Сергей Арцибашев: «Все приходилось делать самому. И за водой съездить, и печь растопить»

Художественный руководитель «Маяковки» Сергей Арцибашев любит, чтобы в доме было много света. И все лежало на своих местах, ведь он – Дева по знаку зодиака. И вообще – чтобы было уютно, красиво, тепло, чисто. А ведь бывало, что ему приходилось буквально жить в театре!Дом строили родители
– Сергей Николаевич, вы помните дом родителей?
– Это был свой дом в поселке, с хозяйственным двором, банькой, с огородом, коровами, свиньями, курами. Жили мы в тайге. Мама была учительницей начальных классов, а папа – мастером лесозаготовок. Дом родители строили сами.
– Что вам приходилось делать по дому?
– У меня три старших брата и две младшие сестры. Я был самым младшим из мальчиков. Когда надо было что-то делать, то старший перекладывал ответственность на более младшего. Мне же приходилось все делать самому. И за водой съездить, и печь растопить. Санки, на которых стояла большая бочка, надо было затащить на гору, бочку наполнить водой. А потом спустить с горы. Бочка полна, горка подледенела. Случалось, бочка переворачивалась и вода проливалась… И в тридцатиградусный мороз надо все начинать сначала.
– Какая была печь в доме?
– Настоящая, русская. Мы спали на этой печи. Но все одновременно там не умещались. Кому удавалось первым занять место, тот и спал. Но это, когда холодно было.
– Какие отношения были в вашей семье?
– Семья была домостроевская, староукладная. Главным в доме был, конечно, мужчина. Мой дед был сильным человеком, и отец сильным. Ну, а женщины хранили очаг, следили за порядком в доме.
– Как отмечались праздники, что подавалось на стол?
– Естественно, отмечался Новый год. Время было полуголодное, но 31 декабря на столе единственный раз в году появлялись мандарины. Как они доставлялись на север, до сих пор не очень понимаю.
Хорошо помню массовые гуляния в поселке. На берегу реки Калья, на большой поляне собирался весь поселок. Туда приезжали буфеты, звучали песни, пляски, игры. Шли на реку семьями, расстилали скатерки, садились вокруг. Соседи, знакомые – все друг к другу ходили «в гости». Малышей на такие праздники обязательно брали с собой. Эти гуляния проходили на майские праздники, когда теплело, перед посевными. И еще раз – после сбора урожая.
– А православные праздники отмечались?
– Потихонечку. Это было не принято, тем более мама была учительницей, депутатом поселкового Совета, уважаемым человеком – работала она в школе так долго, что учившиеся у нее отцы приводили к ней же своих сыновей.
Но на Пасху крашеные яички и куличи в доме появлялись. Много лет спустя мать открыла нам тайну: она нас крестила. Для чего увозила каждого километров за триста!
Запах театра – на всю жизнь
– Когда вы уехали из поселка?
– Еще в восьмом классе решил вырваться в областной центр Свердловск. Братья уже к тому времени поступили в политехникум. Казалось, путь определен. Но я попытался сломать традицию, решил пойти в театральное училище, объявив об этом родителям. Отец запретил это категорически, мотивируя тем, что актерство – не профессия. Я на время согласился, и уехал в Свердловск в политехникум.
– Как состоялся первый настоящий контакт с театром?
– Первый поход в театр в Свердловске запомнил на всю жизнь, ведь сам его срежиссировал: поинтересовался у кассира, какое место лучшее. Долго экономил деньги. Наконец, оказался в первом ряду партера, в центре. До сих пор помню замечательный спектакль «Мещане» по Горькому. Помню, как открылся занавес, и пахнуло запахом клея, папье-маше, пыли и еще чего-то, театрального… Вот тогда и понял, что это – мой запах, я готов им дышать всю жизнь.
Но пришлось и техникум оканчивать, служить в армии. Зато после этого от отца уже не зависел. Началась моя собственная судьба. Папа был спокоен: он дал мне профессию.
– Каковы были ваши первые опыты в режиссуре?
– В каком-то смысле режиссурой начал занимался в детстве. Устраивал в своем поселке спортивные соревнования «Кожаный мяч». В 13 лет организовывал дворы, кварталы нашего поселка для игры в футбол: восемь кварталов-команд. Все было по-настоящему: судьи, протоколы матчей, новенькая спортивная форма, кеды… Сам все пробивал. Отца попросил, чтобы разметили и расчистили нам поле. Ну, просто мировое первенство.
Общежития и комната в театре
– Вернемся к моменту, когда «началась ваша собственная судьба». Вы уехали в Свердловск, и параллельно началась и история ваших квартирных мытарств?
– И правда, за свою жизнь жил во многих квартирах. Три года общежития политехникума, два года армейских казарм, общежитие Свердловского театрального училища, общежитие ГИТИСа.
– Дворником, часом, не работали?
– А как же! В Москве только дворникам предоставляли персональную комнатку в квартире. Позже снова было общежитие Театра на Таганке. И всевозможные квартиры, которые я снимал. И квартира, которую оставил своей семье. В итоге, когда начал руководить Театром на Покровке, то понял, что это и есть мой дом.
Освободил себе комнатку и стал в ней жить. Времени было жалко, так хотелось успеть что-то сделать! Отдыхать не научился. Сейчас понимаю, что что-то все-таки упущено. Можно было бы побольше внимания уделять общению с детьми, с друзьями. Театр забрал все – стал и жизнью, и хобби, и отдыхом.
«У вас с очками не в порядке!»
– Ваш нынешний Театр на Покровке начинался буквально с трех комнат, которые нуждались в капитальном ремонте. Практически вы театр построили своими руками. Какие специальности в процессе строительства освоили?
– Пришлось разбираться во всех сметах. Я одну за другой увольнял строительные бригады, потому что они свою работу делали некачественно. И каждый прораб мне говорил: «Вы же художник, вы в нашем деле ничего не понимаете!» Однажды так меня достали! Пришел в театр, обнаружил, что планки прибиты косо и попросил переделать. Прораб возмутился: «Да это у вас с очками не в порядке!»
Я вручил ему линейку и потребовал, чтобы при мне замерили расстояния. Оказалось, что да, косо! Стали переделывать.
Игры с пространством и временем
– Хорошо помню этот двухэжтажный домик с колоколенкой напротив бывшего кинотеатра «Новороссийск». Но ведь вам приходилось до этого играть в здании на Ольховке в большой комнате. Спектакль «Три сестры» начинался в коридоре, где мы, зрители, сидели на стульях. Из-за закрытых дверей звучала приглушенная гитара, какие-то голоса. Потом рядом сидящий человек вдруг начинал что-то говорить, и оказывалось, что он – артист, что спектакль уже начался, а нас приглашают за накрытый стол на именины к Ирине – младшей из сестер.
– Я вообще много экспериментировал на Покровке, начиная с «Трех сестер», куда вложил мое понимание интимного, камерного театра, но который мог бы выходить на обобщения. Тут были свои отношения актеров с персонажами, актеров со зрителями. В «Трех сестрах» пьеса помогала, поскольку по сюжету в доме Прозоровых много комнат, коридоров. Зрители собирались и знакомились в одном объеме, потом переходили вслед за героями в другой. По замыслу мы должны были вместе сыграть, пережить эти судьбы. Не на расстоянии, а вместе, сидя за одним столом.
– Это были ваши игры с Пространством. Но у вас есть спектакль, в котором вы вступили в заговор со Временем?
– «Мой бедный Марат». Задумал сделать «Марата» еще в ГИТИСе, но спектакль закрыли. Кафедра была возмущена, поскольку я перелопатил текст, поменяв части местами. Пришлось звонить драматургу Алексею Арбузову. Он тут же захотел посмотреть. Народу на запрещенный спектакль набилось битком. Арбузов два часа без перерыва лицезрел свою переделанную пьесу, а потом кинулся ко мне: «Это именно то, что я написал!» Но тогда спектакль не пошел.
И вот много лет спустя решил возобновить его. Причем, к моменту первой постановки со времени написания пьесы прошло 20 лет, а к моменту второй минуло еще двадцать. Так что в спектакле есть рубеж шестидесятых, потом восьмидесятых и двухтысячных годов. А время, как известно, меняет нас, наши мечты, планы, мы становимся другими. Почему? Вот мне и захотелось, чтобы к старикам вернулись те молодые люди, которыми они когда-то были, и напомнили о себе; те, которыми они были в молодости, те, которыми были в зрелости. Чтобы очень конкретно обнажилась эта троичная структура…
– Меня потряс еще один ваш спектакль – «Месяц в деревне». Я видела эту пьесу еще и в «Ленкоме» в постановке Владимира Мирзоева. Там герои в финале оказываются, словно куклы, сваленными в одну большую яму, и их медленно засыпает снег. Я тогда подумала, что режиссер может поднять и философски обобщить тургеневский текст, может показать людям выход из страстей, а может свалить всех в финале в одну большую яму…
– У меня всегда было ощущение, что глубину надо искать в самих персонажах, в людях. Из этой глубины и рождаются новые формы. Когда я «вкапывался» вглубь, внутрь, то там открывал бесценные вещи, находя для себя новое и в «Ревизоре», и в «Трех сестрах», и в «Месяце в деревне». Если идешь глубоко и честно, то многие, довольно повседневные вещи на сцене театра начинают звучать авангардно. Так было, когда в 1993 году у меня чиновники в «Ревизоре» выходили на сцену «с большого бодуна». Но, если вспомнить ситуацию 1993 года, то адрес отсылки был понятен. Финальная сцена в этом спектакле тоже вызывала вопросы: как это артисты выходят голые? Но в этом был заложен смысл: появился настоящий ревизор, и тут уже абсолютно нечем прикрыться.
Или «Месяц в деревне»… Меня искренне волновало, что испытывает героиня: облагораживающую любовь или сметающую все на своем пути страсть? Не случайно в начале спектакля звучит фраза о том, что природа так разбушевалась, что даже плотина рухнула, началось наводнение. Вот и у героини случилось половодье чувств. Но ей всего-то 29 лет. И это – не последнее чувство в жизни. А может, напротив, ее впервые посетила любовь?
Табакову легче!
– Вы уже три года руководите двумя домами, двумя театрами одновременно. Это тяжело?
– Тяжело. Хотя сейчас и Табаков руководит двумя театрами, и Фокин. Но Табакову полегче: он все-таки организовывает процесс. А мне приходится еще и ставить. Причем, у театра имени Маяковского не одна, а целых три сцены.
– Как вас приняли в «Маяковке»?
– Кто занят в спектаклях, тот доволен. Но коллектив большой – около 100 человек, и сложно всех занять. Стараюсь так построить работу, чтобы было занято большинство артистов разных поколений, чтобы вводились новые люди.
– На Покровке – камерный зал на 80 человек. В «Маяковке» при аншлаге умещается 1 200 зрителей. Какая сцена вам ближе: камерная или большая?
– Тоскую по тому, камерному театру, но и вполне оцениваю масштабность этого. Плюсы и минусы есть и там, и там. Но в целом получается равновесие…
Елена Булова

Справка «КР»
Сергей Николаевич Арцибашев родился 14 сентября 1951 года в поселке Калья Свердловской области. В 1976 году окончил актерское отделение Свердловского театрального училища, а в 1981 – режиссерский факультет ГИТИСа.
Работал режиссером и актером Театра на Таганке, главным режиссером Московского театра комедии. С 1991 года – основатель и художественный руководитель-директор Российского государственного «Театра на Покровке». С 2002 года – художественный руководитель Театра имени Маяковского.
Много снимался в кино: в фильмах «Жестокий романс», «Забытая мелодия для флейты», «Ширли-Мырли», «Небеса обетованные», «ДМБ» и многих других.