Любовь Казарновская: «Родить ребенка – самый выгодный контракт!»
Творческая жизнь Любови Казарновской – череда побед, в применении ко многим из которых уместно уточнение – первая. Первая (и до сих пор единственная) российская певица, исполняющая сложнейшую партию Саломеи в опере Р. Штрауса. Первое российское сопрано, приглашенное в Зальцбург Гербертом фон Караяном. Первая певица, сделавшая запись всех 103 романсов Чайковского…
Аллергия на блондинов
Личная жизнь Казарновской – невероятное стечение обстоятельств и роман длиною в жизнь с Робертом Росциком, профессиональным импрессарио, много лет проработавшим в Венском оперном агентстве и оставившим его ради своей Любови.
– В молодости каждая девушка рисует образ идеального мужчины. Соответствует ли ему Роберт? Или вы считаете, это неважно, когда встречаешь свою любовь?
– У меня никогда не было образа, к которому бы стремилась. Конечно, внешне мне нравились многие актеры, но в жизни всегда почему-то возникали полные противоположности. Например, нравились брюнеты с темными глазами, такие как Грегори Пек, но везло исключительно на блондинов с голубыми глазами. А в Роберте органично соединились все те качества, которые я ценила. Это очень интересный человек, который воспринимает искусство и оперу точно так же, как я. Он не только понравился мне, мы и чувствовали с ним одинаково. Нордический тип, мужественная внешность. И главное, его нельзя назвать слащавым красавчиком. Всегда терпеть этого не могла.
– Что для вас вообще главное в мужчине?
– Прежде всего – характер и ум. И это все соединилось в одном человеке. Роберт – сильный, но очень добрый, в нем нет какой-то мужской жестокости, что тоже всегда меня приводило в жуткое состояние. Как правило, если в мужчине есть характер, он резок, жесток, эгоистичен, считается только со своим мнением. У Роберта наоборот… «Да, плевать мне, что сегодня нет обеда, что рубашка не поглажена. Отнесу ее в специальную службу. Но я знаю, что у меня жена – певица… Я ведь женился не на домохозяйке».
Хотя, конечно, он любит, когда я что-то готовлю или глажу его рубашки (бывают у меня такие нечастые приступы). Но это никогда не было приоритетом наших отношений. Когда у нас родился сын, Роберт мне очень помогал, и никогда от него не слышала ни слова упрека. На него всегда можно опереться.
– Но ведь Роберт жил и работал в Вене…
– Да, в Вене. И история у нас была очень красивая, романтическая. Он приехал слушать молодое поколение российских певцов для приглашения в Венскую оперу. Я тогда работала в Мариинском театре в Санкт-Петербурге. Не могу сказать, что это была любовь с первого взгляда, но нам сразу захотелось общаться. Он звонил из Вены, мы часами болтали по телефону, общались так, будто были знакомы лет двадцать. А когда приехала на прослушивание в Вену, у нас начался роман. И это было так естественно… Даже мама всегда говорила, что мне повезло.
– Неужели совсем никаких проблем не возникало? Все-таки разный менталитет…
– Обычно людям, которые женятся или выходят замуж за иностранцев, трудно понимать друг друга. Как будто встречаются два разных мира, тем более в то время. Мы еще были такие советские, закомплексованные, а у них – абсолютно «отвязанное» сознание, они на многие вещи смотрели совершенно иначе, с другой стороны. Но мне и здесь повезло. Роберт умеет слушать партнера. Часто я сама поступала эгоистично, а он тактично старался объяснить свою позицию. И позже понимала, что он действительно прав. Просто умный мужчина!
– Насколько понимаю, ему пришлось от многого отказаться ради вас.
– Он тогда работал в ведущей оперной агентуре, а когда мы поженились, ушел оттуда, сказав: «Певцы, особенно сопрано, меня не поймут. Будут говорить, будто я лучшее берегу для жены, что нечестен». А понятие чести в профессии очень важно. Если твой клиент перестает тебе доверять, он от тебя уходит. Так Роберт стал заниматься какими-то глобальными проектами, оперными постановками, в которых наравне со мной (или без меня) участвовали другие исполнители.
Но я порой видела такую тоску в его глазах, когда он заходил в Венскую оперу… Правда, Роберт никогда мне ничего по этому поводу не говорил. И если спрашивала, хочет ли он вернуться в театр, всегда отвечал: «Если стану работать в театре – ты станешь заниматься своими делами, и это будет уже не семья. Мы превратимся в людей, которые иногда съезжаются под одну крышу». А когда появился ребенок, Роберт сказал, что теперь вообще не имеет на это права. Наверное, у него бывали моменты, когда он об этом подумывал.
Растет скрипач…
– Вы решились родить ребенка на самом пике карьеры. На такое способна далеко не каждая артистка.
– В то время, когда я забеременела, у меня как раз были одни из лучших контрактов: Королевская опера «Ковент-Гарден», Гранд Опера, Ла Скала… Но тогда я была уверена: если суждено, контракты в этих театрах еще будут. И сегодня с уверенностью могу сказать, что ни на секунду не пожалела о своем решении. Несмотря на то, что после родов мне пришлось подтверждать некоторые свои контракты прослушиванием. Бывает, что певица после родов не восстанавливается или восстанавливается не так быстро, но я никогда не сомневалась, что все будет хорошо.
Андрей родился в любви. Он хороший, талантливый парень, который всегда доставлял нам много радости. Он такой неожиданный в общении, задает столько вопросов, что нельзя ни на мгновение расслабиться. Мы всегда должны в чем-то оставаться такими же детьми, как и он, иначе просто не поймем друг друга.
– Он вас не ревнует к профессии?
– Иногда говорит: «Мама, ну сколько можно?! Ты опять уезжаешь? Ты ведь нам нужна». Поэтому Роберт вместо того, чтобы ехать со мной, остается дома, с сыном – ребенок не должен расти как трава. Еще, по крайней мере, лет пять нужно уделять ему много внимания, чтобы реализовать хотя бы восемьдесят процентов того, что дала ему природа. Один он этого не сможет сделать. Это и раньше было трудно, а сегодня – вдвойне. Мир не был таким жестоким, не было такой сумасшедшей конкуренции. Нам нужно все время его подталкивать и подпитывать, потому что, как человек творческий, он ранимый и неуверенный в себе. Часто приходит, чтобы спросить совета или показать свои творения, и тогда надо вселить в него оптимизм. Для него всегда были важны наши оценки, наша помощь, правильное слово, сказанное в нужное время.
– Ваша слава на сына не давит? Он же тоже планирует связать жизнь с музыкой.
– Он еще не очень хорошо понимает, что это такое. Хотя, конечно, знает, что мама у него известна как музыкант, знает мне цену как певице и даже иногда говорит: «Ты здесь так спела, как я бы даже на скрипке не сыграл…». Но для него известность пока еще – понятие абстрактное, и мне это нравится. Дома эту тему никогда не поднимаем. Для него мы просто мама и папа.
– А в его обучение вы как-то включаетесь?
– На уровне советов и рекомендаций всегда говорю: «Запомни одно – чего ты сам творчески добьешься, за то и будешь отвечать перед публикой. Будь на сто процентов профессионалом, твори, и тогда ни тебе, ни нам не придется краснеть. И не жди от меня звонков педагогам. Я сама так училась, рассчитывая только на свои силы. Тебе выходить в профессию, где ни мамы, ни папы не будет». И рада, что он меня понимает.
Хорошо, где нас нет
– Вашу профессию можно назвать эмоционально напряженной – на выступлениях приходится выкладываться. А как вы обычно восстанавливаетесь?
– Должна сказать, что для меня момент общения с публикой, залом – уже в каком-то смысле обмен энергиями. Если вижу, что зал мне отвечает, дышит вместе со мной, эмоционально на меня настроен, я не трачу сверхзапасов энергии, она ко мне возвращается. Такой обмен дает артисту очень много, он, как батарейка, заряжает тебя, и ты не чувствуешь уже усталости, а наоборот, уходишь со сцены окрыленный.
Если происходит иначе, значит, ты делаешь что-то не так, перерасходуешь батарейку, постоянно работаешь на износ, а этого не должно быть. Ты как чаша, которая заполняется чуть больше или чуть меньше, но это всегда открытый сосуд.
Тем не менее, каким бы успешным ни было выступление, на следующий день всегда стараюсь отдохнуть – как-то подзарядиться, меньше общаться, говорить по телефону, уйти от суеты, просто посидеть в тишине, почитать хорошую книгу, пообщаться со своими мужчинами – мужем и сыном.
– Путешествовать любите?
– Очень люблю новые места, особенно связанные с историей. Поэтому обожаю Испанию, Италию, юг Франции и Германии, Австрию.
– С семьей удается выбраться на отдых? Или это для вас недоступная роскошь?
– Это получается только летом, когда у сына экзамены заканчиваются, потому что он тоже музыкант, да к тому же еще маленький, а у меня в это время как раз загруженность меньше. Тогда мы все вместе едем в Баварию на горные озера с их ледяной, но чистой водой, которую можно даже пить. Очень хорошее оздоровление организма.
– Вы жили в Америке. Какой она показалась сразу при приезде? И изменилось ли ваше мнение по прошествии времени?
– Сначала была в восторге. Нью-Йорк – первый город в Америке, который увидела, – очень напоминал Москву бесконечной толкучкой на улицах, в кафе, театрах. Этакий неспящий город с живой энергией и интересным кругом общения. Но быстро увидела все минусы города и ментальности в целом. А вообще – хорошо там, где нас нет.
Гостеприимство в прошедшем времени
– Насколько понимаю, «по призванию» вы – городской житель. Могли бы решиться переехать, например, в Подмосковье? Сегодня это модно.
– Несмотря на то, что я – абсолютно городской житель, может быть, и решилась бы жить в Подмосковье для того, чтобы дышать свежим воздухом и быть в тишине. Если бы только не было такого безобразия с движением… А тратить по четыре часа в сутки на дорогу от дома до города и обратно просто не могу себе позволить.
– Кто, на ваш взгляд, сегодня самые гостеприимные хозяева?
– Сегодня таковые вряд ли есть… А все, что можно увидеть, – показушное. Раньше мы, русские, были самые гостеприимные. Всегда вспоминаю бабушку – папину маму. Она была просто психотерапевтом для всего нашего дома. Двери в квартире всегда были открыты, и соседки приходили выпить чаю, поделиться новостями, проблемами. У нас постоянно был накрыт стол, в самом центре – самовар, бабушка постоянно пекла пироги, пампушки. И несмотря на то, что денег было не много, стол всегда был полон чего-то вкусного. Такими были настоящие русские люди, которые, если ты им дорог, приятен, интересен, готовы расстараться. На Западе иначе. Да, тебя могут принять, но только если ты профессионально для них интересен. О каком-то гостеприимстве говорить приходится редко.
– Из своих путешествий что-нибудь привозите, кроме впечатлений?
– Конечно, впечатления – главное. А те сувениры, которые обычно привожу из поездок, – лишь памятка, способная пробудить прежние приятные воспоминания. Например, когда смотрю на маленькую скрипочку, привезенную недавно из городка на юге Германии – Митенвальда, где расположена кремонская школа изготовления скрипок, передо мной тут же встает его образ. В этом городке всего две улицы и одна церковь, два скрипичных музея и десяток роскошных мастеров, работающих по старинной технологии, которая сродни Страдивари и Гварнери.
– Вы объездили весь мир. Где чувствуете себя как дома? И что вам необходимо для комфорта?
– Для комфорта требуется моя, созданная моей семьей обстановка, какие-то вещи, к которым привязана. Моя кровать, повернутая так, как мне нужно, хороший вид из окна, любимое дерево, которое из него вижу. Вообще дом, устроенный моими руками, – иначе это гостиница. Любые апартаменты, где бы мы ни жили, обустраивали так, чтобы нам в них было всегда приятно и хорошо.