Левая церковь Ильича
Все-таки сам Столешников переулок здесь – от пересечения с Большой Дмитровкой до Петровки, где жили когда-то ремесленники, ткавшие скатерти-столешники. А во второй половине XIX — начале XX века в переулке не было положительно ни одного окна и двери, где не велась бы какая-либо торговля.
На Пасхальной неделе сюда съезжался весь город – в магазинах открывалась «продажа остатков», предтеча нынешних распродаж. (Это и сейчас переулок магазинов, только вряд ли в нынешние бутики станут стремиться толпы со всей Москвы). Присоединенный позже, в 1922 году, к Столешникову кусок, ведущий к Тверской (бывший Космодамианский переулок), дух имеет совсем другой. Начатый странным триумвиратом – мэрия – Юрий Долгорукий – церковь Космы и Дамиана, – он оканчивается серой унылой коробкой бывшего Института марксизма-ленинизма. Перед зданием сидит крепко задумавшийся Ленин, озирает ход истории, начиная с хвоста коня Юрия Долгорукого и заканчивая победно краснеющей мэрией. Церковь при обзоре у Ильича остается слева, что характерно.
Разнообразие в эту строгую историческую цепь вносит загадочная надпись на угловом (Столешников-Тверская) доме: «Международный банк Азербайджана * Москва».
Все зеленое
Но и на этом официозном отрезке втиснут некий кусочек, преддверие Столешникова. Визитной карточкой, заявкой на последующее, спрятался за городской усадьбой 18-го века ресторан «Гиляй». Правда, единственной данью великому москвоведу в нем – жюльен «от Гиляя», в остальном все больше французский луковый суп. Но все-таки предупреждение получено: места эти с Гиляровским, автором книги «Москва и москвичи», связаны накрепко. А раз так, разумеется, нельзя себе отказать в удовольствии, проигнорировав выставленные на обозрение туристов фасады, унырнуть в расположенную поблизости подворотню и утонуть в оттенках зеленого. Пастельную салатовость четырехэтажного дома, расчерченного победно вздымающейся водосточной трубой, ненавязчиво подчеркивает строго зеленый мусорный контейнер и старый, подтепленный ржавчиной, зеленый же «Жигуль» – удачная находка незримого дизайнера. Высовываем нос наружу. В знак неслучайности происходящего с перекрестка лукаво подмигивает зеленым глазом циклоп-светофор.
Телячья нежность агента-провокатора
Вот, собственно, и Большая Дмитровка, знаменующая начало старого Столешникова. Прямо с порога можно начать подозревать, что попала в Европу. Особенно, если дело происходит вечером и высвечено ровно то, что безупречно, остальное же по-хозяйски спрятано тьмой.
Вот двухэтажный желтый дом на углу – салон «Луис Вуиттон».
Желтый двор, кружевные козырьки, ненавязчивые звуки скрипки. В дальнем углу – пивной ресторан-бар «Яма». Перебравшись через загадочного вида арматуру (видно, забытую декораторами, строившими Европу), с упоением читаем меню: «Не поваляешь – не поешь», кальмары копченые и ароматные «Владивосток – Москва», фирменное горячее «Большое свинство», «Леденящая душу ностальгия» (всего лишь жареная ледяная рыба), лангет «Телячья нежность»…
В другом углу двора дамы в чулках и цилиндрах под броской вывеской «Агент-провокатор» демонстрируют пикантное женское белье. При выходе на улицу – нечто вроде террасы, винтовая лестница неземной красоты.
Не считая железок, неправдоподобно окультуренный двор – не Москва! Даже маленькие ели и прочие деревца лишены родной дикости.
Охранная пастораль
Ностальгически напевая «А по брусчатке конница идет…» движемся дальше. Очень цельная сторона, вся из бутиков, двухэтажная. Переулок пешеходный, оттого нет тесноты, кажется – свободен и широк. Витрина скупки-ломбарда роскошью не уступает прочим: бронза, серебро – это вам не старуха-процентщица! На балконе над магазином пара лысых манекенов без лица высматривает несуществующими глазами что-то на другой стороне улицы. Над ними, на крыше, реет деревце. Обувь. Гордый зеленый лакированный сапог до колена в сопровождении задорной зеленой сумки. Рядом полуотвернулась кокетливая зеленая туфелька.
Прогуливаются-покуривают мальчики-охранники в костюмах. Длинная витрина полна платиновых блондинок в длинно-розовом и белом. Не наши девушки – нашим бы такими сплошь бело-розовыми сохраниться не удалось.
Сладкая N от Диора
В безукоризненную цивильность врывается звон расстроенной гитары, сопровождаемый пением сомнительного качества, зато пронизанного энтузиазмом. Длинные волосы гитариста при каждом аккорде ввинчиваются в зеленую ветровку. На углу, у «Диора», рыжий парень самозабвенно орет «Сладкую N» Майка Науменко так же несовершенно, как это делал сам мэтр – один из основоположников русского рока. Неужто найдется ему здесь родная душа, что положит денежку в футляр от гитары?
Выход на Петровку знаменует перекличка стоящих в пробке машин. Громко протестует против затора маленький красный «Жучок-Фольксваген» с решительной серией «хук» на госномерах.
С угла на эту бурную жизнь взирает без эмоций белая часовня, поставленная вместо церкви Рождества Богородицы, выстроенной в основе своей в 1650-х годах, в 1925-м реставрированная и почти тут же снесенная. (По имени этого храма Столешников когда-то называли Рождественской улицей).
Вернемся к первоисточнику?
Пьеро, Гоголь и страус-металлист
В угловом доме №13/15 когда-то размещалась гостиница «Марсель». Современники вспоминали, как живший в ней в канун революции Александр Вертинский выходил из дверей с густо набеленным лицом в костюме Пьеро и шествовал в толпе поклонниц к театру в Петровских линиях. Скольких дам тогда сводил с ума его капризный картавящий голос: «в банаааново-лимооонном Сингапуууре…».
На здании нынешнего Банка Москвы, видно, в память о старейшем магазине оставлена вывеска «Меха». МВидео. Смотрящийся случайным гостем средь витрин МНИИТЭП…
У входа во двор дома №11 дежурит собранный из металлических штуковин страусенок – головой в подворотнин потолок. Полный двор деревянных столов. Задником – небольшая эстрада. Слева навес, под ним разномастные абажуры покачивают бахромой, на металлических столбиках понавешаны неожиданные предметы – нижняя часть от кукольной коляски, металлический остов маленькой кровати. Крутая лестница-полутрап ведет к балкону, с которого, будто с детства там рос, свисает велосипед. Здесь непринужденно расположился клуб Гоголя, где в пять утра страждущим подают овсянку.
Вываливаемся обратно в цивилизацию, к чинно расположившейся в витрине мужской обуви. Сзади, за спиной, надрывается гитарист.
Французский двор Гиляровского
Бутик, посуда. Красиво и пусто. К одинокому посетителю кидаются со всех концов. В следующий двор ведут две арки. Вдоль, деля пространство ровно пополам, лежат трубы. Пахнет свежеструганным деревом. Посередине – дом, как утверждают, самый старый в переулке. В окнах его – абажуры, абажурчики, абажурята, абажурища. Вечером, идя по их свету, как раз попадешь к входу в магазин «Вещицы в Столешниках». Но к нему можно выйти и напрямую, из другой, левой, разукрашенной огнями и вывесками арки, где салон красоты, оружейный магазин, французский ресторан…
Может быть, таким образом увековечена память владельца этого участка начала XIX века, француза Жана Ламираля – одного из лучших в Москве учителей танцев? Позднее участок разделился надвое. В левой виноторговцы Леве построили дом №7 (1903 г.) с известным винным магазином, в правой в 1874 году возвели ныне существующий дом №9.
В доме №9, строении 5, почти полвека прожил великий знаток московской «изнанки» Владимир Гиляровский. «Удивительно, – писал Паустовский, – как может память одного человека сохранять столько историй о людях, улицах, рынках, церквах, площадях, театрах, садах, почти о каждом трактире старой Москвы».
Буквально вся Москва, такая разношерстная и разноуровневая, перебывала и в его квартире. Вот и двор этот, кажется, воплотил все срезы времен, весь контраст европеизированного, суперсовременного, но упорно проглядывающего
из-под позднейших наслоений то одним, то другим краешком старого нашего города.