Наталья Урядова: «Никак руки не дойдут отремонтировать сантехнику»
На углу Ломоносовского проспекта и улицы Вавилова высится довольно любопытное здание. Огромные окна, 14 этажей, а смотрятся как все 25. Это дом творческих мастерских «Художник». На последнем этаже этого дома, в двухэтажном пространстве, пронизанном со всех сторон воздухом, светом и солнцем, мы беседуем с художником стекла Натальей Урядовой.Драгоценные отходы
– По моему представлению, так и должна выглядеть мастерская, где вы создаете свои удивительные произведения. Этот стеклянный куб, который стоит у вас на столе, так прозрачен, что кажется чище и светлее окружающего воздуха.
– Он действительно чище. Работаю только с оптическим стеклом, которое используется в космической, оборонной промышленности. К нему предъявляются высочайшие требования. Луч света, проходящий через такой объем, должен оставаться абсолютно прямым и тонким, нигде не преломляться и не рассеиваться. Конечно, в производстве такого стекла появляется много отходов: наличие пузырьков, микротрещин, свилей.
Эти отходы я использую в своей работе, выявляя внутренний иллюзорный мир каждой вещи.
– Это стекло производится за границей?
– Нет, это высокотехнологическое производство организовано на одном из подмосковных заводов, на котором я когда-то работала.
– Отрадно слышать, что в наш век направленного разваливания российской промышленности где-то еще остались хай-тек-технологии. Вы попали на этот завод по распределению после окончания Строгановского института?
– После института меня направили на стекольный завод в городе Иванищи Владимирской области, который выпускал немудреную бытовую посуду. Очень хороши были емкости, которые стеклодувы изготавливали для себя, для домашнего хозяйства. В них солили капусту, грибы, замачивали яблоки, бруснику. Они были приземисты, толстого стекла, с красиво отогнутыми краями, классической русской деревенской формы.
На завод оптического стекла я попала позже. Именно там началось мое осмысление новой эстетики стеклянных изделий для интерьера. Это было то самое время, когда на предприятиях оборонной промышленности по указанию «сверху» организовались цехи ширпотреба.
– Конверсия?
– Конверсия происходила значительно позже, когда вместо значительно сократившихся оборонных заказов мощные заводы с космическими технологиями вынуждены были выпускать кастрюли, дефицита которых в нашей стране я что-то не припомню. А тогда был лозунг: «Экономика должна быть экономной», отходы производства должны были использоваться для изготовления предметов для народа – так это тогда называлось. Из драгоценнейшего оптического стекла делали пепельницы! С этим я никак не могла смириться. Началось трудное время – споры с руководством, отстаивание своей точки зрения…
– Не всегда начальство любит осваивать новые технологии!
– Первое время было трудно осознать, как это стекло обрабатывать, шлифовать, гранить, чтобы оно не только сохраняло свою чистоту, но и выявило свой внутренний мир – радуги, отражения, внутренние световые конструкции, возникающие в зависимости от расположения граней.
– То есть оно начинает жить своей жизнью?
– Оно впитывает окружающий мир и насыщает его собственным.
– Наш гениальный создатель мультфильмов Юрий Норштейн сказал, что для него свет – это персонаж фильма. Это плоть, вещество, нематериальный мир…
– По прошествии многих лет я поняла, что как раз искала в предметах тот свет, который они излучают сами. Посмотрите на эти куски. Они еще не отполированы, они матовые. И я не знаю, что там будет. Могу их шлифовать часами, месяцами, постепенно открывая глубину. Вот, например, работа 70-х годов. Тогда в моде было все космическое. Видите, как здесь проступает эта тема?
– Какая чистота и прозрачность окружают это космическое явление… Даже не знаю, как определить – зеркальная?
– Термин действительно трудно подобрать. У нас на заводе работал стекловар, который входил в пятерку лучших специалистов мира. Он даже книгу написал о стекловарении. Так вот, он считал, что стекло – это среда, такая же, как вода или воздух. Я с ним согласна. У меня много работ было посвящено воде, потому что здесь чувствуется динамика движения, струения. Свои работы считаю предметами для созерцания, закладываю в них медитативную эстетику, стараюсь создать систему зритель – объект. Смотрите, я трогаю этот цилиндр, он начинает покачиваться, в нем что-то шевелится; мутируют в своих отражениях, возникают и исчезают световые эффекты.
Руки до всего не доходят
Наивно полагать, что если ты пришел к художнику, то тебя окружают только художественные произведения. Совсем нет. Вокруг какие-то бесформенные куски стекла, в которых только художник видит что-то и от которых только предстоит отсечь все лишнее. Различные инструменты, элементы незаконченных витражей.
Муфельные печи различных размеров и конструкций не портят интерьер, а придают ему энергичный вид. А кругом – цветы. И совсем не такие кособокие растения в маленьких плошках, которые кое-как притулились на узеньких подоконниках «хрущевских» пятиэтажек, а широко и привольно раскинувшие свои листья, стебли и соцветия. Им везде здесь светло и просторно. Они свободно взбираются по лестнице на второй этаж, распространяются и там – на столах, на полу, на подоконниках.
– Эту роскошную мастерскую вам выделил МОСХ?
– Дом строился на наши деньги, к тому же очень долго и мучительно – с 1980-го по 92-й год. Был длительный процесс согласования, так как под нами, оказалось, протекала речка. Потом началась перестройка, и цены начали скакать, как бешеные. Наконец, все завершилось, и мы стали обладателями этого объема пятиметровой высоты.
– Второй этаж вы организовали сами?
– Мы же получили просто бетонную коробку без отделки, и все пришлось делать самим, зато так, как нам хотелось. Правда, многое еще не закончено. Мы здесь временно живем…
«Ничего нет постояннее временного», – подумала я, глядя на стационарно оборудованные спальные места и располагаясь в уютной кухне, куда хозяйка пригласила нас с фотографом пить чудесный зеленый чай с жасмином.
– А у вас другой квартиры нет?
– Я купила небольшую, в пятиэтажке. Надеялась, что ее скоро снесут, и мы получим на троих что-нибудь побольше. Но дом оказался таким прочным, что сносу ему нет.
– Я тоже уже сорок лет живу в пятиэтажке. Причем в такой, где водопроводная система спроектирована будто так, чтобы жэковским сантехникам было стабильно и безбедно существовать. Мы тоже надеялись на обещанное скорое переселение, но вдруг оказалось, что наш дом «несносимой» серии, и что нам еще долго придется воевать с жэковскими сотрудниками… Так что вы говорили про вашу квартиру?
– Я как раз об этой сантехнике. Никак не дойдут руки ее отремонтировать, чтобы хотя бы «частично переехать».
Стекло на снегу
Два раза в год – зимой и осенью – Царицынский музей-заповедник устраивает выставки-симпозиумы художников стекла. Каждый новый показ собирает все большее количество зрителей. И не удивительно. Здесь, на открытом воздухе, гармонируя и споря с дивными баженовскими творениями, стекло предстает в каждом из своих ипостасей – тело, свет, пространство – и во множестве художественных преобразований. Они играют на солнце, вбирают в себя облака, переливаются всеми оттенками заходящего светила.
Я листаю каталог прошлогодней царицынской выставки «Стекло в ландшафте». Все призрачно, волшебно, не по-настоящему. Вот веселые прозрачные опята, взявшись за руки (пардон, за шляпки), ведут хоровод на проталинке. А вот озорные валенки. Напоминая о крещенских гаданиях, когда «за ворота башмачок, сняв с ноги, бросали», они кувыркаются в снегу, и какие-то яркие стеклянные висюльки на них позванивают-похохатывают. Читаю подписи: Наталья Урядова.
– 4 марта в Царицыне открывается очередная выставка художников стекла под названием «зимние забавы». Вы будете в ней участвовать?
– Не знаю… Стекло довольно затратный материал, помимо этого, вкладываешь труд, эмоции. Первые выставки проходили очень хорошо. Приходили родители с детьми, все гуляли, любовались. А в последнее время каждый хочет унести что-нибудь с собой или просто разрушить, разбить…
– Что-то в обществе произошло. Я думаю, что это последствия бесконечных телевизионных страшилок и «мочилок». В газетах писали, что раньше никогда в таком количестве не крали игрушек с елок, установленных на московских улицах. К некоторым даже были приставлены милиционеры!
– Я собираюсь принять участие в выставке «Этно и техно» в галерее «Жизнь стекла», что на Петровке. Она открылась во второй половине марта и будет проходить месяца два – три.
– Можно узнать, что вы туда готовите?
– Приходите – увидите…
«Призрачно все в этом мире бушующем»
В каталоге ювелирных изделий, служащих предметами интерьера, мое внимание привлекла эфемерная конструкция: усыпанная бриллиантами, слегка изогнутая и совершенно невесомая полоска-нить, каким-то чудом держащаяся на темно-синем цилиндре, тоже не очень прочно устроенном.
– Кажется, здесь вам удалось схватить тот миг, когда все пока держится, но еще чуть-чуть – и вся конструкция рассыплется…
– Интересный эффект получается, когда к витрине, где выставлено это «Равновесие», подходят люди. Малейшего колебания достаточно, чтобы верхняя нить пришла в движение, она покачивается, и бриллианты на ней играют всеми своими гранями.
Если художник сумел поймать неуловимое, то мне выразить невыразимое вряд ли удастся. Пусть читатели сами увидят это воочию.
– Где можно видеть ваши работы?
– В Москве они находятся в фондах Царицынского музея-заповедника, галереи «Жизнь стекла», о которой я уже упоминала, акционерной компании «Алроса», которая всегда участвует в ювелирных выставках, в Санкт-Петербурге – в фондах Эрмитажа. Многое – в частных коллекциях. Сожалею о канувших в неизвестность фондах Союза художников, где тоже было много интересных работ разных авторов.
– Вспоминаю выставку Казимира Малевича, которая проходила в ЦДХ лет десять назад. Его собственные ремарки к картинам говорили о попытках овладеть пространством. Вот улетающий в глубину картины белый крест на белом фоне. Получилось? Кажется, не совсем. И вдруг – заключительный аккорд – «Черный квадрат». Вот оно, мятущееся черное пространство, пойманное и заключенное в белую раму. Вы тоже передаете свет, пространство, состояние…
– В брежневские застойно-устойчивые времена, когда казалось, что многое уже ясно, декоративно-прикладное искусство было более определенным и утилитарным. Сейчас, когда неравновесно и зыбко положение индивидуума в этом мире, мы больше приникаем к истокам, к природе, к внутреннему миру вещей. Долго работая над какой-то вещью, вдруг замечаешь, как она начинает открывать тебе душу.
– Кстати, о душе. Иногда о творчестве того или иного художника говорят – богодуховенное. Вам кто-то или что-то помогает в работе?
– Я считаю, что все художники – всего лишь проводники тех идей, которые посылаются нам сверху. Поэтому не случайно одни и те же пластические решения прорабатываются одновременно несколькими авторами, незнакомыми друг с другом и живущими в разных странах. Кто больше открыт Космосу, больше прислушивается к своему подсознанию, не алкает заработка, тот лучше воплощает эту идею.
Булочки из готового теста
Как и все коренные москвичи, я уверена, что это только мы зажаты в пятиэтажках, а большие квартирные пространства захватили вновь прибывшие. Обводя ревнивым взглядом эту сверхъестественную кубатуру, я спрашиваю:
– Вы, конечно, не так давно приехали в Москву?
– Что вы! Я потомственная москвичка, родилась на Таганке, на Большой Коммунистической улице. Жили мы в коммунальной квартире, где было семь комнат – семь детей. Мама мне всегда говорила: уходи отсюда, не мешайся, не крутись под ногами! Поэтому я так и не научилась готовить.
– Поэтому я теперь учусь на повара, – материализуется где-то в пространстве 15-летний сын Богдан.
– И что же ты, Богдан, уже умеешь готовить?
– Всякие вкусные булочки.
– Ну-ка, поделись с читателями рецептами приготовления теста!
– Я покупаю готовое в магазине…