Леонид Нечаев: «Я по натуре старьевщик»
Недавно режиссер детских игровых фильмов Леонид Нечаев переехал в новую квартиру. Предстоит ремонт. Увы, как он признается, руки у него не оттуда растут, придется нанимать профессионалов.
А на вопрос, кто в семье главный, иронизирует: «Главный – это тот, кто деньги в семью приносит. А я ничего не приношу. Вот у меня есть коллекция пивных кружек – если жизнь до края дойдет, то скоро начну эти кружки продавать. Потом начну продавать книги. Хотя сейчас настало такое время, что и книги никому не нужны…»
– Леонид Алексеевич, ваша семья только что получила квартиру. Вы довольны?
– Довольны, хотя вы нас застали в стадии разборки чемоданов и коробок.
– А если бы все это уже было распаковано, то чем в первую очередь похвастались бы?
– Коллекцией всевозможных «Дюймовочек», которую за последнее время мне активно дарили дети. У меня самого пятеро детей. А еще коллекцией пивных кружек, которые собираю много лет. Я по натуре – старьевщик… Тащу домой всякую старую рухлядь…
– Старьевщик Папа Карло?
– В какой-то степени. Между прочим, «Приключения Буратино» были одной из моих любимых книжек в детстве.
Думаю, что страсть к старым вещам у меня с детства. Семья жила в замечательном месте Москвы – районе Зарядье. Наш дом окружали переулки, напичканные керосиновыми лавками, лавками старьевщиков и менял, будочками, в которых сидели старые евреи… Я пасся в этих дворах и переулках. Там, наверное, и стал старьевщиком – собираю всякие красивые вещи с тех пор. Лампы, иконы, картины…
Вообще, Зарядье – это был самый расчудесный район Москвы! Мы жили рядом с Биржевой площадью. Вслушайтесь в музыку названий: Косой переулок, Кривой переулок… Мы прекрасно знали все дома, где собиралась «малина». Играли в Гостином дворе. Когда там копали всякие подземные «штуки», рабочие не успевали вывозить грунт и его потихоньку сваливали в Гостиный двор. Там, во дворе, была громадная куча песка, на которой мы играли в Царя горы. У меня сегодня даже есть идея написать книжку «Царь горы» – о том, что такое для мальчишки оказаться на вершине песчаной горы. Я помню, как мы в детстве отчаянно боролись за эту высоту, как просто и совершенно спокойно можно было лягнуть ногой догоняющего тебя, чтобы сшибить его. Там, на горе, все было позволено, лишь бы добраться до вершины и крикнуть на весь огромный двор: «Я – царь горы!» И крик дробился в булыжниках, отражался в огромных арках – без стекол, без рам. Потом я понял, что эта игра – удивительный образ, в него очень хорошо монтировалась вся наша жизнь.
– Ваши родители имели отношение к актерской профессии? Что вас толкнуло заниматься детской режиссурой?
– Я даже и не знаю, что должно случиться у человека, чтобы его всерьез потянуло в детскую режиссуру. Во-первых, я – безотцовщина, отец погиб в 43-м году. Помню, как он иногда появлялся в форме, а иногда – в сногсшибательном белом элегантном костюме с фотоаппаратом в руках и в шляпе. Импозантный мужик был – два метра пять сантиметров роста.
Мама была служащей. Одно время работала в министерстве финансов, это было близко от нашего дома.
Как актерская профессия вошла в мою жизнь? Однажды мой друг Володька Штейн затащил меня во Дворец пионеров. Это было в 1952 году. Я прикипел к детской театральной студии.
Среди первых студийцев в кружке были Ваня Бортник, Нина Шорина, Володя Штейн – наш будущий великий кукольник…
Помню Люсю Долгорукову, которая привела Наташу Гундареву. Наташу вначале не хотели брать, она была полненькая, а та возьми да скажи: «Что, разве полные актрисы уже в театре не нужны?»
– Если вы пробовали себя, как артист, то почему в итоге оказались на факультете режиссуры ВГИКа?
– Ну, во-первых, я обнаружил в себе режиссерскую жилку очень рано: мне нравилось ставить, у меня получалось, ребята это видели и часто просили им помочь. Во- вторых, на актерском рядом со мной учились очень-очень талантливые люди, а я был такой… рафинад. Вот поэтому и удрал в режиссуру, в конце концов. Причем в тот момент мне казалось, что голова набита свежими идеями, что я весь из себя – четыре Бондарчука по энергии и один Тарковский по таланту…
– Вы ведь уже во ВГИКе начали снимать первые картины?
– Я там снял фильм про Гелену Великанову – творческий и человеческий портрет артистки. Очень трогательная картина.
А дипломную картину снимал по сценарию нашего выдающегося артиста Алексея Баталова. Он тогда пришел в «Экран» то ли худруком, то ли режиссером. Мне попался на глаза сценарий «Хромого волка», написанный Баталовым по рассказу Снегирева – про мальчика и девочку, затерянных в горах, в хижине, вокруг которой бродит волк. Так вот у меня снимался дрессированный волк, просто влюбившийся в меня и не желавший быть злым в кадре.
Вспоминается забавная история, связанная со строчкой в сценарии, касающейся «табунков жеребят в горах». Я приехал на Северный Кавказ, где разводили лошадей-ахалтекинцев, чтобы снять этот «табунок жеребят». Разыскивали мы его, разыскивали, пока над нами пастухи не сжалились и не сообщили, что «табунков жеребят вообще в природе не существует, так как они бегают в большом табуне за мамой». Вот табунок телят – это пожалуйста.
И только потом в Москве Баталов признался мне, что в первоисточнике действительно стоял табунок телят, а «табунок жеребят» он добавил в сценарий для романтики. Как, впрочем, и горы, в которых происходит действие. Я даже помню, как режиссер Марк Донской все удивлялся: «В сценарии у вас ходит «табунок жеребят», а на экране почему-то огромные кобылы?»
– То есть вы и с Марком Донским были знакомы?
– Марк Донской поставил мне в свою время на экзамене пятерку. А когда я уже сам стал делать фильм «Приключения в городе, которого нет», эта «пятерка», по сути, вытащила картину…
– Как это?
– Сейчас расскажу… «Эпохальной» для меня в тот период стала встреча со Стеллой Ждановой, возглавлявшей творческое объединение «Экран». Я пришел к Стелле Ивановне с пафосным заявлением, что «подаю на нее в суд, так как она не дает работать молодому режиссеру». Она иронично спрашивает: «Значит, хочешь снимать кино?» – «Да». – «В Минск поедешь?» – «Поеду. Не читая сценария». Она кому-то позвонила с требованием выдать мне сценарий. И я услышал, как ее в трубке стали упрашивать: «Стелла, ну ты чего? Он ведь хороший парень, за что ты его так?» Оказывается, сценарий кочевал из Киева в Одессу, из Одессы в Минск. От него все отказывались. Когда я приехал в Белоруссию, на меня смотрели, как на камикадзе.
Единственное, что мне дали, так это хороший павильон и хорошего художника. И на этом все закончилось. Денег не было ни на что. Работа стояла, конца этому не предвиделось. И вдруг однажды я увидел, как в павильон вошли председатель белорусского Госкино, директор студии, председатели профкома, парткома, и среди них – Марк Донской. Я к нему подошел, поздоровался, а он говорит: «А это Нечаев! Знаете, что я этому парню поставил на экзамене? Пятерку. А я пятерки очень редко ставлю. Так что вам крупно повезло». И на следующий день – у меня уже были на площадке и краски, и рабочие, и все-все необходимое для съемок.
Когда я привез готовую картину в Москву, Стелла Ивановна после просмотра надолго замолчала. А потом изрекла: «Ну-ну, все в этой жизни бывает…» Картина пользовалась большим успехом. С тех пор я каждый год снимал по фильму.
– А правда, что вы провели в Минске семнадцать лет, и вас в Москве все считали белорусом?
– Правда. Это все насмешки моей судьбы: я снял в Минске одну картину и… остался там на семнадцать лет. Меня никто не считал москвичом. В Союзе кинематографистов до сих пор с трудом узнают в лицо. За семнадцать лет я снял одну картину в Киеве, одну – в Москве, и двенадцать или тринадцать – в Минске, в том числе и «Буратино», и «Про Красную Шапочку», и «Питера Пэна»…
Там написали в своей энциклопедии: «Выдающийся белорусский кинорежиссер» Но каждый раз, представляя меня к званию, это самое звание не давали, объясняя, что я прописан в Москве. А я ведь всю жизнь занимался детским кино.
– И сняли «Буратино»…
– Я прочитал сценарий: «Дорогие мои, я же – режиссер игрового кино, а не мультипликатор». Мне отвечают: «А сегодня никто – не мультипликатор. Ты запросто это сделаешь, как нечего делать!» Я взял этот анимационный сценарий на дом, и первое, что сделал, написал на чистом листе: «Сценарий двухсерийного музыкального телевизионного фильма». Закончив, предложил: «Хотите – сниму по этому сценарию, не хотите – снимать не буду вообще». «А деньги откуда взять?» «А вы сходите к Стелле Ивановне…»
– И снова в вашу судьбу вмешалась она – ваш «ангел-хранитель»?
– Ну, насколько она была этим самым хранителем, судить можно по одному только эпизоду: меня на студии случайно кто-то из знакомых упрекнул, что я «зажилил» выпивку. Оказывается за «Хромого волка» я получил Приз Ватикана! Я об этом и слыхом не слыхивал!!! Бросился к ней в кабинет: «Стелла Ивановна, а мне нельзя хотя бы краешком глаза посмотреть на мой приз?» И получил суровый ответ: «Если хочешь дальше работать в советском кино, забудь об этой позорной награде!»
Короче, история «Буратино» закрутилась. А закончилось все тем, что Беларусь-фильм акт о принятии картины давать не захотел. Мне сказали, что «картина безобразная, никакого такого кота без хвоста не бывает, и черепаха «пасти» лягушек в пруду не может. Короче, бред в Минске несли полный. И когда уже в Москве моей картине устроили овации, сопровождающая меня редактор с Минской киностудии упала в обморок прямо в зале.
Нас тут же пригласила к себе «Кинопанорама»: и Рину Зеленую, и Катина-Ярцева, и Гринько, и Ролана Быкова, и Алексея Рыбникова… А мы думали уже о том, как к следующему Новому Году снимем «Про Красную шапочку»…
«Красную шапочку» снова пришлось делать в Минске.
– Невольно приходит на ум – «ненавидимый прокуратором город Ершалаим»…
– Представляете, иду по студии, слышу из-за двери хохот двух мужчин. Захожу. Один из них, возмущаясь, совершенно серьезно просит меня вслушаться в текст: «Если долго-долго-долго, если долго по дорожке, если долго по тропинке топать ехать и бежать, то, пожалуй, то конечно, то наверно-верно-верно, то возможно-можно-можно, можно в Африку прийти…» И он меня совершенно серьезно спрашивает: «Чувствуете?! Каково? И ты, Леня, подсовываешь мне эту ахинею и пишешь: «Оплатить». Да я сам такие стихи могу, сидя в туалете, весь вечер писать на рулоне бумаги!» Объяснять, что это – походная песня, что девочка бежит по дорожке и поет, что ей придет в голову, было бесполезно. Вот с такими людьми мне приходилось в Минске работать…
– А теперь стало легче снимать картины?
– А сейчас все другое. Мы в свое время пленку берегли, как зеницу ока. Режиссер точно знал, что именно он снимает и как именно он это сделает. Каждый кадрик рисовали, выверяли. Сейчас, с приходом цифровых камер, – у-у-у-у!!! Смотрю, как многие молодые режиссеры работают: волосы дыбом встают. Камеру взял в руки, как отбойный молоток, и вот «строчит» ею справа налево, слева направо. Красота… Что при этом получается?
Я помню, как нам досталась на «Красную шапочку» пленка в 16 единиц. Как мы с ней мучались, какие ухищрения предпринимали, чтобы получить нормальное изображение!..
– А сейчас что снимаете?
– После «Дюймовочки» – ничего. И это страшно. Я никогда не знал, что такое «простой». Но сегодня никто ничего снимать не предлагает. Удручает другое: вот мы недавно сняли «Дюймовочку», которая прошла по всем фестивалям России. У нас немеряно дипломов и призов! А в результате прокат был всего в трех кинотеатрах столицы! Мы напечатали плакаты, но повесить их было негде – место стоило чудовищно дорого! А ведь это – детское кино, которое государство просто обязано поддерживать! В итоге в зале сидело по десять человек…
Наша справка
Леонид Алексеевич Нечаев родился в Москве. Учился на актерском факультете ВГИКа, а в 1967 году окончил режиссерский факультет (мастерская Я. Сегеля). Работал в творческом объединении «Экран», где снял ряд хроникально-документальных фильмов, с 1974 года снимает игровые фильмы для детей. Среди наиболее известных: «Приключения Буратино», «Про Красную Шапочку», «Приключения в городе, которого нет», «Мнимый Больной», «Проданный смех», «Сказка о Звездном мальчике», «Питер Пэн», «Дюймовочка» и многие другие, отмеченные прекрасными работами лучших советских актеров: Ролана Быкова, Владимира Этуша, Рины Зеленой, Владимира Басова. Имеет пятерых детей. Женат.