Николай Чиндяйкин: «Дом надо строить для внуков»
Артист Николай Чиндяйкин – большой домосед. Самое замечательное время для него – когда не надо никуда идти, можно копаться в бумагах, писать. Поэтому мы и начали беседу с Николаем Дмитриевичем с нашего коронного вопроса: что для вас означает понятие ДОМ?Сентиментальный фронтовик
– Пока были живы родители, ДОМ олицетворяла мама. Когда я работал в разных городах – Ростове-на-Дону, Омске, Москве, родители продолжали жить на Украине в тихой провинции. Но, отправляясь к ним, всегда подсознательно себе говорил: «Еду домой». А когда не стало родителей, то вроде и ДОМА не стало… Нет, конечно, у меня есть и квартира, и дом. Особенно теперь, когда мы с женой построили дачу в Тарусе. Там пылает печка, и уже знаю, что и где на участке посажу – где будет лук, морковь, где огурцы, редиска и помидоры. Дом надо строить не для себя, а для внуков. Тогда он будет построен правильно!
– Каким вам вспоминается дом родителей?
– У меня есть стихи, которые называются «Фотокарточка»:
…А за розовым этим забором,
Где наличник резной над окном,
Желтый рубленый домик, в котором
Мы с сестрой родились и живем.
Под окошком у нас палисадник,
Это – мама и папа в цветах,
У него балалайка в руках,
Значит это какой-нибудь праздник.
У меня не болит голова,
И не жмет, и не колет в груди…
Еще бабушка наша жива,
Еще все у меня впереди.
В московской квартире на стене висят старые фотографии, на которых можно разглядеть этот домик. А рядом на крылечке – мама, папа и я с сестрой. В этом доме все делали своими руками. Это было естественно и очень непохоже на жизнь в современной городской квартире. Папа был сентиментальным человеком, он прошел войну, плен, безумно любил нас, детей. Специально для сестры в саду соорудил небольшой деревянный теремок с окошечком и дверью, где она могла бы играть со своими куклами. Для деревни это было странно – к детям такое трепетное отношение, «грибочки» да песочницы обычно не строили.
Мы сами сажали картошку, окучивали, снег чистили, дрова заготавливали. Я очень не любил пилить дрова – нудная работа. Зато любил колоть, хорошо складывал поленницы. Это большое искусство правильно сложить поленницу, чтобы она не завалилась, чтобы зимой не намокала. Во многом благодаря отцу, сегодня могу делать по дому все: чинить, прибивать, готовить…
Три бочонка грибов
– То есть вас можно застать дома с дрелью и молотком в руках?
– Меня безумно раздражают всякие дурацкие юмористические передачи о том, как папа с сыном решили приготовить маме пирог на 8 Марта, как при этом они перемазались в муке, и у них, дескать, так ничего не получилось. Да что это за нация такая?!
Всегда вспоминаю случай из жизни. Вот на детской фотографии Танечка Славина, наша соседка. Однажды ее отец нас взял с собой на лодке проверять жерлицы. Неожиданно разразилась страшнейшая гроза, хлынул ливень. Танин отец мгновенно подгреб к берегу, в три секунды соорудил что-то вроде шалаша – ну, мужик он, ну, что тут скажешь?! Он нас там укрыл, согрел. А едва ливень закончился, через минуту уже горел костер (хотя вокруг все было мокрое). Наши вещички уже сушились, а мы, растертые, бегали друг за другом. Возвращаемся в деревню, где матери с ума сходят – не знают, что с детьми – сухие, здоровые, довольные, сытые. Вот это – для меня норма! А вы говорите «дрель», «молоток»…
– Какие в вашей семье любили праздники?
– Прежде всего – Пасху. Приходили все родственники. Ну, Новый год, естественно. Я мальчишкой вставал на лыжи, брал топор, шел в лес за елкой. Украшали мы ее с сестрой и самодельными игрушками – конфетами, бараночками, но и красивые игрушки тоже были – помню дирижаблик с надписью на боку «СССР».
– Как относитесь к хорошей кухне? Что готовилось на праздниках в вашем доме?
– На столе обязательно присутствовал настоящий домашний холодец. До сих пор на праздники готовлю такой, и гости обычно хвалят. В этом году в десятидневные каникулы в Тарусе меня друзья даже просили «повторить». Делаю холодец в русской печке, все как полагается, варю в чугунке…
Папа замечательно разделывал селедку. Из закусок (мы ведь жили в лесу) уважались грибы. У нас всегда имелось три кадушки грибов. Одна маленькая – там были грузди, и это считалось самым большим деликатесом. В другой – разносол: волнушки, маслята. Мы не мариновали их в банках, а все в кадушках делалось. И еще, если год удавался, волнушки делали отдельно. Квасили домашнюю капусту. Все – из подпола, все домашнее.
И когда уже стал взрослым, то спросил у мамы: «А как же мы жили без холодильника?». Мы ведь не знали о его существовании, ни у кого не было! А она сказала, что в деревне существовал ледник – один на три семьи. На речке пилили пилой кубы льда, опилками их пересыпали, песком, и ледник сохранялся до следующей зимы, тая очень медленно.
А еще отец замечательно коптил мясо на можжевельнике на берегу в обрыве. Он делал углубление, дым от можжевельника шел густой-густой, мы закалывали свинью, и у нас было свое мясо. Потом на чердаке висели окорока.
…А человек играет на трубе
– Как в вашей жизни появился театр?
– Когда мне исполнилось двенадцать, из Горьковской области мы переехали на Украину: сестре надо было поступать в институт. На Украине у меня сразу появилось много интересов: выучил язык, мне купили баян, затем трубу, и я ходил впереди школы во время парадов и играл марш. Там-то и стал заниматься в драматическом кружке, куда попал случайно. Отец, видя, что я вечерами пропадаю на репетициях, пошел разговаривать с руководителем коллектива. И Надежда Леонтьевна – интеллигентнейшая женщина, сказала ему, что я – «одаренный, способный, что должен развиваться в этом направлении, да и внешние данные хорошие». Все это отец пересказал шепотом матери, слово в слово на кухне. А потом вышел и спросил у меня: «Сын, а что такое «внешние данные»?»
– Отец не жалел, что вы стали артистом?
– Один раз он сказал со вздохом: «Я думал, ты станешь автомобилистом». Но он гордился мною, и на моих спектаклях всем, сидящим вокруг зрителям сообщал, что я – его сын. Мама даже отказывалась с ним ходить в театр.
Театр открывает большие возможности. Я объездил всю страну от Владивостока до Риги. Отец очень этому радовался, купил карту СССР и отмечал на ней все мои маршруты.
Мечты о книжной полке
– Поскольку вам приходилось много ездить и жить под самыми разными крышами, то какова ваша персональная формула комфорта?
– Когда я мечтал стать артистом, то представлял себе, что у меня будет своя собственная комната. Почему-то я видел форточку, которую можно открыть и закрыть – отгородиться от мира. В этих фантазиях присутствовала книжная полочка и стол, за которым я буду писать. На этом все мои желания заканчивались. Собственно, мне больше ничего и не нужно. Все это реализовалось в моей жизни уже, начиная с общежития.
Я закончил Ростовское училище искусств по специальности «драматический актер», а потом, будучи уже взрослым человеком, в ГИТИСе получил диплом режиссера.
Надо сказать, что в моей формуле комфорта всегда присутствовала еще одна составляющая, которая могла бы быть определена как наличие талантливых, интересных людей рядом. Мне на них всегда везло. Вначале я поступил на курс Михаила Михайловича Буткевича, уникального, великого педагога. А через два года он сам нас передал Анатолию Александровичу Васильеву. Два таких мастера – так бывает только в сказках! Когда мы заканчивали вуз, Анатолий Васильев как раз получил театр. И собственно нашим спектаклем «Шесть персонажей в поисках автора» этот театр открывался. Благодаря Васильеву я объехал весь мир.
Но главное даже не это. Главное то, что благодаря Мастеру мы окунулись в элитарный, закрытый, и вместе с тем, законченный художественный мир. Мир абсолютно самодостаточный, очень быстро расположившийся в истории русского театра. Сегодня у Мастера могут отбирать здание, снимать его театр с дотации, могут нести всякую чепуху про его систему – это уже ничего не изменит. Васильев – это целая театральная эпоха, целая школа! И как подтверждение этому, когда на Мастера посыпались административные неприятности, вместе с ними, обрушилась и масса международных наград – правительство Франции ему присвоило вторую степень Ордена Почетного Легиона, всевозможные посольства, страны давали ему награды, премии. Наши тоже присудили ежегодную премию имени Карамзина. В Доме, созданном Васильевым, у меня прошла очень серьезная часть жизни.
Вообще, о каждом из театров, в которых я работал, я могу рассказывать, как о своем втором доме, и это будет правильно.
Период ростовского ТЮЗа пришелся на те времена, когда все было нараспашку, когда руки бредили гитарными струнами, а из каждого окна доносились песни Окуджавы.
А традиционный русский академический театр в Омске подарил общение с целой плеядой блестящих, большущих артистов – Е. И. Псаревой, Б. М. Кашириным, А. И. Щеголевым, Н. Д. Чонишвили, А. Ф. Тепловым. Там играла и моя покойная жена Татьяна Ожигова. Если бы вы видели, как она играла Катерину в «Грозе»! Сейчас ведь уже нет трагических актрис. Да, может быть, они уже и не нужны… Но в любом случае, чем больше проходит времени, тем больше я убеждаюсь, что это был великий театр!
Мне лестно, что я могу сказать: «Я работал с такими людьми! Я был их учеником». Они приучили меня все делать добротно и ко всему подходить ответственно. Я, например, три года делал спектакль «Плач Иеремии», где нет ни одного профессионального артиста, а есть только церковные певчие. С этим спектаклем я проехал полмира. Получил за него «Золотую маску», из-за которой тогда все перессорились – ведь это же был не драматический спектакль, а не давать «Маску» тоже было нельзя. Потому что этот спектакль был лучшим, и все это понимали.
– Последний вопрос: что значит в вашей жизни Женщина?
– Женщина – это все. Буквально все. Она – и муза, и хранительница очага. Благодаря ей мне в доме уютно и хорошо. Собранные здесь, в этой квартире вещи, имеют свою историю, здесь нет ни одной случайной фотографии или картины. В основном, к этому приложила руку моя жена Раса. Она – литовка. Художник. И многим вещам, которые вы здесь видите, подарила вторую жизнь.
Николай Дмитриевич Чиндяйкин родился в 1947 году. В 1968-м окончил театральное училище в Ростове, в 1987-м – ГИТИС (актерско-режиссерский курс
А. Васильева). Заслуженный артист России. В 1987-м получил приз журнала
«Театральная жизнь» за лучшую постановку сезона – спектакль «Не играйте с архангелами» Омского театра драмы, в 1997-м – Национальную театральную премию «Золотая маска» за спектакль «Плач Иеремии» («Школа драматического искусства»).
В кино с 1989 года. Первая большая роль – Самойлов в фильме Ивана Дыховичного «Музыка для декабря» (1995).