Левон Оганезов: «Eсли надо пробить стену, то у меня есть сосед Коля»
Наверное, сегодня невозможно найти человека, который бы хоть раз не восхитился его виртуозной фортепианной игрой. Левон Саркисович – человек удивительный. Внимательный взгляд маэстро буквально «буравит» вас насквозь. Музыкант мыслит необыкновенно четко, способен покорить любого своим юмором. Ну, а уж если вам повезет, и он сядет за рояль…– Левон Саркисович, у вас в квартире светло и просторно. Можно ли сказать, что это дом вашей мечты?
– Говоря о «доме моей мечты», хочу подчеркнуть, что мне чужд лозунг «назад, к природе!». Поэтому у меня нет дачи и, видимо, никогда уже не будет. Да столько просто не заработаю. И не найду в себе сил мобилизовать все средства и построить дом, который потом надо будет охранять, за которым надо следить, чтобы его, не дай Бог, не подожгли или не ограбили. На это нужно очень много времени. А все, что отнимает много времени, мне не подходит. Потому что у меня есть профессия, которая требует меня целиком.
Поэтому, возвращаясь к вашему вопросу, для меня в доме основное – элементарные удобства. Важно, чтобы была вода. Не обязательно горячая, могу обойтись и холодной. Даже бриться могу холодной.
– Или вообще можно не бриться…
– Нет, на сцену артист должен выходить выбритым! А в доме должно быть светло. И главное – должен быть инструмент. Должен стоять рояль или пианино.
– А каковы «имперские» требования к квартире?
– Ну, хотелось бы, чтобы был вид из окна приблизительно такой, как вот в этой квартире.
– Да, вид шикарный: прекрасная панорама, Москва-река, набережная, красивейший мост, Белый дом…
– Самое главное, что есть простор. Я жил в разных местах. Жил и в «каменном мешке», и в Орехово-Борисове, где из окна была видна какая-то низина и роща, где пели соловьи. Вообще могу приспособиться к разным условиям. Но надо учитывать, что я не человек бизнеса. Не умею из ничего делать деньги: сколько сыграю, столько и заработаю. С юности не пытался куда-то пробиться или что-то получить от влиятельных лиц. Никогда не получал подарков ни от судьбы, ни от родных. По крупицам все собирал сам! Причем, скорее жена, – как всякая женщина, создающая «гнездо», она смогла что-то отложить. Когда мы покупали первую квартиру, даже не знал, что деньги можно накопить.
Но мечта, наверное, все-таки есть. Это – «толстый», крепкий кирпичный дом, наподобие того, в котором мы живем. Если бы в нашей нынешней квартире была еще и третья комната, чувствовал бы себя абсолютно счастливым. Потому что гостиная, в которой занимаюсь, – проходная. А любое шарканье раздражает и мешает. Чтобы что-то сочинить, нужно встать в пять часов и работать, пока все спят. Я помню, был в гостях у Василия Макаровича Шукшина. Малюсенькая двухкомнатная квартира на улице Бочкова. Двое детей. Большая жена – Лидия Федосеева. И маленькая шестиметровая кухня со столом. А он, указывая мне на этот стол, говорит: «Вот здесь я по ночам пишу». Может, у него тоже была мечта иметь большую хорошую квартиру, но она не осуществилась. Как сказал с иронией один музыкант, «хороший рояль может купить только тот, кто не занимается музыкой».
– Кем был ваш отец?
– Мировоззрением несколько отличаюсь от общей советской массы людей. Папа был «ремесленник», в том смысле, что хорошо владел ремеслом, был отличным специалистом по коже. Отец прекрасно знал на ощупь материал, знал, что из какой кожи можно сделать. Когда-то на проспекте Буденного был «магазин случайных вещей». Там продавалась всякая всячина. И там мог продаваться шикарный английский туфель, но… один! Или сломанная брошь. Стоило это копейки. Мама однажды купила этот туфель показать папе, какая обувь ей нравится. И он за три часа сделал второй, точно такой же. Причем отличить их было невозможно! Вот таков был уровень мастерства. Соответственно, папа всегда очень прилично зарабатывал.
– Семья была большая?
– Большая. Пятеро детей, но потом один из братьев перед войной умер. Старший брат ушел воевать, старшая сестра была военным переводчиком, папа служил в ополчении, а мы с сестренкой были маленькие. Рядом с нами все время были какие-то тетки, бабушки. И наши соседи. Сегодня это называется словом «беженцы»…
– ???
– Дело в том, что родители бежали в двадцатом году из Грузии, когда там начались волнения, в Куйбышев (Самару), где вместе с двумя братьями отец наладил производство. У него была своя обувная фабрика и магазин. Но для советского человека долгие годы было диким: как это – отец и вдруг фабрикант? Мы сейчас только приходим к пониманию, что такое собственность. Долгие годы понятие «собственник» считалось постыдным. Но я так был воспитан, что ощущал: в нашей стране собственность иметь не стыдно, а… страшно. И если у меня что-то есть, всегда этим делюсь.
Наша семья была армянская, но жившая в Грузии. А рядом жили евреи, родом с Украины. Они справляли еврейские праздники. И я, как единственный в доме музыкант (мне запомнить однажды услышанную мелодию ничего не стоило), ходил к соседям на праздники, как на работу. Танцы, песни, молитвы…
– С какого же возраста вы начали учиться музыке?
– С четырех с половиной. Образование было серьезное, и вокруг все были такие же точно «одаренные», как я (тогда это называлось «школой одаренных детей»).
– То есть в юношестве вы не чувствовали свою исключительность?
– Когда один лучше всех – это одно чувство. А когда все вокруг одинаковые – тут начинаешь тянуться.
Были те, кто учился лучше меня. Наталья Гудман – наша великая виолончелистка – была на полгода младше. Великолепный слух, она всегда первая писала диктанты по сольфеджио. Я тоже все прекрасно слышал. Но в обстановке, когда все могут все, и разница только в скорости, возникает мирное соревнование на уровне «этот уже играет 4-ю сонату Бетховена, а я ее еще не играю».
Вообще считаю, что образование детей должно происходить в равной среде. Но только родители должны четко знать, что он может. Причем, девочкам особенно свойственно сомневаться в себе и говорить: «А у меня это не получится». Или, как дочка говорила: «Сделаю не так, и они будут смеяться». И вот это надо подавлять в ребенке в зародыше: «Как?! Да ты можешь все!!!». Ребенка надо убеждать в том, что если не он, то кто?! И всячески поддерживать и поднимать его самооценку. Как сказала одна балерина: если тебе с детства в балетном классе говорят, что ты будешь танцевать в группе, то человек всю жизнь танцует в группе. А если ему сказать: «Ты будешь солистом!», то человек станет солистом. Чувство «солиста» воспитывается с детства! Сперва надо попробовать взлететь. А вот уже если не получится, то тогда уже можно ходить «как все».
Мы часто собирались на дачах, особенно, когда все цвело. Мама и бабушка с утра до вечера готовили. В основном, кавказскую кухню. Отец лично делал ветчину, покупал большую свиную ногу. Большим шприцем делал укол: смесь чеснока, кипяченой воды, соли, перца. Потом все обмазывал домашней горчицей с мукой. И в духовку на пять – шесть часов. Потом эта горчица отбивалась и получалась изумительного вкуса ветчина. Делали сациви, лобио. Во дворе всегда росли кинза, тархун. Папа в магазине «Арарат» покупал также флотский хлеб, туда заворачивали сыр и тархун. Родня из Грузии присылала бочонки с вином. Короче, жили весело, голодным никогда не был. Поэтому чувство борьбы за жизнь несколько притупилось.
– А вас можно застать дома с молотком или дрелью?
– Дрель только собираюсь приобрести. Вырос в деревянном доме, поэтому исправить розетку, вбить крючок или ввернуть дюбель – это мне не трудно. А если надо пробить стену, то у меня есть сосед Коля во дворе. Он приходит с перфоратором.
– Ваш дом «музыкальный»? Я садилась в лифт, на первом этаже слышались звуки рояля…
– Нет. Живем в подъезде, в котором жили члены ЦК. Я здесь недавно – 7 лет. В моей квартире жил министр железнодорожного транспорта РСФСР. Все эти «осколки империи», дедушки, бабушки ходят по двору, часто немощные и злые. Раньше им выдавали пайки, а теперь – лишь пенсия. И опять же – классовая ненависть к нам за то, что живем и веселимся. Подо мной живет такая бабушка: все время пишет жалобы, что, мол, мы играем на рояле и вообще ходим по полу…
– Часто у вас собираются друзья?
– Нам есть куда пойти. Но иногда, после записи, после тяжелой работы, собираю своих музыкантов. Мы можем посидеть, выпить, тихонько послушать музыку. Что опять же вызывает у бабушки раздражение – она начинает стучать по батарее. В этом доме очень странная акустика.
– У вас на стене три дружеских шаржа. Кто их сделал?
– Эти три рисунка – готовый офорт, который подарила мне жена, решив, что музыкант своим носом очень напоминает меня.
– А рисунки рояля на стене?
– Это очень хорошая цветная графика. Ее мне подарил Иосиф Кобзон на день рождения.
– Вы какую музыку любите слушать? Или в свободное время вы вообще ее не слушаете?
– Да Бог с вами! Просто обязан слушать музыку. По работе приходится слушать много всякой чепухи. А для себя в удовольствие слушаю и джаз, и рок-музыку. Люблю отдельных инструменталистов. Например, какого-нибудь виртуозного гитариста или кларнетиста. Очень люблю старую музыку 17–18 века, клавесинистов.
– Есть ли у вас ученики?
– Это больной вопрос. Хотел бы взять несколько учеников, потому что есть что рассказать и что показать. Но если этим займусь, то должен работать углубленно, а это отнимает много времени и не приносит почти никакого дохода. А без дохода не могу сейчас существовать – у меня две внучки, дочка не замужем, жена неработающая.
– А как вы познакомились со своей женой?
– Случайно, в общественном транспорте. Всегда слушаю свой внутренний голос, а он в тот раз подсказал, что «вот эта женщина может быть твоей женой». Даже не спрашивал ее, нравлюсь ли я ей. Было достаточно того, что она мне нравится. Она вышла за меня замуж потому, что я ей это предложил. Надеюсь, что сейчас через 36 лет ей понравился (смеется).
– Среди бардов есть друзья?
– С уважением отношусь к любому жанру, но этот мне совсем не нравится. Я люблю хорошую поэзию. Но повторяющиеся слова, звучащие, как заклинание, – это упрощенный вид воздействия на сознание. Мне нравятся интеллектуальные стихи, интеллектуальные поэты.
– С кем вам нравится работать на эстраде?
– Вот недавно был концерт Иосифа Кобзона, и я сам предложил ему саккомпанировать. Кобзон – очень профессиональный артист. С ним было бы полезно всем музыкантам поработать. У Иосифа Давыдовича есть то, что является основой нашей профессии – точность, правильная интонация и хорошая дикция. То, что в пении считается незыблемым.
Но если мы говорим об искусстве, то в искусстве даже маленький кирпичик, вложенный в большое здание, чрезвычайно важен. И чем бы ты ни занимался, стена Искусства, которую строит человечество, – одна и та же стена. Просто надо решить, является ли то, что ты делаешь, кирпичом? Этот кирпичик может быть и безымянным. И тому, кто внес хоть что-то, не надо на этом маленьком кирпичике расписываться. Потому что добро, сделанное тайно, становится явным перед Богом. Это ЭкклЕзиаст сказал.
Очень нравилось работать с Майей Кристалинской, с Андрюшей Мироновым. У него был большой напор – то, что называют актерским пением. Очень нравится Мурат Насыров. У него в любом жанре получается правильно. Когда начинаешь играть с человеком и понимаешь, что говоришь с ним на одном языке. Но мы ведь не выбираем, с кем работать. И в этом заключается профессионализм: это как деталь целого, и нравится тебе она или нет, ты должен ее выточить хорошо.
– Конфликты на эстраде у вас бывали?
– Конфликты бывают, когда человек чувствует, что он – солист, а мы – рабочие сцены. Поставить на место ничего не стоит. Один певец, лет сорок назад, вдруг начал нам во время выступления щелкать пальцами, мол, играйте помедленнее. Мы встали и ушли за кулисы. И не выходили до тех пор, пока он не извинился и не пообещал больше никогда так не делать. Музыке ведь так долго надо учиться! Мне в этом году – 65, и я с четырех лет все время учусь. Профессиональный музыкант всегда лучше понимает, чем исполнитель песен. И те, кто слушают и уважают музыкантов, добиваются больших успехов. Вот, например, Валерий Сюткин, гениальный совершенно человек. Для него музыкант – это святыня. Грубого слова не скажет, он может только посоветовать или попросить: «Ребята, а давайте здесь вот так сделаем?». Валерий – умница, начитанный, интеллигентный человек. Он знает, что такое связь поколений. Искусство ведь на чем-то базируется и куда-то движется…
– Как вы относитесь к творчеству Александра Малинина?
– На мой взгляд, он пользуется одной краской, у него нет палитры. И мне почему-то кажется, что он не любит многие песни из тех, что исполняет. Но он – прекрасный менеджер. Умеет рекламировать, подавать себя.
– А Юрий Шевчук?
– Талантливый человек. Он занимается одним и тем же делом, и стучится в одни и те же ворота. Это вызывает уважение. Это человек – думающий, совестливый, безусловно, талантливый.
– А Филипп Киркоров?
– Киркоров – замечательный шоу-артист. Он первый воссоздал шоу на сцене. Есть жанр, которому он служит, и ему не изменяет. У него и танцы поставлены, на него свет работает, у него аксессуары используются грамотно. Это действительно хороший артист того, что раньше называлось варьете. И даже не важно, как он поет, хотя поет он вполне грамотно. Но его выступление надо воспринимать не в деталях, а целиком!
– А Валерий Леонтьев?
– Очень хороший артист. Но Валерий всю жизнь был зависим от композиторов, от поэтов. У него (и это жаль) за последнее время не появилось ни одного шлягера. Для этого артиста надо писать специально. А одеваться и вести себя на сцене он прекрасно умеет. Он – неглупый парень. Но песен нет! Вот такая же артистка Ирина Понаровская. Она всю жизнь была на сцене яркой звездой и не спела ни одной песни, которую вы можете сходу назвать. Зато посмотрите на Аллу Борисовну Пугачеву! Каждая песня у нее – шлягер. Лучше, хуже, но каждая песня у вас на слуху, в памяти. Почему? Выбор. Это очень точный и грамотный выбор и правильная репертуарная политика. Это все говорю к тому, что мы, артисты, производим товар, который надо продать. Потому что производить товар и не продавать его – это глупо, это пустая трата времени. Много есть товара хорошего, не проданного. И он ждет своего покупателя. Но сегодня жизнь стала быстрее. Раньше сапожник делал одну пару обуви за месяц, но он шил ее человеку, который платил ему деньги, на которые мастер месяц мог жить безбедно и еще семью кормить. Сейчас надо производить серию, делать поток.
Думаю, что любой человек может сочинить мелодию. И вы можете сочинить. Но эту мелодию послал вам Бог. А что вы сами сделали с ней? Вот это уже и есть мастерство…