Московское комедиантство
Впервые на Руси театральную постановку продемонстрировали царю Алексею Михайловичу в 1672 году. Некий пастор Грегор из немецкой слободы собрал из немчуры любительскую труппу, которая пред очами царя и сыграла спектакль на библейский сюжет с совершенно непонятным на сегодняшний день названием – «Артаксерсово действо».
Действо длилось десять часов, однако царь-батюшка был так очарован происходившим на сцене, что следил за ходом пьесы, не вставая с места. Рукопись «пиесы», поднесенную царю, он тут же приказал переплести в сафьян с золотом.
По указу Алексея Михайловича была построена «Комедийная храмина», где и стали играть спектакли. В этом придворном театре в антрактах являлись дураки, дуры, шуты с шутихами, забавляя царя и его свиту пляскою под звуки рожка с припевами и разными фарсами.
Дошли свидетельства, что позже в «Комедийной храмине» дочь царя Иоанна Алексеевича сама руководила представлениями за кулисами. А младшая дочь царицы Прасковьи Федоровны Прасковья Иоанновна даже играла главные мужские роли и нередко бивала нерадивых актеров.
Забаву царского двора переняло боярство. Уже при Алексее Михайловиче боярин Матвеев устроил в своем доме театр вроде царского. Его примеру последовали боярин Милославский, получивший вследствие этого прозвание «потешного», князь Одоевский и любимец царевны Софьи князь Голицын. Даже одна из приближенных боярынь царевны Софьи – Арсеньева – устраивала у себя в доме театральные зрелища.
С тех пор и пошла мода на домашние театры. У графа Шереметева их было четыре. Один в Москве, другой в Петербурге и два подмосковных в усадьбах Кусково и Останкино. Костюмы актеров были необыкновенно богаты. На артистках, игравших главные роли, могли быть ожерелья стоимостью в сто тысяч рублей (вряд ли вы можете представить, сколько это по нынешним временам).
Не хлеба, так зрелищ
А первый публичный театр в Москве появился по указу Петра I – его построили в 1702 году близ Никольских ворот Кремля. Длинное одноэтажное здание вмещало до 400 зрителей. Царь назвал театр так же, как его отец Алексей Михайлович – «Комедийная храмина». Труппа для храмины вербовалась в Данциге. Представления давались по понедельникам и четвергам, и в эти дни стража закрывала ворота Кремля, Китай-города и Белого города значительно позднее.
Сначала в театре играли только иностранные актеры, но в 1704 году и русские осмелились – показали в театре три пьесы на родном языке. После чего в этой храмине по воскресеньям и вторникам играли русские артисты.
В театр продавались входные билеты – «ярлыки». Для кассы были устроены два ящика при входе в театр: в один ящик опускались деньги, в другой – ярлыки.
Афиши о представлениях разносили знатным людям сами актеры. Один из таких придумал даже извлекать из этого выгоду, выпрашивая вознаграждение, за что был бит батогами.
Про шпаги и взятки
О русских актерах сохранился интересный документ, относящийся к 1705 году. Вот этот доклад начальству: «Ученики комедианты русские без указу ходят всегда с шпагами, и многие не в кожаных поясах, но в руках носят, и непрестанно по гостям в нощные времена ходя пьют. И в рядах у торговых людей товары емлят в долги, а денег не платят. И всякие задоры с теми торговыми и иных чинов людьми чинят, придираясь к бесчестию, чтоб с них что взять нахально. И для тех взяток ищут бесчестий своих и тех людей волочат и убыточат в разных приказах, мимо государственного посольского приказу, где они ведомы. И взяв с тех людей взятки, мирятся, не дожидаясь по тем делам указу, а иным торговым людям бороды режут для таких же взяток».
Прима на гауптвахте
Как пишет историк Михаил Пыляев, «нравы театралов в старое время в Москве были жестокие, и боже избави, если какая-нибудь актриса им не нравилась: ее зашикают и засвищут, несмотря на существовавшие в то время строгие порядки относительно зрелищ». Михаил Дмитриев приводит в своей книге «Мелочи из запасов моей памяти» следующий случай. Какую-то актрису публика не выносила и при появлении ее шикала, шумела и топала; это дошло до Петербурга, приказано было всех посадить под арест: кого на гауптвахту, кого просто в полицию. Посадили человек двадцать, в том числе графа Потемкина; между ними попался еще некто Сиблиев, человек за пятьдесят лет, самый смирный, толстый, с красным лицом; последний безмолвно являлся на бульварах и имел привычку, бывая в театрах, ходить по ложам всех знакомых, что в то время было не принято в свете. Князь Николай Юсупов любил его, потому что над ним можно было посмеяться. Он называл его, по круглой его фигуре и красноте лица – «арбузом», а по охоте лазить по ложам – «ложелаз», что было тем смешнее, что напоминало «ловеласа», на которого совсем не похож был Сиблиев. Повеление было исполнено, но вся Москва раскричалась, лица были известные. Из Петербурга тотчас велено было всех выпустить.
Мало этого: государь сам приехал в Москву, чтобы сгладить впечатление. На вечере у князя Голицына он изъявил желание играть в карты с графинею Потемкиной, мужа которой посадили под арест, был с ней очень любезен. А, выиграв у нее пять рублей, получая деньги, сказал, что сохранит эту бумажку на память.
Главный театр
Прежде Большой назывался Петровским театром, так как стоял на Петровской площади (Театральная) и очень отличался от современного Большого. Был ниже и уже, освещался свечами. Московская же администрация находила театр очень плохим: в нем не было потолка, крыши текли в ненастную погоду, окна не замазаны, «везде ветер ходит», в концертной зале нет резонанса, вокруг театра «деревянное мелочное строение», представляющее большую опасность в случае пожара. В 1806 году театр сгорел, лишь через двадцать лет на этом месте по проекту Бове построили новый. «Много знаменитых городов европейских хвалятся площадями своими, но мы, русские, теперь можем сею пред всеми гордиться», – писал автор путеводителя по Москве того времени. Но в 1853 году и этот театр погиб в пожаре – вместе с великолепными декорациями, костюмами и реквизитом. В 1856 году по проекту Кавоса было, наконец, построено то здание, которое сохранилось до наших дней.