Владимир Грамматиков: «Я вышел из ящика комода»
Он покорил зрителя первой же своей кинолентой: в 1977-м, в год выхода на экраны «Усатого няня», этот добрый и легкий фильм посмотрели 53 миллиона человек! Сегодня у нас в гостях его создатель — режиссер, актер и сценарист Владимир Грамматиков.Конфета под подушкой
– Владимир Александрович, что для вас означает слово ДОМ?
– Очень многое. У нас в семье было пятеро братьев и сестер. Семья очень дружная. И, может быть, потому, что нечего было делить, все живы, здоровы и дружны.
Родителей, к сожалению, уже нет. Но все равно, дом для меня, в первую очередь, это, конечно, мама. Отец служил на высокой должности, был государственным чиновником, и мы его видели нечасто.
А еще дом для меня – это конфета под подушкой. Это волнующее пробуждение, когда надо было бежать в школу. В детский сад я не ходил – не было такой нужды, поскольку со мной сидели братья и сестры (они помогали матери).
Сегодня эти традиции дружелюбия я пытаюсь удержать и в своем доме. Потому что у меня два сына и четыре внука. Им сложнее, конечно.
В шестидесятые и семидесятые годы пошла мода: все хотели разъехаться со своими родителями, быстрее стать самостоятельными. Хоть одна комнатка, но отдельная. Однако русский человек – это все-таки человек сообщества. Раньше жили все вместе – деды, бабки, родители, дети, по три поколения вместе в избах. Сегодня семьи подошли к относительному житейскому благополучию, выйдя из подвалов или полуподвалов, разъехались с бабушками и родителями, возникла новая проблема – отчуждение. Внук или внучка лишены вечерней бабушкиной сказки. Родители всегда в делах. В лучшем случае, ребенку на сон грядущий ставят кассету или CD-диск. И выясняется: не так уж это и плохо, когда семья жила вместе несколькими поколениями… Ну, конечно, хочется свободы, независимости. Но какой-то обряд, уклад жизни при этом разваливается. В происходящем процессе есть не только позитив, но и негатив.
– То есть, мечтаете, что наступят времена, когда семья будет жить в одном большом доме несколькими поколениями?
– Мечтаю. Может быть, даже наступят и такие времена, когда все мы будем процветать, у каждого будет имение. Все уедут из Москвы в пригород… Снова будем жить в больших домах, и опять все съедутся. Очень бы порадовался такому повороту.
– Каким был дом ваших родителей? Пришлось ли испытать прелести коммуналки?
– Основную часть жизни я прожил на улице Воровского (сейчас ей вернули прежнее старое название – Поварская) рядом с площадью Восстания. В доме напротив высотки. А родился в Свердловске. Квартиру помню плохо, но почему-то ярко запечатлелось в детской памяти окно. Помню ящик, выдвинутый из комода, в котором мама меня оставляла, когда уходила в очередь за хлебом. А стоять приходилось четыре – пять часов. Мама надевала яркий платок, чтобы я видел ее в очереди и знал, как она продвигается. И я наблюдал: вот сейчас она скроется за карнизом магазина, потом пройдет еще минут сорок и мама принесет хлеб… А я сидел в этом ящике из-под комода. Там хранились мои игрушки, это был мой манеж, моя коляска. Вот таким я запомнил свой первый дом.
Потом у нас был сложный переезд, когда мама поехала к отцу, взяв нас четверых детей (пятого еще не было). Она забрала корову с собой и собаку лайку. Погрузила их в товарный вагон и две недели ехала в Москву. Мы даже не знали, где живет папа, и что нас там ждет. Но все оказалось благополучно. Дом на площади Восстания еще был недостроен, и мы жили в барачном строении на Клязьме. Жили года полтора – два. А в 1949-м переехали на площадь Восстания. Это была очень большая квартира. А по тем временам – невероятно комфортная и шикарная.
После армии женился. Моя жена была из семьи народного художника Жукова. И мы могли жить либо у нас, либо у жены в квартире. Но решили жить самостоятельно. И была череда квартир, которые мы снимали в Химках, в Давыдкове… У нас там родился старший сын Егор. Помню свои жуткие, изматывающие поездки в Сетунь на молочную кухню, потому что рядом с нами еще ничего подобного не было.
И потом была наша первая с Наташей квартира в кооперативе художников на Брянской, возле Киевского вокзала. Это был наш первый дом. Мы его всячески благоустраивали. Затем в результате хитрого обмена переехали на набережную Шевченко. А теперь живем за городом. Уехали из столицы и стали деревенскими жителями.
Непредсказуемая Рублевка
– Каковы для вас составляющие комфорта? Почему все-таки решили жить в своем доме?
– Составляющие дискомфорта для меня в нынешнем варианте это Рублевское шоссе. Оно с каждым годом становится все более утомительным и непредсказуемым. И Владимир Владимирович Путин выезжает, и другие государственные мужи, и никогда не знаешь, доберешься ли ты до места вовремя. При всем том без загородной жизни уже не могу. Люблю рано встать, прокатиться на велосипеде. Каким бы усталым ни приехал, но обязательно пройдусь по участку, поселку. Я так там привык к тишине! Недавно вот ездил в командировку, жил на тихой улочке, но все равно в пять утра машины начинали шуршать по асфальту, и я уже не спал.
Жизнь в деревенском доме полна своих прелестей. Мы все собираемся в выходные с внуками, детьми. Гуляем, разговариваем. Вот это уже то место, о котором я говорил в самом начале. Правда, еще не живем вместе.
– Кто колдовал над устройством вашего деревенского дома?
– Всем на сто процентов занималась Наташа. У нас нет никакой гигантомании. На участке полисадники, цветники, веранды, деревянные постройки, резьба. Все ласкает глаз. Нет никаких джакузи, никаких кирпичных сооружений. Все очень уютное и очень комфортное.
– Что сажаете на участке?
– Не так давно увлекся тюльпанами. Но оказалось, это все не так просто.
Их надо выкапывать, просушивать, почковать… Но страсть не прошла. В этом году купили специальные плетенки, в которые сажаются луковицы и зарываются. Потому что луковицы тюльпанов имеют тенденцию уходить в землю так глубоко, что их не откопаешь. Но зато очарование тюльпанов в том, что это – вечный сюрприз. И то, что на картинке нарисовано – это абсолютно не соответствует действительности. Вылезает иногда такое – диву даешься! В прошлом году выросли фантастические – в метр высотой, розовые, почти фарфоровые тюльпаны. Я потом бросился за луковицами, а они куда-то исчезли. Просто мистика какая-то… Но 380 – 400 тюльпанов у меня уже есть. Одним словом, с нетерпением жду весну.
– Умеете ли работать дрелью и молотком?
– Когда мы снимали квартиру, по хозяйству все делали сами. И когда получили новую квартиру, то отдраивали после строителей все самостоятельно. Это был кошмар! Сейчас хочу в сараюшке сделать свое место – слесарно-токарное. Но сейчас нас окружает очень сложная техника, котлы какие-то, и у нас есть специальные люди, которые приезжают, что-то крутя, прибивая. Я тоже могу что-нибудь иногда подкрутить, приколотить. Но честно сказать, такого азарта, как в юношестве, уже нет.
– Владимир Александрович, есть ли у вас хобби?
– Одно время у меня была коллекция ложек – 300 штук висело на стенке. Представляете?! Это каждую ложечку надо было развесить…
Всегда снимал «своих» актеров
– Как в вашу жизнь вошел кинематограф?
– Он возник довольно случайно. Я жил на одной лестничной клетке с Никитой Михалковым. Мы дружили, росли вместе. Поэтому я знал, что на свете есть кино, есть искусство и все прочее. Но мои братья и сестры оканчивали технические вузы, папа был чиновником, поэтому о том, чтобы посвятить себя искусству, и речи быть не могло. Хотя мама любила петь и играть на фортепиано. Но именно такое соседство определило мою тягу к кино. В нашей семье, надо сказать, это не приветствовали. Когда я уходил из технического вуза, отец был категорически против. Требовал, чтобы я доучился, получил диплом. Тем не менее, я ослушался. Поступил сначала на актерский, потом пошел в армию, а затем окончил режиссерский факультет ВГИКа. Снимаясь как актер на студии им. Горького, получил там же предложение сделать фильм. Это был «Усатый нянь» – моя первая работа. Там на студии я остался и снял свои остальные работы. Делал это с удовольствием, потому что социальные картины никогда не хотел снимать и, откровенно говоря, не хотел влезать в это. Моей спасительной нишей было детское кино. Попробовал сделать мюзикл («Звезда и смерть Хоакина Мурьеты»), поставил много сказок. Это был поиск новых форм, экспериментаторство.
– Вы открыли стране потрясающих актеров. Какими качествами нужно обладать, чтобы сняться в фильме у режиссера Владимира Грамматикова?
– Я всегда снимал «своих» актеров. Не гонялся за известными именами, а стремился к тому, чтобы актер был мне по душе. Сейчас закончил новый проект, который пойдет после Нового года, «Горыныч и Виктория». Там будут играть Володя Ильин и наша плеяда звезд: Гурченко, Ахеджакова, Ясулович, Стеклов. Все они мне такие родные, они по ощущениям очень… рядом. И мы все это чувствуем. Когда начинаешь общаться, то понимаешь, что это так. Я им очень благодарен, потому что они укрепили этот сериал и в плане иронии. Хорошего актера ничем не заменишь – ни сюжетом, ни диалогами – ничем.
– Вы на площадке деспот?
– Нет, ну что вы! Сторонник самой демократичной атмосферы. У меня всегда тишина, нет ни крика, ни визга. Наверное, я подспудно создаю некий микроклимат в группе. Мы ведь не строители Магнитки, где все происходит с криком, хрипом, натужно… Вообще терпеть не могу крика. Чаще всего на съемке кричит тот, кто ничего не делает. Вот администратор уйдет на три дня, а потом приходит и начинает орать, чтобы его запомнили. Я могу в таких случаях сказать, что, мол, тебя не было, и ты в принципе можешь быть свободен. Но я бываю и беспощаден, если уж кого-то убираю из группы. Если мы договариваемся «не выпивать», и если человек пьет, то об этом ведь сразу узнают все. И если кто-то нарушает договор, то я бываю тверд.
Случайно стал пророком
– Что объединяет ваши фильмы?
– Думаю, их роднит душевное и человеческое тепло. Меня ведь мало интересуют социальные и политические подвижки. Куда больше люблю разбираться в «психологизмах», исследовать человеческие взаимоотношения. И когда ты входишь в новый формат человеческих отношений, и когда четко себе их представляешь, то потом критики, смотря твои фильмы, могут у тебя спрашивать: «Как вы догадались о том, что Советский Союз будет разрушен?» (Так было, когда я снимал картину по книге Галины Улицкой.) Да я ни о чем таком и не догадывался! Просто четко понимал: прежние отношения изменятся, потому что мы встали на пороге какого-то перераспределения. А когда люди начинают что-то перераспределять, то входят в другие отношения. И тогда одни герои в твоем фильме могут погибнуть духовно, а другие физически…
– Были ли у вас в жизни моменты сомнения в своем предназначении, и, если были, то кто помогал в эти моменты?
– По гроб жизни буду благодарен Ефиму Львовичу Дзигану, настоящему Мастеру. Потому что я пять лет поступал во ВГИК. Это было мучительно – доказывать всем. Я тогда уже во всю снимался в кино, и мне говорили: «Ты замечательный актер, зачем ты лезешь на эту стену?» И надо сказать, что мне было очень обидно. Я благодарен Мастеру, что он меня взял. Если бы я на пятый год не поступил, то на шестой бы уже не пошел. И не было бы «Усатого няня» и много чего еще.
А вот кто на меня повлиял, сказать сложно. Потому что это было синтезированное влияние. Я ведь никому не подражал, но творчество Тарковского, Кончаловского, Шукшина ощущал как недостигаемые вершины. Для меня это были небожители. Для меня эта профессия была желанна, но я не знал, как я в ней размещусь, и как она – во мне. Все время пробовал себя в новом. Очень боялся, что где-то остановлюсь, и поэтому делал разные экспериментальные работы: то мюзикл, то постановочную картину, то жанровую, то сказку. Сейчас у меня много разных замыслов. Я знаю, что зрелость у меня есть, есть желание.
– Как встречали Новый год?
– Двадцать лет традиционно мы встречали его на Красной Пахре у Миши Королькова, моего хорошего друга. Но Миша ушел из жизни, и вот уже четвертый год встречаем у себя на даче.
– Какой бы подарок хотели получить в наступившем году?
– Запуститься с проектом!
Владимир Грамматиков родился 1 июня 1942 года в Свердловске. Окончил актерский факультет ГИТИСа, был актером пантомимы. В 1976-м получил диплом режиссерского факультета ВГИКа, где учился в мастерской Е. Дзигана, и пришел на киностудию им. М. Горького. Режиссер фильмов: «Усатый нянь» (1977), «Шла собака по роялю» (1978), «Руки вверх!» (1981), «Все наоборот» (1981), «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» (1982), «Вера. Надежда. Любовь» (1984), «Мио, мой Мио» (1987), «Сестрички Либерти» (1990), «Сказка о купеческой дочери и таинственном цветке» (1991), «Осенние соблазны» (1993), «Маленькая принцесса» (1997), «Привет от Чарли-трубача» (1998). С 1998-го по 2002-й Грамматиков – директор Центральной киностудии детских и юношеских фильмов им. М. Горького. Член жюри I – IV конкурсов студенческих фильмов на соискание национальных премий Св. Анны.