Леонид Серебренников: «Мой дом – мое маленькое государство»
Артист Леонид Серебренников – человек неприхотливый. Он даже престижных номеров «люкс» в гостиницах (при его-то бесконечной гастрольной жизни) старается избегать. Неудобно ему там: телефон в одной комнате, телевизор в другой, спальня в третьей. Привык за многие годы к уютному и компактному проживанию в стандартной квартире в Люберцах и никуда перебираться оттуда не собирается.Последствия «квартирного» концерта
Леониду Федоровичу его скромное жилище досталось не так уж легко. Даже когда он стал известным артистом, собственной квартиры у него не было. И вот как-то поэт Евгений Долматовский посоветовал: «Дай-ка ты там у себя в Люберцах большой концерт, пригласи руководство города…»
Так и было сделано. Концерт прошел успешно, потом последовало немедленное приглашение в кабинет к первому секретарю горкома партии и выделение ордера на трехкомнатную квартиру.
– И больше я никуда не собираюсь, – замечает Серебренников. – Постепенно за двадцать лет мы здесь все обставили, что-то делаем-переделываем, и за это время дом стал как бы нашим маленьким государством.
Трудно определить форму правления в этом государстве, но то, что Леонид Серебренников совсем не диктатор, – ясно с первого взгляда. Он по совместительству и глава государства, и министр финансов и экономики. Вся исполнительная власть целиком лежит на жене Валентине. А роль народа уготована сыну Владимиру.
Ну а обустраивает Леонид Федорович свое государство тщательно и собственными руками. Строители плохо навесили двери – он перевесил. Какой-то ящичек стало заедать – подремонтировал. А обустраиваться в новой квартире стали в начале 80-х.
– В конце 70-х начались мои первые гастроли. Вскоре начали ездить в Казахстан на заработки. Конечно, разница ощущалась: если здесь платили по 7 рублей в день за концерт, то там по 15–20. На месяц поедешь – что-то существенное привезешь. Так мы и стали потихонечку обустраиваться. Эту стенку из дуба купили еще в те далекие времена. И хотя появлялось желание поменять стенку на что-нибудь более современное, но при нашей квадратуре в 57 кв. м подходящую найти сложно: то очень высокие, то очень длинные. А эта вписалась так, что и пианино встало, и все остальное разместилось, будто сделано под заказ. Стенку пришлось оставить, и в результате мы под нее как рабы присматривали остальную мебель. Каждый комодик, вешалку – все тщательно подбирали, прикидывали, как смотреться будет, как монтироваться.
– Это славное пианино – тоже старое ваше приобретение?
– С ним отдельная история. Как-то муж нашей племянницы, делая ремонт у знакомых, узнал, что они решили выбросить старое пианино, которое их дед еще с войны привез. Предложили посмотреть. Вид у инструмента был жуткий: грубо покрашенное коричневой краской, облупленное. Но видно, что пианино-то хорошее. Приценился, а мне говорят – только забери. Оставил 200 рублей и привез пианино домой. Все лето тщательно соскабливал краску, а под ней оказались настоящий орех и карельская береза. Тогда поверхность всю отшлифовал, по деревяшечкам разобрал, лаком покрыл. На рынке по случаю эти светильники-подсвечники приобрел, установил. И как сказал настройщик, пианино оказалось редкой конструкции. Рихтер бы на нем, конечно, не стал играть, ну а мне песни разучивать – в самый раз.
– Действительно, инструмент подошел и по габаритам, и по цвету. Вообще, Леонид Федорович, должна сознаться, что у вас в доме хорошо, тепло, уютно, такая атмосфера доброжелательная…
– Да, я тоже так считаю. Тут у нас нередко Никита Богословский гостевал, так как-то сидим, Никита и говорит: «Смотрю, каждая вещь у тебя – ценность, все на своем месте». Потом сели за стол, стали закусывать, а Никита замечает: «Хотел к закуске привязаться, опять не получается – и салат хороший».
Пророчество Анненкова
– Когда вы почувствовали, что вас манит к себе актерская стезя?
– С самого раннего детства мечтал быть актером, стихи уже в детсаду читал. И хотя артистов в роду не было, родители были очень музыкальны, все в доме великолепно пели. Но музыкой я не занимался, с трудом отходил три года в музыкальную школу. И все потому, что мечтал об актерстве, бредил спектаклями Райкина, учил их наизусть, сам ставил какие-то миниатюры. Когда поступал в театральный институт, читал райкинские монологи, из-за чего меня, по-моему, и выгоняли с первых же туров. На третий год все-таки поступил. И как-то Николай Александрович Анненков, артист Малого театра, у которого тогда учился, на одном из актерских этюдов услышал, как я пою, и ему очень понравилось. Он и предложил тогда подумать о дальнейшем музыкальном поприще. Активно я начал петь уже в армии, и даже создал там музыкальный квартет, а потом, уже работая в театре, пошел в Москонцерт и стал потихонечку втягиваться в певческое искусство. Вскоре стал дипломантом конкурса в Сочи, солистом оркестра Советской песни, потом оркестра Радио, дипломантом телевизионного конкурса «С песней по жизни». В фильме «Рожденная революцией» познакомился с композитором Александром Флярковским, позже на меня обратил внимание композитор Алексей Мажуков, предложивший записать цикл романсов. Потом меня увидел Мурат Кажлаев, а на съемках фильма «Обыкновенное чудо» состоялось знакомство с Геннадием Гладковым. Ну а спустя какое-то время я уже стал ходить на Мосфильм как на работу: записывал песни и параллельно работал на эстраде.
– Послушать вас, так эдакая гладкая творческая дорога, будто маслом намазанная. Разве так бывает?
– Ну что вы, конечно нет. Наоборот, можно сказать, что моя судьба схожа с судьбой дворовой собаки: чем труднее, тем больше борешься за жизнь. Ведь посудите сами: у меня не было серьезного вокального образования, кроме занятий в театральном училище начал заниматься пением самостоятельно дома. Не знал в достаточной степени нотной грамоты и сам освоил это дело. Не умел играть на гитаре, – научился. То есть всегда приходилось держать удар.
– Но и судьба была к вам весьма благосклонна – вы много звучали в кино, вас часто показывали по телевидению?
– Действительно, начал сниматься с 76-го года, и снимался по тем временам страшно много: по 6–8 раз в месяц. Это в те времена, когда существовал репертуарно-режимный отдел, который отслеживал количество появлений артистов на экране. И за превышение нормы наказание было жестокое – могли просто исключить на полгода из эфира. Это, конечно, ущемляло интересы артистов: почему же не мелькать, ежели всюду зовут? Но, с другой стороны, ты не успевал надоесть публике. Правда, сейчас я тоже не успеваю надоесть публике, поскольку меня по ТВ показывают очень редко. Но тут причина в том, что, когда идет запись какого-либо праздничного концерта, то телевизионщикам гораздо удобнее записывать тех, кто исполняет под «фанеру» – там у них все по звуку выстраивается так, как надо. Я же всю жизнь пою только «вживую», и меня потом обычно просто вырезают. Редакторы всегда об этом честно сообщают.
Жена из группы поддержки
– Однако были времена, когда у вас с телевидением были более теплые отношения. Кстати, вы же и со своей женой Валентиной именно там и познакомились?
– Действительно, мы познакомились на телевидении. Валентина тогда была художником по свету, стояла за пультом и освещала нас, артистов. А мне всегда хотелось иметь хорошего, настоящего друга. Девчонки на нас тогда буквально вешались, и легко можно было обмануться: подумаешь, что она в тебя влюбилась, а на самом деле она тебя полюбила исключительно как певца. Для себя же я выписал этакую формулу: избранница должна вращаться в артистическом мире, всех знать, всех видеть, но не должна сама быть на эстраде, потому что ну что это за семья, когда все постоянно разъезжаются на гастроли. Значит, искать надо где-то, так сказать, в группе «поддержки»: звукорежиссеры, осветители, ассистенты режиссера. И тогда начал внимательнее смотреть за людьми, которые меня окружают на съемках. Так в один прекрасный момент на съемках «Утренней почты» и увидел Валентину. И вот уже 25 лет вместе.
На гастроли с напильником
– А это правда, что вы не можете сидеть сложа руки и ничего не делать?
– Правда. Утром встаю и сразу нахожу, чем заняться: что-то подремонтировать, подделать. Когда раньше на месяц уезжал на гастроли, просто сходил с ума от безделья. И вот чтобы на стенку не лезть, начал брать с собой напильники, стамески, отвертки. И чинил друзьям из коллектива часы, очки или телевизор в номере, если он плохо работал: яркость налажу, программы настрою. Заклеивал окна, чтобы не дуло, если это была зима: тут же нарезал газету тонкими полосками и мылом наклеивал. За всю свою жизнь ни разу не ездил отдыхать ни в санаторий, ни в пансионат. Не могу себе представить, как можно просто лежать на пляже и ничего не делать. Как-то был в Израиле на гастролях, умирал целый день от скуки: там-то в номере все нормально работает. Так уж я устроен, что мне нужно постоянно чем-то заниматься.
– А когда на сцене поете, этот зуд бурной деятельности хоть немного притупляется?
– В том-то и дело, что нет! Даже когда на сцене пою, иногда сам про себя думаю, как бы во-он тот винт закрутить. А когда кручу винт, думаю над песней, как бы ее лучше решить. Жена ругается: нет чтобы пригласить мастеров, все сделали бы, как положено. А зачем, если я практически все умею, да еще и получаю от этого огромное удовольствие. Что касается дерева – резать, строгать, починять, любые деревянные поделки – без проблем. Да и с металлом справляюсь, и резьбу могу нарезать. У меня есть метчики, весь набор инструментов для нарезания резьбы. На даче у себя водопровод делал: колена, переходники… Расчертил, нарезал, собрал.
– Для вас нет невозможного?
– Ну, если только что-то, связанное с суперсовременной техникой. Хотя и тут нередко успешно справляюсь – ведь когда встречаешься с чем-то для тебя новым, еще интереснее. Тут у сына недавно сломался усилитель. Посмотрел – разорвался шток между потенциометром и захватом-крабом. А там все держалось на каком-то специальном клее, и шток-то всего диаметром 2,5 мм. Как это сделать, я не знал. Конечно, можно было отнести в мастерскую – и никаких проблем. Но хочется же попробовать самому. Покрутил-повертел, просверлил два отверстия по 0,5 мм, вставил два штыря, свел их… Работает! И с гордостью подумал про себя: «Ай да я, ай да сукин сын!»