Юрий Энтин: «Ирония –спасительная штука»
Поэт-песенник и драматург Юрий Энтин начинал в свое время школьным учителем истории. Но случилось так, что его дар писать смешные стихи оказался замеченным создателями мультиков и детского кино.
Прощай, машина и холодильник!
– Юрий Сергеевич, вы живете на два дома. В том смысле, что часть жизни проходит на даче, а другая – на Смоленской площади, в квартире, превращенной в офис…
– Вот уж нет! Никакой это не офис, а вполне нормальная квартира, разве что несколько перегруженная музыкальной аппаратурой. У меня была четырехкомнатная – на Фрунзенской набережной, но сын женился, и мы отдали две комнаты ему и себе взяли две. Я оказался в очень хорошей квартире, все окна которой выходили прямо на Садовое кольцо. И уже внутри своего дома поменялся потом на эту – меньшую, зато более тихую.
– Очень любите Садовое кольцо?
– Откровенно говоря, не очень. Вот Фрунзенскую по-настоящему любил, тем более что в нашем бывшем доме жила интересная публика, в том числе Лев Константинович Дуров. Место замечательное.
Когда-то я спросил супругу, где бы в идеале она хотела жить, и получил ответ: «Напротив Нескучного сада». Мы поселились напротив Нескучного сада.
Еще жена мечтала, чтобы из окон был виден белый пароходик, курсирующий по реке. Был и пароходик, его было видно из окна. Но потом вот поменялись…
Может быть, расположение нашей нынешней квартиры когда-то и считалось удачным, но нынче Садовое кольцо превратилось в сплошной поток машин. Кроме того, в доме расположена станция метро «Смоленская», это, можно сказать, самый центр Москвы, модное «показательное» место, от которого постоянно эвакуируют машины. Дом может гордиться тем, что его без конца показывают в сводках происшествий на ТВ. У меня, например, два раза от дома уводили машину. В первый раз, я должен был везти на дачу холодильник. Поставил машину, а пока спускал на лифте холодильник, она исчезла. Начал метаться в поисках машины – украли и холодильник…
Великолепная семерка
– Вас называют детским поэтом. Между тем известно, что, к примеру, Чуковский и Михалков морщились, когда их называли детскими поэтами и писателями. А вы, напротив, гордитесь.
– У каждого человека своя миссия в жизни. Я вот в один прекрасный день вдруг осознал, что если сам не стану заниматься проблемами наших мальчишек и девчонок, то ими никто не будет заниматься. Возможно, в этой нахальной мысли меня укрепил такой простой факт: из ста популярных детских песен, отобранных Министерством образования, которые все время переиздают, 80 оказались моими. 20 не мои – русские народные. Плюс «В лесу родилась елочка».
– Есть ощущение, что последняя детская песня, которая вышла и широко прозвучала, была написана в середине 90-х. А что случилось потом?
– Потом наступил «мертвый сезон». Почти полностью исчезли мультики с песнями и музыкальные кинофильмы, были расформированы многие песенные детские коллективы. В частности, хор под управлением Виктора Попова. Стало понятно, что на этом завершилась не только моя карьера, но возникли проблемы и у композиторов, с которыми я постоянно работал: Евгения Крылатова, Геннадия Гладкова, Владимира Шаинского, Алексея Рыбникова, Максима Дунаевского, Марка Минкова, Давида Тухманова. Это семь композиторов, которыми и была создана детская песня в 70–80-е. Ее начало – «Бременские музыканты» и «Антошка». Потом уже пошли «Чунга-Чанга» и другие.
– Каждая ваша песня становилась чрезвычайно популярной. Можете поделиться формулой создания шлягера?
– Клянусь, никогда не пытался специально написать шлягер или, как сейчас говорят, хит. Просто добросовестно создавал мультяшный образ. Ну, например: «Я – Водяной, я – Водяной, никто не водится со мной. Внутри меня водица. Ну, что с таким водиться?».
Придумал образ, потому что режиссер сказал: «Водяной не прописан в сценарии, придай ему характер». Примерно также было с охранниками («Ох, рано встает Охрана»).
К этому можно прибавить, что я всегда стремился удовлетворить требования режиссера, который самовыражался, снимая свое кино. Да и работал всегда со своими любимыми композиторами – «могучей кучкой», создавшей всю отечественную детскую песню. Вот вам и формула шлягера.
Эти композиторы и еще несколько избрали в свое время Геннадия Гладкова секретарем Союза композиторов, который отвечал за «третье направление».
Похвальное слово соавторам
– Что за направление такое?
– Это композиторы, которые обязательно закончили Московскую консерваторию, все они – либо профессора, либо преподаватели консерватории, все – авторы опер, симфоний, балетов. Но при этом сочиняют музыку для кино и даже эстрады. Как, допустим, Максим Дунаевский. Эти люди обладали огромными знаниями и профессионализмом.
Сегодня многие песни, какими бы яркими они ни казались (например, «Зайка моя» – яркая песня), живут не слишком долго. Потому, что профессионал, слушая «Зайку» сразу понимает: ее написал не Гладков и не Дунаевский. Чтобы сочинить долгоживущее произведение, надо, как ни странно, обладать огромным профессиональным багажом. Таким багажом обладает самый образованный из всех композиторов, который при всем том кажется простым и даже простоватым – Владимир Шаинский. Он с отличием закончил консерваторию у блестящего композитора Кара Караева в Баку, который в свою очередь был учеником Шостаковича. Поэтому Шаинский зачастую шутит, что он – внук Шостаковича. Шаинский закончил и Московскую консерваторию – как скрипач…
А Алексей Рыбников был любимым учеником Арама Хачатуряна. С другой стороны, он – пианист, закончил Московскую консерваторию. А свою первую оперу «Багдатский вор» сочинил в шесть лет! Эту оперу услышал Арам Ильич. И Рыбников стал учеником Мастера с шести лет.
– Вы принципиально работаете только с суперпрофессионалами?
– Принципиально. Я восемь лет возглавлял детскую редакцию фирмы «Мелодия». С одной стороны, видел людей, которые уже к моменту нашего знакомства обладали огромными знаниями и воплотили их в продукт. С другой, – не мог не доверять своей интуиции: когда познакомился с Гладковым, он был еще студентом. «Бременские музыканты» – его первое популярное произведение, до этого он сочинял сюиты. А первая популярная вещь Крылатова – песня «Вжик-вжик-вжик, кто на новенького?», которую мы написали вместе.
Так что я чрезвычайно тщательно выбирал соавторов.
Входить в образ лучше, переодевшись
– И все они, наверняка, перебывали у вас в гостях…
– И они у меня, и я – у них. С нашей дружбой связано немало забавных историй. Например, у Максима Дунаевского было семь жен. Он человек – публичный, тем не менее, не скрывает этого факта. Помню, раз я позвонил Максиму, а к трубке подошла девушка, я попросил передать информацию Дунаевскому, но мне показалось, что она как-то легкомысленно отнеслась к моим словам. Тогда я спросил: «А вы кто?» Она ответила: «Я – седьмая жена Максима Исааковича». За этот юмор я ее сразу полюбил.
– Чему научили вас друзья-композиторы?
– Я всегда позиционировал себя, как ироничный поэт, юморист. А благодаря Крылатову написал лирические «Крылатые качели», «Лесной олень», «Прекрасное далеко». Эти песни получили премии, как лучшие песни года.
Алексей Рыбников научил бороться за свое произведение. Он и сам боролся – с правительством, с партией, с судьбой. За «Звезду и Смерть Хоакина Мурьетты» бился десять лет. Потом то же самое было с «Юноной» и «Авось», с «Литургией оглашенных»… Мы с Рыбниковым какое-то время почти не расставались. Я бывал на всех его репетициях.
– Зачем?
– Это ведь я рекомендовал его Марку Захарову. Руководитель Ленкома месяца два сопротивлялся, оттягивая прослушивание. Но я все-таки привел Рыбникова к Захарову на квартиру. Рыбников исполнил свою «Нейтронную бомбу» на стихи Пабло Неруды. А Захаров в тот период готовился к постановке «Звезды и Смерти Хоакина Мурьетты» также на стихи Неруды. После прослушивания в кандидатуре композитора Марк Анатольевич уже ни секунды не сомневался. Так возник творческий альянс Захаров-Рыбников, они стали работать вместе.
– Известно, что Марк Захаров обожает розыгрыши. Удалось ли ему разыграть вас?
– Скорее, наоборот. Однажды, помню, я возлежал в домашнем халате на диване и смотрел телевизор, когда раздался звонок, и Марк Анатольевич сообщал, что говорит с обеда, посвященного премьере «Звезды и Смерти Хоакина Мурьетты». Он сказал: «Я уже поднял рюмку, чтобы произнести тост, но понял, что никак не могу обойтись без тебя». Просил поймать машину и мчаться к нему домой «в чем есть». Приказы генерала исполняются немедленно и без обсуждения: я как был в халате и тапочках, так и приехал. Посмеялись, конечно.
– В вашем семейном альбоме немало фотографий, на которых вы запечатлены в камзолах и прочих экзотических нарядах…
– Не скрою, люблю входить в образ, а это требует переодевания. У меня даже появился собственный стилист!
В детстве мечтал стать артистом балета. Вместе с мамой в войну мы бежали в Оренбург, куда был эвакуирован Кировский театр оперы и балета. Мне тогда было шесть лет, и мама повела меня на «Сказку о Попе и его работнике Балде». У Пушкина есть в финале известные строки: «С первого щелка прыгнул поп до потолка». Артист-поп действительно подскочил почти до самого потолка, а потом и вовсе улетел. На меня это произвело неизгладимое впечатление. Я не понимал, как это сделано, и с тех пор стал скакать перед зеркалом и что-то изображать. Потом начал играть в театре студенческой самодеятельности Московского областного педагогического института имени жены Ленина. Там, еще до Калягина, я ваял образ небезызвестной Тетки Чарлей. Причем сам писал к спектаклям песни и сам их исполнял.
Вжик-вжик – и отразил!
– Эти актерские навыки в дальнейшем как-то пригодились?
– Определенно, пригодились. Когда придумываю образ, я должен в него «влезть», сыграть его. Когда писал песню о «Водяном», то сидел в ванной. Рядом на табуретке лежал листок бумаги… Написал песню за десять минут. А виной всему – режиссер Гари Бардин. Когда я стал приставать к нему с вопросами о том, каков наш Водяной, Гари Яковлевич начал отделываться такими советами: «Войди по Станиславскому в образ, сыграй его, представь…» Станиславский просил себя помещать в предлагаемые обстоятельства. Я тогда жил в маленькой квартире в Чертанове, в десятиметровой комнате. Ванна была единственным водоемом…
А «Вжик-вжик» написал, проскакав перед зеркалом с «рапирой». Тут я не столько перевоплощался в маркиза, сколько в Андрея Миронова, которого очень любил. Мне надо было написать песню за три дня. Причем, сказали, что принимать ее будет не партбюро, не редактор, а лично Андрей. Я очень боялся. Андрей поначалу отнесся ко мне сурово. Сказал, что стихи легкомысленные: «Вы написали так, как будто не прочитали сценарий до конца. А вы в курсе, что мой герой в конце погибает? Это же надо как-то отразить».
Я пошел на кухню и быстренько отразил, дописав куплет: «На опасных поворотах трудно нам как на войне. И, быть может, скоро кто-то пропоет и обо мне…» Тут Андрей меня расцеловал, признав во мне поэта. И заявил, что вот теперь это стало объемным, серьезным произведением.
– Вы всегда так ироничны в профессии?
– И не только в профессии. Несколько лет назад накануне серьезной операции, которая могла закончиться чем угодно, я предложил устроить в больнице концерт, почитать собственные стихи на медицинские темы. Врачи хохотали как ненормальные.
Нет, не забуду я больницу,
И в ней веселое житье.
Вы так кололи ягодицу,
Что сердце тронули мое…
Ирония – спасительная штука. Хотя, конечно, злая ирония может разъедать организм.
– Чьи картины украшают стены квартиры?
– Моего сына: он пишет для спальни в одном стиле, для гостиной – в другом. Сын заканчивал вуз как фотограф. Однажды Скобцева и Бондарчук вернулись из Америки, пришли в гости к Ливанову и что-то азартно рассказывали, а сын их снимал. И эту съемку сделал, как фильм. В итоге Бондарчук пригласил его в свою группу.
Его величество шкаф
– Кто главный в доме – жена или вы?
– Интерьер квартиры создавала моя жена Марина. Считаю ее выдающимся дизайнером домашнего плана. Она меня однажды потрясла: мы приехали в необыкновенно красивое место, где я должен был работать, причем мне пообещали предоставить царские апартаменты. И действительно предоставили огромный домище. Но вместо комнаты там был… конференц-зал на 200 квадратных метров. Не то, что жить – работать было неуютно. Но Марина быстро сообразила из тех предметов, которые мы привезли с собой, из каких-то коробок и книг импровизированные перегородки. В зале возникли уютные уголки, и он стал пригодным для относительно нормального проживания.
А как-то раз мы жили в квартире Тухманова, пока он был в Кельне, и одна дама захотела купить его квартиру. Но, посмотрев, решила, что она ей не подходит. Через некоторое время квартира претерпела ремонт под чутким руководством моей жены и стала такой теплой, что когда эта дама снова оказалась в ней, то даже не поняла, что уже была в этих стенах. Она захотела ее купить, но Тухманов вернулся к тому времени и уже сам не захотел с ней расставаться.
Жена тонко чувствует цвет, умеет придать общий уют апартаментам. А я принимаю участие в создании деталей и «пятен». Вот, например, старинный шкаф, который я специально купил для этой комнаты. Согласитесь: в нем есть некая духовность, и даже ответственность. В такой шкаф нельзя положить какую-нибудь ерунду!
НАША СПРАВКА
Обладатель наград «Лучший продюсер года», Лауреат приза Российской киноакадемии «НИКА» и различных международных наград режиссер и продюсер Андрей Разумовский – кинематографист с ярким нестандартным экономическим мышлением. Наверное, это ценное для кинематографиста качество он получил по наследству от отца – прекрасного экономиста. А может, оно было заложено великими мастерами, с которыми Разумовскому пришлось столкнуться в работе на первых порах. Такими, например, как Василий Макарович Шукшин. Но так или иначе, Андрей Разумовский оказался первым в стране режиссером, который вслух заговорил о продюсерском кино. Причем не просто заговорил, но еще и пришел в 1987-м году в Союз кинематографистов с этой «крамольной» идеей. И, естественно, с «треском» был изгнан. Подобные мысли казались в ту пору руководству СК кощунственными.