понравилась эта квартира? Разве плохо жить на опушке леса, в удалении от загазованного центра?
– К тому же, видели бы вы эту квартиру в тот момент, когда мы сюда вселялись! Здесь все было развалено и запущено. Словно хан Мамай прошелся…Но я все равно был безмерно счастлив: за углом – Дом композиторов. Лихов переулок, где я записывал свою музыку – рядом. Студия «Союзмультфильм», с которой в то время сотрудничал – за спиной. Дом Кино (чуть попозже я стал писать музыку к кино) – через Тверскую. В этих стенах прошла вся моя творческая жизнь…
И в то же время, несмотря на центральное положение нашей квартиры и ее близкое расположение к Тверской, у нас здесь очень тихо. Думаю, что судьба по-другому бы сложилась, если бы я не переехал в эту квартиру. Потому что профессия, связана, прежде всего, с производством. Это миф, что лучшее место для композитора – деревенская тишь да глушь, где он один на один с природой пишет свой седьмой квартет или восьмую симфонию. Наша работа связана, повторяю, с производством…
Как я «зашел» в кино
– Забавно… А, если не секрет, как начался ваш роман с кино?
– Я рвался в кино по двум причинам: во первых, чувствовал интуитивно, что это мое. Поясню: это все то, что связано с изображением, видеорядом, литературой. И во– вторых, это была наиболее действенная форма хорошего заработка и выживания. Мой большой друг композитор Александр Сергеевич Зацепин, который приехал из Алма-Аты и «зашел» в кино раньше меня, стал активно внедрять мою персону в кинематограф. Самый яркий случай: он работал на «Мультфильме» с Владимиром Пекарем и Владимиром Поповым, которые тогда как раз начинали делать «Умку». Зацепин сообщил им, что будет работать с соавторстве с композитором Евгением Крылатовым. Режиссеры такого композитора не знали, поэтому, естественно, скривились. Кроме того, у них возник вполне резонный вопрос: что будут делать два композитора в фильме, где музыка длится всего восемь минут? Но спорить с Зацепиным побоялись. А Александр Сергеевич через какое-то время просто… исчез. Короче, я написал колыбельную Медведицы и музыку к «Умке». И одновременно написал для Валентина Караваева музыку к фильму «Дед Мороз и лето». Эти две акции принесли мне очень большие «дивиденты», потому что «Умка» до сих пор – одна из самых исполняемых и популярных песен. Так я попал в малый кинематограф.
А потом судьба занесла на Киностудию им. Горького, где я благополучно провалился с первой картиной «Мой папа капитан». И лишь в 1971 году, когда уже был очень немолод (37 лет для дебюта – это солидный возраст), судьба свела с режиссерами Михаилом Богилем (с ним сделал картины «О любви» и «Ищу человека») и детским режиссером Владимиром Бычковым. С Бычковым делали вместе «Достояние республики», «Русалочку» и ряд других фильмов. Потом написал музыку к фильму «Ох, уж эта Настя!», которая стала очень известной. Что и открыло дверь в большое кино.
– После чего у вас сразу пошел бесконечный поток работы?
– Именно. Делал столько, сколько мог потянуть. Очень много работал и в Минске, и в Одессе, и в Свердловске, и в Ялте – на всех киностудиях страны.
Следующими моими достижениями была музыка к телевизионным фильмам «И это все о нем», «Приключения Электроника» и «Чародеи».
– Кстати, об электронике… Вижу в вашей комнате компьютер. Вы его используете в работе?
– Использую, чтобы мозги не засохли. Возраст, знаете ли. Поставил и осваиваю: все лучше, чем с бабками во дворе в домино играть… У меня есть электронная почта и собственный сайт. Тут на днях, роясь в поисковиках, обнаружил видеоряд своей песни «Снежинка» (из фильма «Чародеи»), которую сейчас кто только не исполняет! И понравилось…Мои песни живут какой-то самостоятельной жизнью. Удивительно… И вместе с тем, сталкиваюсь с потрясающей вещью – имена композиторов нашего поколения сегодняшняя молодежь вообще не знает …
– Ну, в отношении себя, это вы кокетничаете…
– Расскажу случай. В Питере вполне интеллигентный водитель иномарки подвозил меня в театр. Заговорили о конкурсе имени Андрея Петрова, где я был членом жюри. И он спросил меня, «кто такой Андрей Петров». Напел ему песню «А я иду шагаю по Москве». Песню он знал. Тогда стал петь ему свои песни: «Три белых коня», «Кабы не было зимы», «Крылатые качели», «Песенку о лете», «Шпаги звон, как звон бокалов…» и так далее.. В итоге он отказался брать с меня деньги за дорогу, утверждая, что наша встреча для него – настоящий праздник.
Наша справка
Леонид Алексеевич Нечаев родился в Москве. Учился на актерском факультете ВГИКа, а в 1967 году окончил режиссерский факультет (мастерская Я. Сегеля). Работал в творческом объединении «Экран», где снял ряд хроникально-документальных фильмов, с 1974 года снимает игровые фильмы для детей. Среди наиболее известных: «Приключения Буратино», «Про Красную Шапочку», «Приключения в городе, которого нет», «Мнимый Больной», «Проданный смех», «Сказка о Звездном мальчике», «Питер Пэн», «Дюймовочка» и многие другие, отмеченные прекрасными работами лучших советских актеров: Ролана Быкова, Владимира Этуша, Рины Зеленой, Владимира Басова. Имеет пятерых детей. Женат.