Квартирный ряд для кукол Вероники Гараниной
Почему-то в последнее время на художественных выставках мимо большинства экспонатов проходишь равнодушно, едва взглянув. Но вдруг останавливаешься. Вот оно! Новое, необычное, бередящее душу. И уносишь с собой в памяти, и оно долго тебя не отпускает. Любители таких показов наверняка запомнили многочисленную группу кукол-скульптур, ярких персонажей «Убийства в Восточном экспрессе» Агаты Кристи. Автор этих работ, художница Вероника Гаранина сегодня гость нашей рубрики.
Штрихи к портрету Алисы
– Вероника, вы, что называется, состоявшийся, признанный художник, автор живописных и графических работ, станковых композиций. Искусствоведы отмечают, что в ваших произведениях «изысканная цветовая гармония соединена с пластичной элегантностью рисунка». Почему вдруг куклы?
– Наверное, подвигло к этому чувство протеста. Однажды побывала на выставке кукол, и многие из них просто разозлили. Натуралистичные, из какой-то синтетической пластмассы, неприятные мне образы. Хотя есть группа очень талантливых художников: Юлия Устинова, Дима ПЖ. Решила тоже попробовать. Начала с Алисы, тема которой, как и вся детская классика, присутствует с нами всегда. Мысль поместить ее в домик возникла сразу – должна же кукла где-то жить! Дом получился нейтральным, многофункциональным – туда можно поселить кого угодно.
– Ваша Алиса не похожа на привычную, классическую Джона Тэнниэла, памятную с детства.
– Но она и не должна быть похожа, хотя выполнена тоже в викторианском стиле, одета в викторианский костюм. Керамическую головку сделала моя приятельница художница-керамист Наташа Лаптева. Мне понравилось, что она отошла от натуралистичности – ведь это тупиковый путь в искусстве. Таким путем сейчас идут голландские художники-кукольники, но у них это – традиция, начавшаяся еще в семнадцатом веке. Куклы у них ван-эйковского типа – круглолобые, с острыми подбородками.
«Дом Алисы» – для игры, причем достаточно активной, его можно дополнять, досочинять. Он для детей, а потому неизбежно дополнится детскими апокрифами, следами игр, что-то забудется, что-то привнесется.
«Усадьба Муромских» – проект замкнутый и статичный. Тут не должно появляться новых предметов, история канонична и исчерпана текстом «Барышни-крестьянки» А. С. Пушкина. Его идея – покой и любовь, домашняя жизнь поколений. И если «Дом Алисы» задуман как постоянная часть домашнего интерьера, то «Усадьбу» расчехляют и собирают изредка, как рождественскую елку, – на несколько зимних вечеров.
На выставках я разрешаю детям подойти и поиграть в персонажей «Дома Алисы», но их обычно останавливают родители: «Нельзя, это дорогая вещь, что-нибудь сломаешь – не расплатимся!». Хотя сломать там нечего.
– Наверно, здесь стоит сказать нашим читателям о размерах домиков.
– Ну, «Дом Алисы», например, метр на восемьдесят сантиметров и сорок в глубину. Но это то, что касается квартирного ряда для кукол.
Серия «Восточный экспресс» в стилевом отношении представляет собой разыгрывание карты «Ар деко» минимальными средствами. Когда я делала их, представляла себе эту компанию лилипутов на перроне большого вокзала – молчаливую, отрешенную и в то же время еще связанную с остальным миром своим последним страшным долгом.
Вообще-то я закончила Полиграфический институт по специальности книжная графика. Керамические пластины к «Золотому Ослу» Апулея – это иллюстрации к книге.
Читая и перечитывая литературное произведение, художник-иллюстратор дает свою пластическую версию прочитанного. По большому счету, и фрески, и вазопись – суть иллюстрации. Книга, как таковая, развивалась много веков в русле типографских реалий, традиционно сопровождаемая иллюстрациями в техниках, доступных современными ей способами воспроизведения. С развитием фото эти возможности сильно расширились. Чем бы и на чем бы ты ни рисовал, лепил, царапал, вышивал или высекал, способ поселить это в печатную книгу есть.
Сюжеты керамических рельефов навеяны античным романом, который переполнен сплетениями мифологии с забавными авантюрными историями, бытовыми анекдотами, античными «страшилками». Он дает бесконечное число тем для пластики и особенно в рельефе, столь излюбленном эллинизмом виде скульптуры.
Выручает барахолка
– В «Доме» и «Усадьбе» много всяких предметов: мебель, шкафчики, полочки. Поражает большое число использованных материалов, совершенно разнородных.
Их надо где-то раздобыть, да и хранить, наверное, проблема…
– Кукольное дело – это средоточие многих прикладных техник. Здесь можно использовать ювелирку, шитье, вышивку, плетение, керамику, живопись. Но все должно сойтись в образы, если этого не происходит – беда.
А материалы найти совсем не сложно. Совсем не обязательно покупать втридорога в специализированных салонах готовые наборы, из которых любители за вечерок-два сделают готовую куклу. Здесь очень выручают барахолки, где можно сделать самые неожиданные приобретения. Наконец, находят применение какие-то долго валявшиеся дома вещи, много приносят знакомые. И это становится проблемой. Некоторые мои друзья, которые работают с куклами, уже объявили мораторий: «Все, больше не беру!»
Иногда хорошо всем знакомые предметы получают новую жизнь. Например, в «Усадьбе Муромских» балюстрада на втором этаже выполнена из обычных бельевых прищепок, но они вывернуты в другую сторону, покрашены – их не сразу узнаешь. Часто в дело идут шахматные фигурки.
«Хоть немного в красоте поживем!»
– Простите за банальность, но повторю всем известную истину, что настоящий талант всегда многогранен. Как родилась «Сухумская тетрадь», где ваши рисунки – как стихи, а ваши стихи – как рисунки? Например, такие: «Виноградные лозы весною исписали весь город Сухуми непонятною черною вязью. Кто прочтет – будет знать слишком много: наперед, на пять лет всю погоду, курс валюты и срок своей жизни».
– У одной из моих учениц там родственники, и мы провели подряд две весны в этом полуразрушенном послевоенном городе. Сухуми очень красив, его архитектурный облик создавал тот же архитектор, который работал в Ницце и Каннах.
– Вы упомянули об ученице. Вы преподаете, передаете юному поколению ваше «домостроительное» искусство?
– Несколько лет вела занятия по керамике. Это были дети семи-тринадцати лет, когда у них уже хорошо развита моторика рук, но они еще не вошли в тот трудный подростковый возраст, когда их мало интересуют уроки. А что касается кукольного мастерства, то не считаю себя профессионалом. Тем более что сейчас много курсов, где вас быстро, за три месяца, научат основным приемам. А я каждый раз изобретаю велосипед. Этому не нужно учить, от этого нужно отучать.
– Вы много путешествуете? Где еще, кроме Сухуми, побывали?
– Предпочитаю больше сидеть дома. Но в прошлом году несколько московских художников, и я в том числе, были приглашены на пленэр в Ханты-Мансийск. Вместе с сибирскими художниками, а также приглашенными из Чехии, Финляндии, Нидерландов, мы путешествовали на теплоходе по Оби и очень много рисовали. Потом в Ханты-Мансийске была устроена большая выставка, которая до сих пор перемещается по городам Сибири.
– Вы – универсальный художник. Знаю, что даже работали в храме.
– Одно время думала, что буду заниматься монументальными работами. Обучалась технике фрески и два года с группой художников расписывала храм в Вешняках.
– Это был новый храм?
– Старый, но в 50-х годах прошлого века его расписали масляными красками, а мы должны были все переделать, используя технику традиционной фрески.
– Хорошо получилось?
– Наверно. Во всяком случае, бабушки этого прихода, которые встретили нас поначалу не слишком доброжелательно, потом говорили: «Хоть немного в красоте поживем!». Но не могу утверждать, что сильно продвинулась в направлении монументализма, потому что это всегда бригадная работа зачастую с очень жесткими сроками. Мне больше нравится расписывать интерьеры жилых квартир.
Одна из любимых работ – отделка интерьера в Бутове. Знакомая архитектор пригласила меня уже на готовую концепцию: бетонный куб, с которого обычно начинается работа, был спланирован очень свободным. Не забитым информацией, что соответствовало характеру заказчика. Роспись не должна была вылезать на первое место. Поэтому пришло решение пейзажных вариаций, которые были использованы во фризе, настенных панно, портике над окном в большой зале и еще ряде фрагментов.
– Просто пейзажи?
– Ну, кое-где руины, что-то еще…
– Как у Губера Робера, что в Архангельском?
– Нет, повеселее, конечно. Я использовала имитацию мозаики мазком. Кое-где вставляла акриловую бронзу, так же как и настоящую мозаику расцвечивают кусочками металлизированной смальты.
Не дом, а Пизанская башня
– Поговорим немного о вас. Где вы родились?
– В Москве, на Домниковке, в старом деревянном доме, сильно покосившемся в 1941 году после первой бомбежки, когда недалеко упала бомба. Но, видимо, добротно был сработан, так как простоял в таком виде до начала 60-х. Когда мне было два года, а это 1958-й, мы с родителями переехали на Ленинский проспект.
– В отдельную квартиру?
– Нет, отдельные квартиры предоставляли чуть позже, когда началось повсеместное строительство «хрущевок». А мы всей своей большой семьей – родители и трое дочерей – получили две комнаты в трехкомнатной квартире с соседями. Много позже соседи выехали, и у нас появилась возможность занять всю квартиру. А бабушка продолжала жить в старом доме, и мы ходили к ней в гости, считая подворотни, чтобы свернуть в пятую или шестую, потому что дом стоял во дворе. Помню, что пол в бабушкиной комнате был покатым градусов на тридцать. Куда там до нашего дома какой-то Пизанской башне!
– Как же вы суп ели?
– Ну, наверное, что-нибудь подкладывали под ножки стола.
Приспособиться можно ко многому… Потом бабушка переехала к нам, и утра стали начинаться с пересказывания друг другу снов, которое обычно начиналось словами: «Иду я по Домниковской…»
– Охотно вам верю: за 44 года, что живу в Новых Черемушках в пятиэтажке, так и не привыкла ни к дому, ни к новому району. И хотя нас бодро уверяют, что переселение из «хрущевок» состоится в нашем же округе, меня это мало утешает – хочу на свою Остоженку. Сейчас вы живете в Строгине, нравится этот район?
– Нравится, пока не тронули парк, но его уже потихоньку отгрызают.
– Что это за парк?
– Окультуренные остатки выселенной деревни. Еще остались фруктовые деревья, подсадили сосны, березы, обустроили аллеи. Это же на Москве-реке, напротив Серебряного бора. К сожалению, река у излюбленного места отдыха москвичей становится все грязнее, хотя в ней еще до сих пор водятся выдры, и недавно рыбаки показывали мне пойманных раков. Весной поют-заливаются соловьи, на Тушинском поле перекликаются перепелки, а в конце февраля прилетают снегири.
Зверье мое
– Мне рассказывали, что у вас дома живет много всякого зверья.
– Ну, это кто-то преувеличил. У нас только кот, собака, галка и улитка.
– Про домашних кошек, собак и даже улиток наша газета уже писала не раз, а вот галок еще не было. Хорошо ли птицу держать дома?
– Птицы у нас жили довольно часто. В деревне, где мы с родителями обычно отдыхали летом, вокруг церкви росли высокие деревья. Там было много грачевников, из них то и дело выпадали неоперившиеся птенцы. Мы подбирали их, приносили домой, пестовали, но не знали, как это правильно делать, и они часто погибали или, чуть окрепнув, улетали.
Однажды, уже в Строгине, во дворе увидела совсем голую галку, без единого пера. Она выглядела очень испуганной и несчастной, ходила не как птица, а как человек – вертикально, потому что у нее не было хвоста-балансира. Сразу я ее не взяла, но она так и стояла перед глазами, и когда вечером собралась гулять с собакой, подумала: если она еще там – возьму. Она была там. Пришлось, правда, побегать, птица оказалась довольно шустрой.
Перья у галки выросли довольно быстро, и теперь она общая любимица и охотно общается со всеми на своем галочьем языке. Сначала мы ее назвали Мисс Долбин, потому что она постоянно что-то долбит, но имя оказалось длинноватым, а потому неудобным, и быстро съехало на простую Чичу.
Еще у нас живет виноградная улитка – Улита. Нам как-то привезли из Крыма две штуки, но одна довольно быстро погибла, а эта живет уже шесть лет. За ней интересно наблюдать во время еды: если в доме тихо, то слышно, как она хрупает морковкой, огурцом или листом салата. Поев, уползает в коробку-домик и спит там две-три недели, пока снова не проголодается. Выходное отверстие затягивается белой пленкой. Когда пленка становится прозрачной, это значит, что Улита проснулась, и нам пора позаботиться об обеде.