Татьяна Самойлова: «Искусство – удел молодых»
Насколько же терниста и непредсказуема бывает актерская судьба. Пример тому – жизнь Татьяны Самойловой. Самые знаменитые кинорежиссеры мира предлагали ей сниматься в их фильмах. Ею восхищался Луи Маль, работавший с Жанной Моро, Бриджит Бардо и Клаудиа Кардинале.
С нею под руку по улицам Парижа гулял великий Пикассо, беспокоясь лишь о том, чтобы мировая слава Самойловой и ее недоступность не помешали их общению. Мировая пресса сравнивала русскую актрису с Одри Хэпберн, утверждая, что в ней гораздо больше огня и психологической глубины. В дни Каннского фестиваля 1958 года в честь Татьяны Самойловой во дворце президента было посажено апельсиновое дерево. Вот уже почти пятьдесят лет оно приносит плоды. А между тем у себя на родине Татьяна Самойлова долгое время оставалась забытой и невостребованной.
Поначалу было жутковато
– Татьяна Евгеньевна, у меня в руках – воспоминания режиссера Сергея Юткевича, который был вместе с вами в составе советской делегации на Каннском фестивале в 1958-м. На этом фестивале Михаилу Калатозову вручали «Золотую пальмовую ветвь» за фильм «Летят журавли», а вам – Почетный диплом за исполнение главной роли, «Хрустальную звезду» киноакадемии, премии «за скромность, красоту». Как вы вспоминаете эти мгновения?
– Это было как в бреду. Нас же тогда никуда не выпускали из СССР. А тут – Франция! Дворец! Публика – дамы сплошь в бальных туалетах, мужчины в черных смокингах, такие недоверчивые, чопорные… И вдруг весь этот зал взрывается аплодисментами. На экране – последний эпизод нашего фильма – пробег моей Вероники на вокзале. Аплодисменты начинают нарастать, переходят в овацию, зажигается свет в зале, люди встают, члены жюри утирают слезы, прячут платки. Все оборачиваются на нас, сидящих в «ложе почета», полчища фоторепортеров щелкают вспышками… Эта картина навсегда врезалась в память. А фильм, в общем-то, открыл меня как актрису. Хотя это была моя вторая работа в кино. Первой был «Мексиканец»…
– Вы росли в семье народного артиста СССР Евгения Самойлова. Что для вас означает дом по большому счету?
– Дом – это отец, который был для меня Богом. Мы с братом его в этом году похоронили. Эта утрата для нас невосполнима.
Дом – это моя мама, мой брат. А в этот дом на Васильевской улице я переехала лишь в 1995 году. Поначалу здесь было жутковато. Деньги за квартиру были заплачены большие, а она оказалась совершенно непригодной для жилья. Имелись лишь дубовые полы и кошмарные обои. Мой брат не выдержал и вызвал мастеров с Песчанной улицы, на которой мы жили с 1952 года. И они отремонтировали мне стены, сделали косметический ремонт, который обошелся в 8 000 долларов.
Потом мне позвонили представители передачи «Квартирный вопрос». Я на неделю сняла номер в гостинице, и они мою гостиную комнату за неделю довели до ума – все «перекроили». И мне очень понравилось их решение.
Затем я занялась местами общего пользования. Теперь у меня прекрасная ванная и туалетная комнаты. Ну, а позже был сделан ремонт на кухне. К этому меня подвигла необходимость: я уезжала на съемки в Усть-Каменогорск, а в это время сверху над моей квартирой прорвало трубу, и квартиру залило. Пришлось заплатить 3 000 долларов за то, чтобы привести все в порядок.
– Когда дизайнеры «лепили» интерьер, они с вами советовались?
– Практически нет. Приехали английские специалисты. Посмотрели на меня и… все сами сделали.
– Какова ваша персональная формула комфорта?
– Для меня важна чистота, чтобы не было пыли. И тишина. Когда я приехала сюда, здесь все было покрыто слоем пыли. Жуть! И все гудело – краны, проводка… Но когда я увидела уже отремонтированную квартиру, она мне очень понравилась с точки зрения планировки. Решила, что в маленькой комнате будет спаленка, а здесь, в большой, – гостиная. В гостиной окна выходят на разные стороны дома. И вот в эркере я создала кабинет, о котором всегда мечтала. Поставила туда письменный столик. На нем сейчас хранятся призы и награды, полученные на различных фестивалях…
– Я вижу здесь и очень знакомую белку. Это та самая, с которой вы снимались в фильме «Летят журавли»?
– Не совсем та. Но очень на нее похожая. А та, реквизиторская белка, хранится на старой квартире. Позже я занялась поисками мебели. Эту миссию разделил со мной очень известный армянский архитектор Альгунян. Ну, а потом меня два дня ТВ снимало в новых апартаментах.
Детство казалось великолепным
– Каким был дом вашего детства?
– У меня было чудное детство. Жили на улице Щусева. Мне никогда не приходилось жить ни в пятиэтажках, ни в коммуналках. В доме всегда было много места, все в коврах, чудесная мебель, со вкусом подобранная родителями, дивная библиотека. У меня была детская. Нет, что говорить, детство мое было великолепным. Если бы не война… Я написала книгу, где все, что могла рассказать о войне, – рассказала. Рассказала о своих бабушках и дедушках, которых потеряла в тот период. Это были люди из XIX столетия. Но память о них жива. Это счастье.
– Любили ли вы играть во дворе?
– Двор я не очень любила. Играли, помню, в штандр и в пинг-понг. Мне нравилось гонять мячик по столу, играла прилично.
– Какие были отношения с мальчиками?
– У нас в то время были гимназии. Обучение велось раздельно. Но мы ходили в 122-ю мужскую гимназию на вечера. Танцевали, вели беседы. Как-то меня познакомили с Володей, который стал за мной усиленно ухаживать. Это стало первым прикосновением к любви. Но любовь была платоническая.
Настоящую любовь впервые пережила много позже, будучи студенткой института. Василий Лановой, за которым я была замужем семь лет, и стал для меня первой студенческой влюбленностью. В него нельзя было не влюбиться. Статный красавец, романтический герой! С утра до позднего вечера у касс кинотеатров стояли очереди, жаждущие попасть на фильм «Аттестат зрелости» – его дебют. А как мы восхищались Греем из «Алых парусов» и Павкой Корчагиным! Я в него влюбилась и не жалею об этом, хотя позже нам пришлось расстаться…
– Какие праздники отмечали в вашей семье?
– Дни рождения – мой, брата, наших родителей, мамину и папину свадьбу.
– У вас есть дача?
– Раньше была. Папа посадил там прекрасный сад. Мы с братом принимали в этом участие, копались в земле с удовольствием. У нас были двенадцать яблонь, роскошная малина, клубника, смородина и крыжовник. Но сейчас этого уже нет.
– Что в семье было принято подавать на стол в праздники?
– Мы очень любили грузинскую еду. И любим до сих пор – сациви, шашлыки, хинкали, харчо. Вот это все и подавалось. Конечно, помидоры, огурцы, фрукты в большом количестве. Икра красная (черной не было, а красная была часто).
Любовь к грузинской кухне связана с тем, что я во время войны – до 1944 года – жила в Грузии. Обосновались мы в гостинице на проспекте Руставели. Папа работал в театре им. Грибоедова, много снимался в кино, ездил в соседнюю Армению на съемки.
Там, где тепло и уютно
– Отец не был против вашего решения стать актрисой? Не у всех ведь творческая судьба складывается так, как она сложилась у него…
– Нет, он никогда не был против. Папа был для меня и учителем, и единомышленником. Я и в институте была отличницей, да и в школе училась хорошо. Отца старалась не подводить. По гуманитарным предметам всегда были пятерки, а вот геометрия и алгебра хромали.
– Насколько помнится, советская кинокритика не приняла вашу Веронику в качестве героини?
– Действительно, газеты писали, что никакая она не героиня, но Париж убедил меня в обратном. Прием был такой сногсшибательный, что я в полной мере ощутила себя звездой! Столько было внимания, интервью, приемов, сколько интересных предложений последовало после этой роли… Но вы же понимаете, какие стояли времена? Разве могла я, член советской делегации, самовольно согласиться на какую-то роль в зарубежном кино? За меня принимали решения товарищи, часто даже не ставя меня в известность о том или ином предложении, которое было сделано лично мне.
– Как в то время воспринимался советским человеком сам Париж?
– Елисейские поля буквально сводили с ума. Я на Елисейских полях… задышала. Это, пожалуй, самое точное слово. Именно во Франции я почувствовала тепло Средиземного моря. Мне было тепло и уютно. Все-таки Москва – она холодная, северная. В Париж я влюбилась навсегда. В итоге мой роман с Парижем прервался лишь на время. Сейчас у меня там живут родные люди. Мой брат женат на француженке, и я часто бываю у них в гостях, брожу по этому городу, любуюсь им.
– Как человек, который побывал во многих городах мира, – где могли бы вы жить, кроме Москвы?
– Ну, начнем с того, что я не только мир, я весь бывший СССР объездила вдоль и поперек. Была в Узбекистане, Туркмении, Грузии, Армении… Ну и, конечно, меня потрясла Сибирь. Вот в Сибири я стала взрослым человеком. Мне было тогда 25 лет. Мы снимали там «Неотправленное письмо». И если в картине «Летят журавли» я была девочкой, которая пела и танцевала, то в фильме «Неотправленное письмо» превратилась в твердокаменную женщину. Моя Таня, конечно, была не Вероникой.
Что касается вашего вопроса, то, наверное, я могла бы жить, кроме Москвы, еще и в средней полосе России.
Между прочим, Европу я тоже объездила вдоль и поперек, была везде, кроме Польши. Хотя моя мама – польская еврейка. Зато посмотрела всю хронику, связанную с Польшей, видела кадры, на которых Польша горела…
Сотвори кумира
– Кто из партнеров или режиссеров повлиял на формирование вас как актрисы?
– Конечно, Калатозов. И еще Урусевский. Михаил Константинович Калатозов – незауряднейшая личность. Человек, подаривший «звездное небо над головой» Владикавказу, Тбилиси и Еревану (он был в истребительных войсках, спасал мирных людей от войны). Это человек колоссального сердца и огромной доброты. Не говоря о том, что он был великим режиссером. Это меня и спасло. Потому что, когда пришла в кино, все время вспоминала о своем педагоге – Борисе Захаве, который преподавал нам в институте, рассказывал о МХАТе и великих мхатовских стариках. Меня тянуло в театр. А когда я познакомилась с Калатозовым, то он мне сказал: «Искусство – это мгновение, это дуновение ветра, это не старые стены и память об ушедшем, а сиюминутность мгновения. Вот сейчас есть искусство, зажигается на минуту звезда человеческого разума и таланта, а через секунду оно сгорает. Живи настоящим». Этой сиюминутности меня учил Калатозов. Вообще, с годами я поняла, что люблю интимное, камерное искусство и не люблю в искусстве помпезности. Я люблю романтику и люблю богов в искусстве.
– Кто тогда для вас «боги в искусстве»?
– Ну, во-первых, конечно же, отец. Это мой Бог. Мне довелось работать с яркими индивидуальностями. Алексей Баталов – великий партнер, Личность. Женя Урбанский – человек полета, яркий, влюбленный в Маяковского. Он и внешне, и внутренне был похож на поэта. Олег Стриженов, Василий Лановой – все они достойны огромного уважения.
– А богини в искусстве?
– Ну, например, Юлия Борисова. Или Максакова. Это гениальные актрисы. Скобцева Ирина – тоже очень талантливый человек…
– Расскажите о последних ваших проектах.
– Я сейчас достаточно много снимаюсь. У меня небольшие роли, но мне вполне достаточно. Потому что уже – возраст, и ушло время юности. Искусство – это удел молодых.
– Как оцениваете состояние современного кинематографа?
– Нынешнее телевидение и кино меня не радуют. У нас некоторое время назад был съезд Союза кинематографистов, и мы думали все вместе над тем, как исправить положение. Я выступила и сказала: на мой взгляд, сейчас самое главное, чтобы вновь появились на экранах исторические фильмы. Народ должен знать историю и Великой Отечественной войны, и вообще историю нашей земли. Люди не должны отрываться от своих корней, как ни пафосно это звучит. Иначе мы снова и снова будем совершать одни и те же исторические ошибки, как Иваны, не помнящие родства.