Лев Дуров: «Агента клауса пришлось «убрать» под Москвой»
С народным артистом СССР Львом Дуровым я познакомилась много лет назад в Крыму – на съемках фильма «Таис Афинская». Он играл древнегреческого мудреца Диогена, и смею утверждать, что самой экзотической «квартирой», в которой актеру когда-либо приходилось жить, была бочка Диогена. До сих пор, знакомя туристов с пещерами Нового Света, экскурсоводы с удовольствием рассказывают легенду о том, как во время шторма бросался Дуров в пучину вод, чтобы уплыть от царя подальше. А съемочная группа, стеная на берегу, переживала за великого актера…
– Но мы-то с вами знаем, что никакого шторма не было, лишь легкое волнение. А метались по берегу исключительно гримерши – боялись, как бы я не утопил реквизит – диогеновскую бороду. Хотя был случай, когда действительно чуть не утонул. Дело тоже происходило в Крыму, в очень сильный шторм. Люди отбегали от парапета, боясь сильных волн и брызг. А я перегнулся и услышал: «Помогите!». Там, в пучине, кто-то в синей шапочке болтался в волнах, и как мне показалось, до него было рукой подать. В чем был, в том и плюхнулся в воду. Подплываю и говорю: «Если за меня схватитесь, я вас утоплю. И сам утону». Подхватил его, а за спиной слышу удары весел – это военные гребут к нам на лодке. Видимо, решили, что я – либо кретин, либо спортсмен какой-то ненормальный. Парня подняли, а меня оставили – мол, выбирайся, как знаешь. Долго полоскало у берега – туда-сюда. Выйти не мог. А потом выкинуло.
Пристрели его! Он же мучается
– Похоже, вы не только бесстрашный, но и азартный человек…
– Похоже. Помню, в школе-студии МХАТа делали этюд. В маленьком окопе сидели три бойца – Горюнов, Анофриев и я, отражали танковые атаки противника. Все вместе решили, что я погибну при отражении первой же атаки – пуля попадет прямо в сердце. Потом по нашему сюжету должен был погибнуть Горюнов, а Олег Анофриев, обвязавшись гранатами, обещал броситься под танк.
И вот, когда мы начали, мне вдруг жутко не захотелось умирать! Какого черта я должен умирать, если можно повоевать еще?! Атака была отбита. Мои «соокопники» смотрели на меня в недоумении: я же оставался жив! Началась вторая атака. Понял, что надо получить хотя бы легкое ранение. Ко мне подполз Горюнов и, перевязывая, зашипел: «Ты что, спятил? Мы же договорились – лежи тихо!» – «Ничего я не спятил! – зашипел я. – Умирай сам!» – и пополз на боевую позицию. Меня опять ранило, но не смертельно. Продолжал стрелять. И тогда вдруг Анофриев заорал: «Пристрели его! Пристрели! Он же мучается!». Горюнов сделал скорбное лицо, сморщился, отвернулся и выстрелил в меня из указательного пальца. Я вздрогнул, немного подумал, понял, что делать больше нечего. И умер…
– Для многих актеров театр – второй дом. А для вас?
– Действительно, большую часть жизни мы проводим в театре – репетиции, спектакли, просто приходим в театр, даже если не заняты.
Лефортовский дворец времен войны
– У вас на стене висит фотография старого Лефортовского дворца. С ним связано что-то личное?
– Здесь прошло мое детство. Дом наш действительно был необычным – маленькое, огражденное от прочего мира государство. Чтобы попасть к нам в гости, нужно было подать заявку коменданту. Потому что здесь располагался военно-исторический архив МВД СССР.
Двор снаружи охранялся, зато внутри могло происходить все, что угодно. Даже самоубийства. Арестов было много. При мне арестовали Юрцева – начальника архива. Помню, как его выводили, у мужика было совершенно белое лицо, у «Эмочки» стояли НКВДэшники…
В нашей коммуналке проживали двенадцать семей. Ведь Лефортовский дворец – это только звучит красиво, на самом же деле жили в конюшнях, построенных при Екатерине, в одноэтажном, полукруглом флигеле. Недавно подарили выписку: шесть человек – на 28 метрах! Но тесноты тогда не ощущал и не понимал, что уборная – общая, а ванной вообще нет, ходили в баню.
В этом дворе я рос, влюблялся, тут у меня потом дочка Катька родилась…
А во время войны на крыше этого дворца тушили зажигалки.
– Страшно было?
– Нет, страха не было. Ведь немцы пунктуальны до маразма: прилетали бомбить регулярно и точно в одно и то же время. Самолеты было слышно издалека, и мы успевали подготовиться. Они часто «мазали»: зажигалки попадали в Яузу.
И вообще ведь в начале войны мы всерьез ее не воспринимали – как какую-то «игру». Бомбят Киев, бомбят Минск – это где-то далеко… Но когда стали приносить похоронки…
– А голод помните?
– Конечно. Сначала в Москве пропали голуби. Потом стали есть ворон. Сам «охотился» за ними. Ворон потом раздавали по квартирам, варили из них суп.
Помню панику, когда все начальство из Москвы сбежало, и столица осталась совершенно неуправляемой. Город был усеян сожженными листками – жгли архивы. Вовсю орудовали мародеры. Около ворот нашего двора какое-то время стоял мешок конфет – кто-то упер, но, видимо, не смог дотащить. Мы все ходили вокруг, облизывались, но к конфетам так и не прикоснулись. Был, видимо, какой-то внутренний запрет. А потом мешок исчез. Кто-то все-таки утащил.
– А видели, как пленных немцев вели по Садовой?
– Видел. А значительно позже как-то услышал по телевизору, что наши оскорбляли и чуть ли не плевали в этих немцев. Это не так. Когда шли пленные, стояла гробовая тишина, был слышен только блямкающий звук их подошв и консервных банок, висевших у поясов. Никто в них ничего не кидал, – люди смотрели как завороженные. Кажется, среди пленных были даже генералы, шли в наградах и черных очках: больно, наверное, было смотреть на ту Москву, которую хотели взять, а не взяли. Шли униженные, растоптанные, имели жалкий вид. Никакой ненависти не было, ну чего тут кричать, чего кидать? Они и так были где-то внизу, а глаза – в асфальт.
– Пригодились такие наблюдения в жизни?
– Обратите внимание: ведь наше поколение, несмотря на голод и прочие испытания, – гораздо крепче нынешнего. Когда знаешь, что такое голод, когда оладьи из картофельных очисток воспринимаешь как деликатес, а подсолнечный и хлопковый жмых как основную еду – это воспитывает. Ты знаешь цену похоронки, приходящей к соседям. Мы понимали, что такое жизнь, отданная за родину. И многие из нашего поколения живут долго. Вот Михаил Александрович Ульянов недавно умер – могучий человек и могучий актер. Не дожил двух месяцев до восьмидесятилетия. Хотя ему досталось: и семью раскулачивали, и разные жизненные сложности, и чиновничьи дела даром не прошли.
А в цирк – не позвали
– В Англии вам присвоили звание «трагический клоун». Почему же тогда театр, а не цирк? Ведь в вашем роду уже были цирковые люди…
– В роду были не только цирковые артисты, но и военные, и настоятели монастырей. Семейные предания хранят память о Надежде Дуровой – знаменитой девице-кавалеристе. Много грандиозных личностей. Это видно по портретам. Например, дедушка по маминой линии – купец первой гильдии Пастухов, поставщик двора его императорского величества. Такое лицо потрясающее!
А что касается цирка… Наверное, не позвали в нужный момент. А в театр позвали. Знаю: цирк – такая же зараза, как театр. Даже страшнее. Очень люблю коверных. Мне кажется, из меня бы вышел неплохой. Когда как-то выразил эту мысль Юрию Владимировичу Никулину, он поддержал: «Да, ты был бы хорошим коверным».
И даже не потому, что не стал клоуном, уверен, что делать серьезное лицо глупо. И к себе отношусь иронично. Потому что если «думать» что-то о себе или надуваться, так можно уважение к себе и вовсе утратить. Частенько вижу, как человек вдруг становится большим начальником и тут же перерождается. А мне это смешно.
Редко бываю на каких-либо «тусовках». И даже когда приглашают на награждения в Кремле, видя чрезмерную торжественность лиц, пытаюсь шутить, чтобы снять излишний пафос: «А где водка? Где девочки? Кого ждем? Президента?! Тогда тем более есть повод выпить!». Народ в ужасе разбегается.
Почему Штирлиц расправился с Клаусом
– И часто так шутите?
– Бывает. Вот, например, никогда не был членом какой-либо партии. Но с той, которая была «ум, честь и совесть нашей эпохи», однажды дело имел. Как-то с фильмом «Семнадцать мгновений весны» нужно было выехать на съемки за рубеж. А для этого – пройти некую выездную комиссию. Захожу. Спрашивают: «Опишите, как выглядит советский флаг». Вот тогда я «психанул» – нельзя же задавать такие идиотские вопросы! «На черном фоне, – говорю, – белый череп с костями. Называется Веселый Роджер». Мне задают второй вопрос: «Назовите союзные республики». Это они меня спрашивают – актера, который с труппой объездил весь Союз. «Пожалуйста, – и начинаю перечислять: – Малаховка, Чертаново, Магнитогорск…». Как Швейк на медицинской комиссии, которая признала его идиотом. «Спасибо, – говорят. – И последний вопрос: назовите членов Политбюро». – «А почему я их должен знать? Это ведь ваше начальство». – «Товарищ, вы свободны», – сказали мне, и я пошел. Только перешагнул порог киностудии, как набросились: «Ты знаешь, что теперь невыездной? Уже позвонили – злющие, как собаки!». «Ребята, – говорю, – в чем дело? Убейте меня под Москвой». Так режиссер Татьяна Лиознова и сделала: Штирлиц-Тихонов выстрелил в меня в Подмосковье, и я упал в родной, а не в фашистский пруд. И потом, когда награждали участников фильма, меня из списка вычеркнули. Зато позже «народного» дали…
– Да, в истории такое уже случалось…
– Не знаю, кто придумал такую формулировку: «незаменимых людей нет». Не может быть такого! Каждый человек незаменим. Даже сварливый сосед. Когда он умрет и появится новый, он покажется тебе скучным: и не поругаешься толком. Будешь жалеть о том, который ушел, потому что он был неповторим. Все, квас уехал!
– А почему именно «квас»?
– Рядом с домом всегда стояла бочка с квасом. Однажды, проходя мимо, захотел купить домой кваса. Поднялся наверх, взял бидон, спустился и увидел, что вместо той бочки висит объявление: «Квас уехал». И мне так понравилось это абсолютно безысходное объявление… Оно, пожалуй, даже страшнее, чем надпись на дверях в метро: «Выхода нет». В метро, может, выход и найдешь, а вот когда «квас уехал»… Ничего трагичнее не знаю.
Это по-русски!
– Могли бы жить где-нибудь еще, кроме России?
– Сильно сомневаюсь. Чтобы понять наш уклад и загадочную русскую душу, надо, наверное, все-таки пожить в России, походить в стужу к проруби за водой и обмануть одного-другого начальника аэровокзала…
– Было такое?
– К сожалению, сейчас не могу показать две телеграммы. Первая гласила: «ЯЛТА ДОМ ТВОРЧЕСТВА АКТЕРУ ДУРОВУ. СЪЕМКА ВАШИМ УЧАСТИЕМ НАЗНАЧЕНА 4 АВГУСТА БЫТЬ КАЛИНИНЕ 19 ЧАСОВ СОБРАНЫ ПОЛТОРЫ ТЫСЯЧИ АРМИИ АКТЕРЫ СМОКТУНОВСКИЙ УЛЬЯНОВ БЫКОВ СООБЩИТЕ НОМЕР РЕЙСА ВСТРЕТИМ = РЕЖИССЕР ГОСТЕВ».
Какая армия, какой Смоктуновский?! И в помине этого нет. Как нет и самой съемки. А дело все в том, что из Ялты было невозможно вылететь: нет билетов! Пошел с этой телеграммой к начальнику аэровокзала: «Видите, – говорю, – какая армия бездействует, какие актеры! И все из-за того, что не могу вылететь». Сработало! И вот билет у меня в кармане, но, чтобы доиграть эту роль, отбил ответную телеграмму: «МОСКВА МОСФИЛЬМ БЕСПРЕДЕЛ РУКОВОДСТВУ. ВОЙСКО ВЫСТРОИТЬ 1900 ПЛАЦУ СМОКТУНОВСКОМУ УЛЬЯНОВУ БЫТЬ НАЗНАЧЕННОЕ ВРЕМЯ БЫКОВА ЗАМЕНИТЬ ПАШУТИНЫМ ВЫЛЕТАЮ ВСТРЕЧАЙТЕ ПРИВЕТ НЬЮМЕНУ = ДУРОВ».
«Форменное» безобразие
– Смешно. А правда ли, что играли в футбол во МХАТовской команде с самим Николаем Озеровым?
– Сильная была команда, мощная. Знаменитый, грандиозный актер Кторов когда-то был капитаном этой команды, а потом его сменил Коля Озеров. Могу так его называть – играли вместе. Меня очень не любили противники: я был цепким, противным, ничего не пропускал. А однажды даже вошел в историю футбола. Играл тогда в нападении. На одном из матчей вижу: противники берут меня в «коробочку». Это когда незаметно сходятся два игрока, ты попадаешь между ними и после в игре уже практически не участвуешь. И вот вижу: идут на меня два верзилы и Николай Николаевич Озеров кричит мне: «Лева, аккуратней!». А мне деваться-то некуда. И тут мяч неожиданно ударяется и идет на меня. Я, не задумываясь, оттягиваю резинку от трусов и ловлю его, извините, трусами. И бегу. Такой пузатенький бегу к воротам противника. И краем глаза вижу, как вратарь противника буквально валится от хохота. А рядом со мной бежит судья и не знает – свистеть или нет: я ж мяч руками не трогаю! Судья мне на бегу кричит: «Вынимай!», но я ж не дурак: мяч-то руками трогать нельзя. В итоге он свистнул, вынул мяч, постоял и назначил «спорный». Через неделю мне друг приносит газету «Советский спорт» с маленькой заметочкой: «Вчера на стадионе «Локомотив» произошел курьезный случай. Футболист команды МХАТа неожиданно поймал мяч… формой. Судья долго не мог принять решение. Надо внести новый параграф в правила футбола, запрещающий игру формой». Именно формой, потому что слова «трусы» тогда стеснялись.
Был еще более курьезный случай: во время игры один здоровый бугай ушел от меня и рвется к нашим воротам. Вижу, что мне его не догнать, и понимаю: надо его за бедра валить с ног – лучше пенальти, чем прямой удар по воротам. Прыгаю на него, падаю и вдруг вижу, что у меня в руках что-то тряпочное, а передо мной – нечто розовое мелькает. Оказывается, я схватил его за трусы, и он вылетел из них. А играл этот товарищ без бандажа и плавок, и маечка еще у него была закороченная. И вот он несется по полю, весь стадион орет, а я отползаю-отползаю от этих трусов подальше – дескать, ни при чем. После этой игры меня и дисквалифицировали. Долго ходил и просил за меня Николай Николаевич Озеров, уверяя, что я не хотел такого поворота событий. А карьера этого горе-футболиста на том матче закончилась – когда он выбегал на поле, весь стадион начинал орать: «Лобов, трусы держи!». И в этом, конечно, моя вина. Прости меня, Лобов!
Стариков надо убивать в детстве
– Лев Константинович, ощущаете ли вы свой возраст? Пытаетесь ли с ним бороться?
– А чего мне бороться с ним, когда он мне идет? Я играл молодых, когда был мальчиком. Но и стариков играл еще в молодости. Видимо, был хитрым и уже готовился. У итальянцев есть замечательная пословица: «Стариков надо убивать в детстве». Вроде звучит ужасно, но это о том, что нельзя становиться стариком, даже в семьдесят! Нельзя!!! Трава зеленая, солнце светит! Все, ты – пацан! Иди в театр и радуйся. А мы как себя ведем? Просыпаемся утром и начинаем жаловаться. То на жару. То на дождь.
– Интересно, какой вы в быту?
– По дому я умею все делать сам. Например, выиграть на спор у друзей ящик шампанского к Новому году – а это, согласитесь, большое подспорье! Но больше всего обожаю мыть посуду. Не могу видеть лежащую грязную тарелку или вилку. Сразу мою.
Умею готовить. Красиво. Могу поделиться собственным рецептом, «Дуровка» называется. Трется на терке картошка. Крупно. Укладывается в маленькую сковородочку и разбивается яйцо, чтобы все скрепилось. Затем делаете вторую такую же сковородочку. Лезете в холодильник и все обрезки, которые там есть, – от колбасы, мяса, сыра, зелени – собираете в кучу и мелко рубите. Когда картошка поджарится, все это на нее выкладываете и второй сковородочкой прикрываете. Ставите в духовку на пять минут и пробуете! Какие там пиццы?! «Дуровка» – лучшее блюдо в мире!