Александр Лазарев: «Нас объединяет патологическая любовь друг к другу»
К письменному столу Александра Лазарева-старшего домочадцы не могут прикоснуться – там все разложено в определенном порядке. Артисту близка английская поговорка «мой дом – моя крепость», ведь речь в ней идет, прежде всего, о защите психологической. Ведь когда Александра Сергеевича посещает хандра, то самый лучший лекарь – стены родного дома. Мы напросились к артисту в гости, и разговор завели с самого начала.Дворовое детство
– Я сам – ленинградец, родился на Васильевском острове, на Среднем проспекте, 27. Это была коммуналка на пятом этаже хорошего, большого здания: когда-то это был доходный дом. Учился напротив, в 30-й средней школе. Несколько месяцев назад мой сын Шурка, снимаясь в Питере, заехал в этот дом. Решил дочери Полине показать квартиру, где жил его дед, который возил его маленького по городу на Неве, по музеям. Они пришли в этот двор, поднялись на 5 этаж. И, можете себе представить? На дверях до сих пор висит табличка: «Лазаревым – 3 звонка». Полина даже заплакала.
– Наверное, двор вашего старого дома много значил для мальчишек?
– Детство моих сверстников проходило во дворах, которые были и клубами, и танцплощадками, и местом для игр. Мы играли в игры, о которых современные дети понятия не имеют – в «чижа», в «штандр», в «лапту» цыганскую и русскую, в футбол гоняли, конечно же. Поэтому дом на Васильевском острове вызывает во мне самые трепетные ощущения.
Детство было ярким и радостным. Помню, как первый раз увидел апельсин, и отец объяснил мне, что это фрукт. Помню, как отец впервые принес в дом красную икру. Блокаду, конечно, не помню, хотя мы и пережили в Ленинграде самую страшную зиму 41 года. Из семейных историй того периода сохранилось воспоминание о том, как отец где-то достал головку сыра, принес ее, как вырывал из рук у матери, чтобы мы сразу ее не съели, так как это была бы верная смерть. Он разделил сыр на кусочки, и их нам выдавали ежедневно по чуть-чуть.
Подходя к старому дому в Питере, начинаю волноваться. Вспоминаются склады дров во дворе, подвалы, в которых мы прятались, играя в казаки-разбойники. Вспоминаются танцы в ДК имени Кирова. Невский проспект, по которому после фильма «Тарзан» все ходили, шаркая по тротуару желтыми микропористыми подошвами. Прически «кок» на голове. Бесконечные разговоры под ленинградскими арками… Это тоже – дом.
С годами дом для меня стал еще более важным и значимым. Моя семья – жена Светлана, Шурик и его жена Алина, внучка Полина, внук Сережа – это то, что мне подарила Жизнь, Господь Бог, если хотите. Ощущение дома – это ощущение клана, ощущение нашей фамилии. Мы тоже ссоримся, ругаемся. Но это – совсем другое. Для нас два дня не разговаривать – это мука. Нас объединяет патологическая любовь друг к другу.
Отцы и дети
– А вы во всем сходитесь во взглядах с детьми и внуками?
– Далеко не всегда. Мы со Светланой – люди консервативные, старорежимные, у нас есть свое понимание вещей, театра, искусства. В чем-то есть совпадение с общепринятым мнением, в чем-то – несовпадение, неприятие категорическое.
– А в чем неприятие?
– Например, я рос тогда, когда люди даже не знали слова «наркотик». За курение в школе собиралось общешкольное собрание. Выясняли, кто курил. Если кто-то не приходил в школу, домой посылалась группа учеников, чтобы выяснить, что случилось. Сейчас Полина может не ходить в школу неделю, потом прийти, и никто даже не спросит, почему ее не было.
Не могу смириться с тем, что малолетние дети шныряют на дороге между машинами, предлагая что-то купить. Не приемлю разгула вседозволенности, хотя это, наверное, веяние дикого капитализма, который совершенно неуправляем.
Мы со Светой вышли из другой среды, нежели Шурка. Он уже – другое поколение. Он восхищается, к примеру, каким-то западным фильмом, я пытаюсь до него донести: «Это же – барахло, фуфло, ты посмотри на наш старый кинематограф, на великих актеров, на великих режиссеров». А он может ответить: «Папа, ты ничего не понимаешь».
Я, например, с удовольствием пешком хожу из дома до театра. Мы живем на углу Тверской и бульвара. Шуркина школа была напротив театра. И он в старших классах умудрялся до нее ездить кружным путем на машине и получать от этого удовольствие. У нас – много точек несоприкосновения. Но это не мешает нам любить друг друга.
– Бывают ли у вас разногласия по творческим вопросам? Или активное неприятие того, что сын делает на сцене или в кино?
– Нет, активного неприятия не было ни разу, он просто поводов нам не давал. Он замечательно играет в «Женитьбе Фигаро», в «Королевских играх», играет Меншикова и Монса в «Шуте Балакиреве», Орфея в «Плаче Палача». Вот сейчас в кино подряд снялся в четырех картинах. Я ему могу подсказать, как правило, только технические вещи. Шурка очень органичен. Мы сидели однажды в «Ленкоме» с Арменом Джигарханяном на спектакле, и Армен, глядя на сцену, сказал мне: «Вот этому научить нельзя».
Кто в доме хозяин
– А со Светланой Владимировной как вы познакомились?
– В театре. Сорок шесть лет назад…
– Часто ли бывают у вас гости?
– Сейчас уже собрать друзей в гости – это подвиг. Мы предпочитаем куда-нибудь пойти. А когда-то собирали по тридцать человек в квартире. Жили в одиннадцатиметровом «пенале» в Кисловском переулке. У нас бывали многие художники, актеры, режиссеры. Бывал Андрей Тарковский. Обычно он сидел на шкафу, болтал ногами и утверждал, что оттуда ему всех присутствующих лучше видно.
А когда Света жила в доме на Плющихе, все, кого сегодня называют творческой элитой, перебывали у нее в гостях – Василий Лановой, Женя Урбанский, Василий Ливанов, Геннадий Гладков. Всегда на столе стоял чайник с кипятком и сушки. А сейчас мы без пол-литра-то и собраться не можем!
– Что вам с Александром, как сильной половине человечества, приходится делать по дому? Приходится ли, например, гвозди забивать, стены сверлить?
– Ну, во-первых, Шурка с семьей давно живет отдельно. Но гвозди забивать нам приходилось. Конечно! Хотя Светлана иногда ворчит: «Вот, гвоздя не можешь забить», на что я ей неизменно отвечаю: «Интересно, а кто это тут все повесил? Пушкин заходил?» Но у нас нет никаких излишеств в семье. Стиральная и посудомоечная машины появилась два года назад: всю жизнь все делали руками. И до сих пор ходим с авоськами из магазинов, редко когда выбираемся на машине. У нас и нянька-то для Шурика появилась только потому, что мы играли по двадцать спектаклей в месяц…
– Александр Сергеевич, а есть ли у вас дача?
– Это – любимейшее наше место. Далековато, правда – 75 километров по Ярославской дороге. Но места потрясающие, красивые. Сейчас там подняли крышу: нам стало тесновато. У нас участок хороший, лесной. Там растут грибы. А Светлана обожает цветы.
– С внуками удается возиться?
– Да, хотя Полине уже 15 лет, и у нее – свои компании. Но Полина для меня – свет в окошке. Мы часто брали ее с собой на гастроли – в Ригу, в Таллинн, в Питер, на юг на фестивали. Сережка тоже растет удивительным человеком, уже видно, насколько он талантлив. Как он строит фразы в свои пять лет, как оценивает все! Вдруг скажет что-нибудь о Боге или расскажет сон, – просто невероятно!
– У вас ведь была совместная работа на съемочной площадке одновременно и со Светланой Владимировной, и с Сашей. Наверное, это счастье – работать вместе?
– Была такая работа. Но признаюсь, было тяжеловато. Смотрел на Свету и Шурку и все время им мешал – делал замечания и что-то советовал. Пока, наконец, Света, долго молчавшая, не выдержала и не сказала: «Саня, у тебя тоже большая роль! Займись ею, что ты нами занимаешься?» А я волновался, потому что знаю, что для них – выгодно, что нет. Режиссеры же сегодня в такие условия поставлены продюсерами, что не успевают физически с актерами поработать, пекут серии-блины. Позавчера Светка вон четырнадцать часов снималась! Пришла домой, а ей говорю: «Да ты что?! Ты мне еще дорога как память!» Так же и заболеть можно.
– Александр Сергеевич, кто в доме хозяин?
– Не знаю. Наверное, у нас равноправие. Светлана – мама, жена, бабушка. Конечно, мы стараемся ей уступать во всем. Но в силу какого-то мужского эгоизма это не всегда получается. Мы все заботимся друг о друге. Я вот с вами разговариваю, а она мне суп варит. Зато с утра отнес в прачечную белье: ну не женщине же с тяжестями по улицам ходить.
Ячейка общества
– Что бы вы хотели пожелать своей семье и своему дому?
– Я – фаталист. Как уготовано кому, так люди и живут. Но нашу семейную ячейку мы всячески старались сохранять. На волю волн отпустить эту ситуацию опасно. Мы всегда взвешивали, что дороже – пойти на компромиссы, сохранить семью или фыркнуть и разбежаться. Хотя все люди живые, и эмоции захлестывают иногда.
И теперь понимаем, что интуитивно строили свой дом правильно.
Желаю, чтобы моя семья была в первую очередь здоровой. Я пережил жуткую операцию на сердце и знаю, что такое здоровье. Когда ты лежишь на больничной койке, тебя ничто не волнует: ни искусство, ни театр, ни кино. Ты думаешь только об одном: как бы выйти из этой палаты и послушать птиц, увидеть цветы, небо, солнце. Больной артист никому не нужен.
Растут дети, внуки… Очень хочу видеть Полину на сцене. Она превосходно поет. Ну, а сыну Шурке желаю большой удачи. Он так замечательно сыграл в «Идиоте»! И мне хотелось бы видеть его на Каннской лестнице в составе какой-нибудь съемочной российской группы, снявшей хороший российский фильм!
Народный артист РФ Александр Сергеевич Лазарев родился в 1938 году. Закончил школу-студию МХАТ. Учился вместе с Вячеславом Невинным, Евгением Лазаревым, Анатолием Ромашиным.
С 1959 в Московском академическом театре им. Вл. Маяковского. Самые известные спектакли, где играл Лазарев-старший: «Человек из Ламанчи», «Бег», «Смех лангусты», «Жертва века» и др. С 1961 снимается в кино: «Еще раз про любовь» (1968), «Цветы запоздалые» (1974), «Село Степанчиково и его обитатели» (1990), «Тень» (1991), «Провинциальный бенефис» (1993), «Мелочи жизни» (1993 – 94, телесериал).
Супруга – Светлана Владимировна Немоляева, народная артистка РФ, актриса театра им. Вл. Маяковского.
Сын – Александр Александрович Лазарев, заслуженный артист РФ, актер театра «Ленком».