Людмила Поргина: «Всю жизнь искала мужчину, как Николай Караченцов»
Когда народный артист России Николай Караченцов попал в аварию, вся страна переживала и молилась за его здоровье. Супруга Николая Петровича, заслуженная артистка России Людмила Поргина рассказывает, что до сих пор в их дом приходят мешки телеграмм. Звонили незнакомые люди и сообщали, что «иудейская община молится за Николая Петровича Караченцова», что «православные священники в монастыре молятся за любимого актера», что «католики молятся за Караченцова». Наверное, артиста вернули с того света всенародная любовь, искусство врачей и вера его жены.
Сегодня мы в гостях у одной из самых любимых актерских семей. «Рабочий день» Николая Петровича, как и раньше, загружен и расписан по минутам: массаж, занятия с логопедами, теннис, степ, специальная китайская гимнастика. На подходе – занятия в бассейне. Плюс ежедневные прогулки по Тверскому бульвару с собакой Эммой.
1. «Авось да вывезет…»
– Вы знаете, – рассказывает Людмила Поргина, угощая меня горячим кофе (мы сидим на кухне и ждем возвращения Николая Петровича с занятий. – Е. К.), – я обожаю экстрим. Даже жила в венесуэльских джунглях в племени индейцев. Четыре дня экстрима: до места мы с подругой летели на самолете, потом два часа добирались на джипе, углублялись в джунгли, плыли на лодке. Племя жило на деревянных помостах, местность топкая. От червячков на обед мы отказались, и нам по утрам ловили рыбку. Индейцы сбили из камышей подобие стен, принесли одеяла, подушки. Никогда не забуду первую ночь в джунглях: как только зашло солнце, все вокруг закричало, зарычало, зашуршало: аж мурашки по телу… И хотя наше «жилище» обработали каким-то раствором против змей, я упросила повесить защитную сетку. Мало ли что? А когда проснулась утром, обнаружила, что моя белая шелковая ночная рубашка вся увешана черными червяками.
Жарища стояла тогда просто неимоверная, на индейцах – только набедренные повязки. И вот один из них объясняет мне на пальцах, что у него уже есть пять жен, и предлагает мне стать шестой. Я тоже на пальцах ответила ему, что очень польщена вниманием, но у меня в Москве свой мужик есть. Так что ничего не получится…
В джунгли одних нас не пускали, только с сопровождающими. Деревья и кусты трогать было нельзя, потому что ядовитые. Всюду кипела жизнь: там на ветке висел питон, здесь орангутанги «занимались любовью», и смотреть на них нам не советовали: уж больно они не любят, когда во время интимного процесса за ними наблюдают. Я освоила каноэ, на второй день уже сама плавала по реке. Потом мы отправились на охоту на пираний. А еще видела огромных розовых пеликанов, паривших над головой, которых сначала из-за их огромных клювов с испугу приняла за птеродактилей!
Эта поездка укрепила меня в мысли, как подчас трудно бывает людям выжить, как борются они за жизнь, какое на это нужно мужество. Я открыла для себя новую Америку: нет, не ту, которую мы изъездили с театром, а «глубинку», где живет простой народ. Живет трудно, но весело.
– А как Николай Петрович реагировал на ваши отъезды из дома?
– Он вообще такого отдыха не признает. Когда ему предлагала куда-то сорваться, отвечал: «Девонька, лучше бы ты пила и курила, у тебя было бы поменьше энергии». Отдыхала я, в основном, без него: он же много снимался, бесконечные репетиции, записи песен… Правда, теперь Коля говорит: «Ладно, будем путешествовать»…
2. «В море соли и так до черта, морю не надо слез!»
– А больше всего Коля не любит морские круизы: «Ну, что это за отдых, плывешь, плывешь…». Помню, в Португалии мы с подругой на корабле попали в десятибалльный шторм. Нас пристегнули к койкам и сказали: «Держитесь!». Коля пытался нам дозвониться, но связи не было. Когда ему сообщили о нашем шторме, он жутко испугался – ведь видел девятый вал только на картине Айвазовского и, видимо, представил в красках дальнейшее развитие событий… А наш корабль кидало то на один борт, то на другой. Одна старушка даже пыталась покончить с собой. Выбежала из каюты и все пыталась развинтить винты, которыми были задраены двери корабля. Ее поймали и обругали на всех языках мира. Мы с подругой откупорили французскую виноградную водку, которую везли в подарок в Москву, и выпили эту бутыль на двоих. Шторм перестал быть таким уж страшным. Когда наутро нас приводили в чувство, мы пели: «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»!». А потом дозвонился Коля и сообщил все, что он думает по поводу моих путешествий.
3. «Ты меня на рассвете разбудишь…»
– Я всегда мечтала, чтобы в нашем доме было много детей, чтобы сидели за одним столом, разговаривали… Но профессия у нас с Колей такая, поэтому и сын один – Андрюша.
Много времени проводим на даче в Валентиновке. Там живут и Саша Калягин, и Юрий Соломин, жили Олег Ефремов, Юра Никулин, Михаил Жаров. Стоило выйти из дома, и Ефремов тебя уже приглашает, чтобы рассказать о каких-то общих знакомых, потом встретишь Никулина, и он зовет к себе, потому что срочно нужно рассказать парочку новых анекдотов, можно было послушать музыку у кого-нибудь из композиторов. Лишь к ночи возвращались мы на свою дачу. А утром шли по грибы. Моя подруга Ирина Мещерякова любит повторять: «Дворяне варили варенье и заготавливали соленья, чтобы собраться вместе и обсудить проблемы мира! А почему мы этого не делаем?». Поэтому, когда весь день солили огурцы, конечно же, обсуждали все.
– А что делал в это время ваш муж?
– Обычно отсутствовал. Залетал на полчаса. Мы иногда ждали его до глубокой ночи, а потом слушали о том, как прошли запись, съемка или репетиция. Однажды на рассвете он отправился гулять с мужем моей сестры, Андреем Кузнецовым, с которым потом они поехали в машине в тот страшный день аварии. Еще не проснувшись, сквозь сон слышу крики: «Ау, девонька!». Подумала: «Какой кретин орет?!». А это, оказывается, мой муж кричит: ведь он никогда не выходил за участок (обычно – с утра зарядка, сигарета, чашка кофе и «Я помчался, девонька, до свидания!»). А тут заблудился в трех соснах, вернее, в трех дачах… Пришлось бежать на выручку. Привела его за руку. Каждый его приезд на дачу был для всей семьи большой радостью. Особенно для нашей старой собаки Мили, которая Колю считала Богом. Очень эмоциональная собака: накануне Колиного приезда мы Миле обязательно давали валерьянку, чтобы не умерла от радости.
– Изменилось ли ощущение Дома после аварии?
– Я человек православный и слова «да прилепится муж к жене своей» считаю руководством к действию. Дом и та необыкновенная связь, которая существует в нем между мужчиной и женщиной, – это таинство, на котором держится мир. Когда наш русский солдат шел на войну, он, может, и кричал «За царя, за Родину и веру», но вспоминал-то жену, детей, собак, коров и кур, сеновал, на котором играл ребенком, звезды на небе над домом. Дом – понятие космическое, это – надежда и опора каждого.
Как-то на гастролях в Португалии у меня случился перитонит, боли уже не было, и пока меня везли в госпиталь, Коля поддерживал всю дорогу. Дорога шла по мосту через огромную реку, а на берегу высилась гигантская статуя Христа. Была страшная гроза, мост перекрыли, Коля еле упросил пустить нас, и вдруг в середине моста в машину попадает шаровая молния. За секунду в голове пролетело все: детство, мама и папа, сестра, то, как я бегала и играла с собакой, как падала, как меня целовали… Потом выяснилось, что наш «Мерседес», каких тогда еще в СССР не было, был чуть ли не единственной машиной с громоотводом. И молния просто стекла по нему… Бог спас. А когда добрались до госпиталя, когда врачи осмотрели и сообщили, что лечение будет стоить 5 тысяч долларов, вот тогда Коля потерял сознание. Потому что в кармане было баксов двадцать пять. Он понял, что меня потеряет. С деньгами помогло наше посольство. Прямо ночью вскрыли посольскую кассу и оплатили эту сумму.
В больнице я лежала просто в шикарных условиях. И объясняла красавцу-врачу, что играю и пою в театре часто в полуобнаженном виде, и потому ну никак нельзя, чтобы после операции остался рубец. Коля гастролировал по всей Португалии и каждую ночь приезжал в больницу. Жутко уставал, но любил повторять: «Если будет плохо – ты мне крикни!».
4. «…Чтоб веселей жилось»
– Когда мы с Колей поженились, мои мама с папой купили нам мебель, а театр подарил двухкомнатную квартиру на улице 26-ти Бакинских комиссаров. Нам казалось, что лучше дома нет. Здесь мы родили Андрюшечку. А потом нам дали квартиру в Елисеевском переулке. Казалось, такой красоты просто быть не может: окна выходят на церковь, по утрам мы слушали колокольный перезвон.
5. «Мы забыли, бранясь и пируя, для чего мы на Землю попали»
– Перед аварией в нашем доме веселья и радости поубавилось. Уходила из жизни моя мама. Я теряла любимого человека и жила у нее. Коля оставался дома один, переживал, не раз предлагал переехать к нам. Я не соглашалась: это тяжелый груз, а он каждый день работал.
28 февраля мы собрались на даче. Я спешила вернуться к маме. Коля уговаривал остаться: «Коля, – сказала, – у нас с тобой впереди вся жизнь, а мама уходит». Приехала к ней и поняла: это были ее последние минуты. Я ей закрыла глаза. Кто-то позвонил Коле, он выехал и вдруг… эта страшная авария.
Вы спрашивали о доме. Да, когда человек знает, что он у него есть, это дорогого стоит. Меня однажды избил в метро шестнадцатилетний парень. Я ехала, читала книжку, на мне была хорошая дубленка… А он набросился и начал бить ногами. Вступился военный, сдал парня в ближайшее отделение милиции. После спектакля «Тиль» мы с Колей пришли в то отделение. Надо было написать показания – парню грозило 2–3 года. Я решила с ним поговорить и выяснила, что у него нет ни отца, ни матери, он – детдомовец. Оказалось, им просто овладело чувство зависти и злости. Обделенный любовью ребенок. Дети должны жить в семьях, у каждого должны быть родители. Ненавижу отцов, которые бросают своих малышей. И не могу понять, как женщина может увести из другого дома мужчину. Ведь когда это происходит, у ребенка разрывается сердце, его лишают нормальной жизни, души, любви. Коля всегда учил Андрюшу, что мама – это самое святое, что у него есть.
Коля – истинный джентльмен. Он всегда заметит на мне новое платье, не забудет сделать комплимент. Волнуется за нас. Так было всегда. Раньше звонил по десять раз на дню и говорил: «Знаешь, я дарю тебе все эти мобильные игрушки, чтобы ты всегда была рядом».
Вот теперь и он всегда рядом.
6. «Аллилуйя возлюбленной паре»
– Не представляю, как мы все это сумели пережить. У Коли после аварии ничего не работало – только сердце. Но наш врач профессор Владимир Крылов признался, что не мог поверить, «что этот атлет умрет». Коля лежал в реанимации здоровый, розовощекий! Потом долгие мучительные дни комы… Я ему читала псалтырь, пела, сообщала о том, какие у меня новый цвет волос, новая кофточка, туфли, сапоги, которые я купила для него – любимого и дорогого… А передо мной лежал практически труп.
Как же я была счастлива, когда у него пошевелился один пальчик! Когда он открыл один глаз, потом второй! Когда я спрашивала у врача: «А он меня понимает?», врач отвечал: «А вы попросите его о чем-нибудь!». И я попросила: «Коля, погладь меня по голове, как ты всегда гладил». Он поднял руку и приложил ее к моему затылку. «Вот теперь я уверена, что ты действительно вернулся!» А затем мне позвонили домой и сообщили, что Николай Петрович заговорил.
Мы кормили его через зонд, и уже собирались вставлять его в желудок, как вдруг он сам начал глотать! Его катали тогда на каталке, и вот он сделал первый шаг! Второй! Потом пошел, побежал!
Мы перешли в центр реабилитации под руководством Виктора Марковича Шкловского. Благодаря заботе, любви врачей, логопедов и, конечно, Колиному упорству я могу сегодня услышать: «Добрая утро, девонька! Пошел курить». Какое же это счастье – слышать его голос! Я, конечно же, понимаю, что все мы уйдем. Но для меня уход Коли был бы невосполнимой потерей. Думала, что либо уйду в монастырь, либо стану православной медсестрой, которых видела в больнице, закончу училище, стану помогать. А больные требуют такого внимания! Когда все это проходишь, понимаешь цену и улыбки ребенка, и улыбки собственного мужа, которая поначалу была односторонней, кривой, что ли. Но я все время целовала его в эту подергивающуюся губу – дорогой мой и любимый! Губы-то у него не работали!
Еще в Склифе, когда Коля начал ходить, а потом бегать, наворачивая три раза в день по двенадцать кругов, мы бежали за ним и говорили, что больше не можем! Его реабилитация шла «семимильными шагами». Сейчас физическую форму восстановили и ждем полного соединения всех нервных окончаний мозга. Врачи говорят, что этот процесс займет три года.
7. «Но из всех притонов, из всех кошмаров мы возвращаемся на «Авось»…
– Коля сейчас совсем другой человек, нежели год назад – спокойный, уверенный, хорошо спит. Он знает свой путь. Мы часто гуляем и беседуем о «Ленкоме». Все время спрашивает, как там, в театре, как прошла премьера? «Ленком» – это наш второй дом, потому что половина жизни прошла там, мы там встретились, полюбили друг друга. У меня было ощущение, что я нашла именно того человека, которого всегда искала. Жила счастливой жизнью. Наш театр, в котором работали и который вместе с Марком Анатольевичем Захаровым создавали, – это было что-то необыкновенное, к чему были причастны. Сейчас, когда Коля и я временно не работаем в театре, все равно переживаем за режиссера, за всех актеров в этом Доме. Все эти люди – наши родственники. Вот Коля хочет сходить на «Затмение», посмотреть на работу друзей. Спрашиваю: «Ты хочешь сыграть в этом спектакле?», отвечает, что «пока не в форме». Но этот театр – он никуда не ушел. Коля обожает эти стены. Дай Бог, чтобы он вернулся на сцену «Ленкома». Но даже если этого не произойдет, «Ленком» останется нашим родным и любимым Домом. И ничего другого уже быть не может. Эпоха, прожитая вместе с Марком Анатольевичем, – это, действительно, Эпоха.