Жаки Биллон: «Европы нигде не осталось»
В его судьбе были и дворцы, и избушки на курьих ножках. Он оставил собственный дом из тринадцати комнат в Нормандии, где его соседями были Джонни Холидей, Патрик Бруэль и вдова Джо Дассена, чтобы переехать… в московскую «хрущобу». Здесь он вытерпел три года, а теперь живет с русской женой на юге Франции, в квартире, какие социальная служба предоставляет малоимущим.
Свобода – это бесплатно
Он сын знаменитого шансонье Жоржа Брассенса, сам шансонье и композитор, побывавший, в свою очередь, «музыкальным брэндом» страны. Ему принадлежит авторство многих хитов Джо Дассена (к примеру, любимого русским слушателем «Бабьего лета»).
Другие его ипостаси – виконт из известной во Франции семьи. Католик, приобщенный к православию решением патриарха Московского и всея Руси Алексия II. Сапер и доктор философии. В юности хипповал, принимал участие в парижских событиях 1968-го, которые в конечном итоге привели к смене правительства и отставке президента Шарля де Голля.
Его зовут Жаки Биллон. Франция знала его как Лаки Блондо – это сценическое имя. Попав в кабалу шоу-бизнеса, он разорвал контракты, выплатив огромные неустойки, и уехал в Москву, где обвенчался с любимой женщиной Светланой, казачкой из рода Ивана Поддубного (они познакомились по Интернету). Но оказалось, что и в России шоу-бизнес неласков. Работы не нашлось, и сегодня он чинит газонокосилки владельцам богатых вилл в Монпелье. Истории его жизни хватило бы на несколько романов.
– И как тебе сегодня живется? – спрашиваю я. – Не жалеешь, что оставил состояние и сценическую карьеру?
– Нет. Я француз, бретонец, а, значит, свобода для меня превыше всего.
– Свобода – это ведь еще и деньги…
– Свобода – это бесплатно! Это выбор. Я свой сделал. Всегда мечтал жить на юге вместе с женой и собакой. Мечта сбылась, и это прекрасно. Мы обязаны быть свободными.
– Хороша свобода! Ты – музыкант, а зарабатываешь починкой техники…
– Все абсолютно логично и закономерно: мой отец был гениальным механиком.
– Жорж Брассенс?!
– Нет, я говорю о втором муже моей матери, который признал меня и воспитал вместе с моими братьями. Его я и считаю своим настоящим отцом. Мой брат, например, занимает высокий пост в авиакомпании, но при этом любит ручной труд. Нам это было привито с детства. А музыку я и сейчас сочиняю.
– Как все это сочетается с дворянским происхождением?
– Нормально сочетается. Ношу вот на руке фамильное колечко… Отец старался воспитывать в нас благородство духа, мама – благородство поведения. А по убеждениям я – монархист.
Виконт изволил хипповать
– Интересные взгляды для бывшего хиппи и шансонье – представителя очень демократичного жанра… Расскажи, наконец, о главных вехах твоей биографии. Ведь все мы родом из детства.
– Родился в 1948-м. До восьми лет жил в огромном доме в городке Мант ла Жоли в Нормандии, в большой семье – родители, пятеро братьев и бабушка с дедушкой. Дом был двухэтажный, с гаражом на три машины и подвалом для угля. Этот подвал стал любимым местом для наших игр в ковбоев. Мы прятались там, закапываясь в угле, за что все вместе получали нагоняй.
Спальни выбирали себе сами – моя комната была в конце коридора в углу и выходила окнами на перекресток. Ночью любил смотреть, как его пересекают редкие машины, и мечтать о дорогах и путешествиях.
В доме была парадная столовая, выход из которой вел прямо в сад. Но в один прекрасный день нас, детей, из столовой попросили. Когда нас стало пятеро, и мы всей ватагой сначала выбегали в сад, а потом вваливались обратно в столовую в ожидании очередного приема пищи, в ботинках, перепачканных землей, мама быстро прекратила это безобразие и перевела нас на кухню. Кухня была достаточно большая, метров двадцать, и нам там оказалось привольнее.
У нас были просторные и длинные коридоры, так что я ездил на велосипеде мимо всех спален на втором этаже.
Дом был всегда светлым, окна выходили на солнечную сторону. С тех пор ценю свет и солнце в доме. Потом мы переехали…
Меня рано пустили во взрослый мир. Уже с восьми лет пел вместе с мамой в нашем парижском кафе-шантане на Монмартре – так началась творческая жизнь. В школе учился легко: у меня обнаружилась феноменальная зрительная память, и она сильно выручала. Так что вместо уроков я больше занимался гитарой и песнями. До 13 лет тихо рос рядом с прекрасной и доброй мамой, отцом и братьями. Потом наступил переходный возраст, совпавший с эпохой хиппи. Я вырядился в широкие брюки, завел длинные красно-зеленые волосы и огромные очки.
В Сорбонну поступил, когда поумнел. В армии стал сапером, потом закончил сразу два факультета: филологический и атомной инженерии.
Пиджак оппортуниста
– Чем объяснить такой разброс интересов?
– Наверное, тем, что мне всегда хотелось идти туда, где темно, и именно там зажигать свет. К тому же был молод, уверен в себе, стремился достичь всего и сразу. К примеру, создал фирму саперного искусства. Тогда во Франции закрывались атомные станции, встала проблема очистки грунта от радиоактивного загрязнения – технико-экологическая проблема. Все отходы закапывались в землю, а это категорически запрещено. Моя фирма занималась грамотной дезактивацией…
Вообще, я всегда жил так, как хотел. Сочинял песни для Джо Дассена, для других исполнителей, пел сам. Наше поколение назвали шестидесятниками. Еще в октябре 1959 года на радио «Европа-1» появилась молодежная передача «Привет, ребята!», стала выходить газета, а потом и журнал с таким же названием – от одноименной популярной песни, написанной мною в одиннадцатилетнем возрасте. Это была целая эпоха – моя эпоха. Главным для нас было стремление к свободе – свободе самовыражения, свободе решать свою судьбу.
– Многие из лидеров контркультуры затем вполне благополучно вписались в буржуазный истеблишмент, против которого так бунтовали…
– Да, кто-то обуржуазился и погнался за деньгами, кто-то просто стал работать. Когда я был только сыном, меня не слишком интересовала проблема заработка. Когда сам стал отцом, стала интересовать. Это очень трудно – зарабатывать на жизнь чистым искусством, изначально не предназначенным для продажи. У меня есть песня «Оппортунист», там как раз об этом: или выворачивайся наизнанку, или оставайся голым.
Я все время переодеваю пиджак,
Выворачивая его наружу той стороной,
Которая принесет выгоду сейчас.
Я голосую за все партии,
Голосую за все движения.
Я – король оборотней,
И у меня нет врагов!
Про старую мебель и грустные мысли
– Каким остался в твоей памяти Джо Дассен?
– Мы жили рядом, но не были очень уж близкими друзьями. Джо был добрым человеком, приветливым, всегда готовым к улыбке, светлым, тонким, мягким – в его присутствии невозможно было хмуриться. Его убил шоу-бизнес. Человек, занятый в нем, вынужден подписывать кабальные контракты, которые совсем не оставляют времени на отдых, на общение с семьей. А у Джо во втором браке были два маленьких сына, он не успевал уделять им внимание и от этого постоянно испытывал чувство вины… Безмерная усталость, невозможность принадлежать самому себе, хронический стресс – и сердце не выдерживает.
– Сегодня ты продолжаешь сочинять музыку, несмотря ни на что…
– Да, вот, например, мне пишет Селин Дион, с которой мы давно дружны. Она услышала мои новые песни – в Интернете – и просит прислать их ей в Канаду, где живет. Пишу и пьесы.
– В вашем районе все дома, кроме номеров, имеют еще и названия. Ваш дом называется «Андалусский дворик». Он и впрямь исполнен в этом стиле. Но квартира, хотя она и выглядит как игрушечка, по площади даже меньше Светланиной московской малометражки. Одна комната, и та сразу переходит в кухоньку…
– Дело же не в размерах или стенах… Хотя порой и в стенах тоже. Вот у вас на Шаболовке, например, меня поразили облезлые дома, около которых паркуются дорогущие автомобили. Значит, кто-то может жить в убогом доме и хорошо себя чувствовать, имея престижную иномарку.
При всем том люди у вас очень хорошие. Внешне, может быть, суровые или неулыбчивые, а как начнешь разговаривать, понимаешь, что добрые и умные. Когда мы жили в московской квартирке Светланы, я обрел настоящее счастье. И в этих нынешних «хоромах» счастлив. Дом вообще обрести трудно. Особенно сегодня, особенно в Европе. На мой взгляд, европейцы потеряли Европу. Лишились ощущения своего теплого, привычного культурного пространства. Я объездил весь континент – Европы нигде не осталось!
– Жаки, у вас со Светланой тут все новенькое, с иголочки. А мне представлялось, что виконтам положено любить старые вещи.
– Терпеть не могу старой мебели и прочего старья. Они постоянно напоминают о том, что мы тоже стареем.
Меньше квартира – меньше пыли!
В нашу беседу вступает Светлана:
– Старые вещи выбрасываем или отдаем. Новые покупаем по средствам, причем так, чтобы каждая выполняла сразу несколько функций. Но думаю, что если у нас появится много денег, мы не станем долго выбирать мебель: она должна нам служить, а не мы ей. И беречь, холить и любоваться ею вряд ли будем. Мы оба не очень домашние существа, нам всегда куда-нибудь хочется отправиться за новыми впечатлениями. А еще я не переношу пыли в доме и при этом не люблю убираться, поэтому мне нравится, когда мебели мало и квадратных метров – тоже. Нас обоих радует маленькое гнездышко – уютное и светлое.
Когда, впервые войдя в нашу теперешнюю квартиру, мы увидели, что в коридоре и спальне уже есть встроенные шкафы, обрадовались: покупать не надо, и пространство свободно. В гостиной (она у нас одновременно и столовая, и кухня) установили то, что здесь называется «ливинг». Это угловой шкаф до потолка – по сути, маленькая гардеробная комната с освещением внутри, где, кроме одежды и обуви, можно поставить, например, пылесос в полной боевой готовности, лыжи или даже велосипед. И рядом с этим шкафом, спрятанная в таком же шкафу, – откидная кровать. Днем это выглядит как два закрытых шкафа и занимает совсем немного места, поэтому комната служит столовой и гостиной.
Здесь же в углу – кухня, которую мы отделили от столовой десертным столом, он служит еще баром, кухонным шкафчиком и разделочным столом, если Жаки берется колдовать над каким-нибудь парадным кушаньем.
– Но вот буфет у вас тут все-таки старинный…
– Для столовой посуды Жаки долго искал отдельный шкаф, который в результате оказался настоящим буфетом (точно такой, помню, был у моей бабушки). Оказалось, что Жаки тоже отлично помнит буфет своего детства, он стоял в столовой и был привезен его бабушкой из Бретани как семейная реликвия и просто полезная вещь. Да здравствуют бабушкины буфеты! Ну а этот потомок тех буфетов создает атмосферу покоя и достатка, что при нашей полубродячей жизни очень умиротворяет. В данном случае важна не цена вещи, а образ, который греет, и поэтому нам дорог.
– А где спите, простите за нескромный вопрос?
Жаки:
– Вместо кровати поставили диван. А вообще мечтаем о большой настоящей кровати – это святое! Домой ведь приходишь отдыхать, поэтому спать нужно хорошо и с комфортом.
Светлана:
– А еще я мечтаю о большом книжном шкафу. В Москве у меня остался мой любимец, и я его не буду тревожить – это сокровище, которое хочу оставить сыну. Лучше соберу себе здесь новую библиотеку – уже даже знаю, что в ней будет.
Общий взгляд на люстру
– У вас в квартире очень светло…
– Мы оба не любим штор, особенно тяжелых и темных, – Светлана отдергивает занавески-паутинки. – В Москве их вообще не было, а между рамами – жалюзи из прозрачной фольги, сделанные московскими умельцами, которые можно было, не раскрывая окон, поднимать, собирая в гармошку, опускать до половины стекла или совсем его прикрывать. Это спасало от слишком яркого солнца и вместе с тем давало возможность видеть улицу.
Мы с Жаки одинаково не любим больших люстр в центре комнаты, а предпочитаем бра, боковые регулируемые светильники, ночники, торшеры. В Москве я долго билась с электриком, объясняя, что в ванной комнате мне необходимы два светильника в разных местах. На кухне тоже люблю освещение с разных сторон. Сюда приехали, и к своему восторгу я сразу обнаружила и в ванной, и на кухне именно то освещение, которое так люблю, – лампа на потолке и настенный яркий галогеновый светильник над обеими раковинами.
– Квартирка очень маленькая, но почему-то нет ощущения тесноты.
– А тут важны еще зеркала, особенно в узких коридорах и маленьких комнатах. Они дают зрительное ощущение пространства.
– У вас собака. Пес чудесный, но ведь требует ухода…
– Животные в доме – это как дети. Причем они так и остаются детьми… до конца.
– Ты любишь цветы? Вон их сколько на подоконнике.
– Да, иногда ради них возвращаюсь домой быстрее, чем хотелось бы. Вот с этой фиалочкой мы постоянно перемигиваемся…