Никас Сафронов: «Вспоминаешь не жилище, а двор, друзей, первую драку, первый поцелуй и лицо мамы»
Поэт Игорь Исаев рассказывает о своем друге, художнике Никасе Сафронове, так: «Скромное, почти потаенное обаяние притягивает к этому человеку очень многих людей — от президентов великих держав и бизнесменов транснационального уровня до простого безыскусного обывателя, от звезд мирового шоу-бизнеса и элиты европейского классического искусства до только вступающих в мир творчества учеников художественных школ. Никас, прежде всего, удивительно прост, полностью лишен помпезности и холодного, надменного величия живого классика…»Корреспондент «КР» побывала в гостях у художника, профессора, академика, действительного члена Международной академии искусств Никаса Сафронова.
Вид на детство
– Никас, что для вас означает ДОМ?
– Дом, в высоком понимании этого слова, – это дом высокий (смеется). Лучше, двух – трехэтажный. Жить в доме, где много соседей – это утомительно. Потому что с ними надо выстраивать отношения.
И поэтому дом должен быть индивидуальным, еще лучше с участком, и тут ты – сам себе режиссер. Вот в таком доме жить приятно, куда можно приглашать друзей. Хорошо в доме иметь приемную комнату, где люди могут отдохнуть, и ты можешь им что-то показать интересное. И неважно, пишешь ли ты картины, собираешь ли марки или брелки от машин. Но все это работает на твой некий приятный внутренний момент. Во-вторых, дом – это твоя крепость, где ты должен чувствовать себя защищенно, спокойно. Кто-то охраняет себя, ставя двойные двери, кто-то нанимает охрану, которая дом охраняет, или заводит огромную собаку. Дом – это микромир, и это твой покой. В нем надо жить так, чтобы даже не выходя из него пять лет, ты, вдруг, неожиданно обнаружил бы, выйдя из него, что война уже закончилась.
– А помните ли вы родительский дом?
– Я тут на Пасху встречался со своим старшим братом, который тоже живет в Москве. И стал ему рассказывать, что меня в последнее время преследует воспоминание по поводу бараков, где некогда родился.
Это было давно, в Ульяновске. Бараки, где мы жили и где я провел раннее детство, построили немцы для рабочих автозавода. Мой отец – военный – приехал с Сахалина, где он служил, а мама была ссыльная там же из Литвы, где их семью раскулачили. Они там, на Сахалине и познакомились, и отец привез маму в Ульяновск, откуда был родом. Нас на первое время поселили в этих бараках: не было еще у нас ни квартиры, ни дома. Шел конец пятидесятых. Вот там я и родился. И несколько раз мне снился вид на это детство, причем там же все время пытался вспомнить, как это все выглядело. Стал просить брата помочь мне, и он нарисовал план, где была река, где стояла трамвайная остановка, и где – наши домики. Это, пожалуй, и есть самое дорогое детство, в которое нельзя вернуться, но так хочется! Это самое ценное, где бы ты ни родился – в лесу ли, в землянке, во дворце, «сталинском» доме или просто «хрущевке». Потому что помнишь не квадратные метры своего дворца или другое жилище, а свой двор, своих друзей, первую драку и первый поцелуй, лицо мамы, улыбающейся тебе, лежащему в кроватке.
– А какая атмосфера была в доме ваших родителей?
– Мы, как и все, отмечали праздники и общие, дворовые, и личные, такие как дни рождения. Я, например, в детстве мечтал быть поваром. Знаете почему? Потому что видел, как устраивались эти застолья в наших дворах. Два или три барака собирались, когда кто-то женился, например, и накрывали столы. Я хорошо запомнил и отпечаток в салате или в рисе какого-нибудь лица – можно просто гипсом заливать и маску этого лица получать. Это меня тогда страшно возмущало! И я себе говорил: «Нет, я буду, конечно, поваром! И я буду красиво подавать еду!» Мне почему-то казалось, что если я займусь этим делом, то пьяных в салатах не будет! Это было года в четыре.
А еще у меня было четыре старших брата. Я был младший, и они меня колотили больше всех. Но когда возникали сложности с соседскими мальчишками, то мои старшие братья все вставали на мою защиту и давали дружный отпор. У меня, кстати, есть еще и младшая сестра. Мать была верующая, да еще и медиком, а аборты в то время после войны запрещались. Родители считали, что сколько Бог детей послал, столько и надо поднимать. И радоваться этому.
В конце концов, случилось так, что мы всей семьей переехали в отдельный финский домик, где было очень приятно и вольготно жить. Там был огород, собаки носились по двору, мать гонялась за ними, ругаясь. А вдоль забора этого огорода росла своя малина.
Пиратская мечта
– На смену вашей детской мечте быть поваром пришла другая мечта?
– Я в детстве много читал. К двенадцати годам буквально зачитывался книжками о пиратах и страшно хотел стать пиратом. Это была самая долгая мечта, аж до 16 лет. Следуя ей, я из Ульяновска поехал в Одессу поступать в мореходку. Пришлось жить в общежитии, где было много таких же, как и я мечтателей-пиратов. Постоянные пьянки, гулянки, драки всевозможные. Я искренне мечтал о собственной комнате хотя бы размером метр на метр.
А тут тетка из Ростова-на-Дону уехала по контракту в Сибирь какврач и оставила мне целый дом. В то время дух дальних странствий во мне поостыл, я понял, что современные пираты – не чета старинным. И переехал в Ростов, начав жить самостоятельно. Это было очень необычное ощущение: ты предоставлен сам себе. Раньше, дома, одна комната делилась на шесть человек, а теперь я был один в большом четырехкомнатном доме.
Я всерьез задался вопросом, чем же заняться в жизни дальше. Вспомнил, что в школе неплохо рисовал. Собрав школьные рисунки, отправился поступать в художественное училище. Меня сначала активно не хотели брать. Но потом один из педагогов что-то увидел во мне, и меня приняли на месяц с испытательным сроком. В результате, на втором курсе я был одним из лучших учеников. Так, сам не мечтая с детства, стал художником.
Художник должен жить в Москве
– Когда вы почувствовали, что состоялись как художник?
– В начале 4 курса института со мной произошла странная, почти мистическая вещь. Увидел сон, что, хожу по галерее и вижу, как в ней висят мои картины, которые я еще в реальности не написал. Проснулся и понял, что вот оно, свершилось! И начал работать, написал два десятка картин, которые увидел во сне, и после этого сделал выставку в одном кинотеатре Вильнюса. Почти всю выставку купили. Заработал по тем временам огромную сумму – 3 500 рублей, а моя стипендия была 30 рублей в месяц. Чувствовал себя миллионером. Потом ушел в «академку» и занялся бизнесом. Через год купил себе квартиру. Но очень бойкая старушка продала эту же квартиру еще пятерым людям. Года полтора доказывал, что являюсь законным владельцем этой жилплощади. В итоге, она осталась за мной. Но осадок был от этой истории настолько сильным, что я решил переехать в Таллинн – это был по тем временам единственный европейский город в СССР. Моей мечте не дано было сбыться: умные люди подсказали, что, если я хочу состояться как художник, по большом счету, то надо переселяться в Москву. И я поменял квартиру в Вильнюсе на московскую. И снова не обошлось без обмана! Мне при обмене сказали, что в новой квартире будет прописан еще один человек, но что он там не живет.
И когда я приезжал, смотрел, он действительно там не жил. Но как только въехал, поменяв свою полуторку с телефоном, выяснилось, что я приехал в коммуналку. Я прожил рядом с соседом в Теплом стане три года. А потом дал взятку председателю кооператива, чтобы тот нас расселил. И нас расселили: я оказался за свои же деньги на первом этаже в квартире без телефона, а мой сосед сумел доказать свои права на третий этаж с телефоном, мотивируя тем, что он в столице на полгода больше живет, чем я. Это было очень обидно. У нас с ним состоялся серьезной мужской разговор в прилегающей к дому лесной зоне. Я его просто побил.
Но у меня всегда была мечта жить в центре. В итоге, у одного эмигранта, отъезжающего в Израиль, купил квартиру на углу Малой Грузинской и Большого Тишинского переулка. Это был прекрасный период в моей жизни. В ту квартиру приходило большое количество клиентов, друзей. Туда приезжала Софи Лорен, с которой мы дружим до сих пор.
А потом узнал, что на Пушкинской площади, в доме, где находится «Лакомка», продается квартира. Я ее, не долго думая, купил и стал делать ремонт.
– Ремонт делали сами?
– С помощью одного клиента, который купил у меня картину и не мог никак рассчитаться. В итоге, вместо 3-х месяцев и 40 000, которые он был мне должен, он делал мне ремонт 2,5 года и взял с меня 80 000.
И вот там у нас была съемка с Таней Васильевой для одного спектакля. После съемки Таня пошла в душ, открыла кран, в джакузи вырвался хомутик, держащий шланг, и полился на пол кипяток. Вода лила семь часов. Когда я или Таня звонили во всевозможные ДЕЗы, нам отвечали: «Платить надо больше рабочим!», и бросали трубки. Не хотели разговаривать, так как это была пятница накануне праздника 850-летия Москвы. В итоге нашелся все-таки какой-то пьяный слесарь-сантехник. Мы спустились с ним в подвал. И я увидел, что мой дом весь стоит на гнилых трубах и сваях. Я, скажу честно, очень перепугался: мой дом, как в Венеции, стоял на воде. И когда все отремонтировал через три месяца, то, от греха подальше, продал квартиру. А деньги $350 000 положил в банк, уверенный, что быстро куплю на них хорошую квартиру. Но когда я через три месяца нашел жилплощадь и пришел в банк, то денег моих не оказалось! Банкир их попросту украл. Я был очень расстроен, но денег так и не вернул. А через 10 дней случился дефолт.
Рассказываю это для того, чтобы подчеркнуть еще раз, как все мы в нашем государстве незащищены. И надо понимать, что если ты отдаешь деньги в частный банк, то считай, что ты дал их взаймы малознакомому человеку. Я поехал работать в Баку, потом в Турцию. И восстановил деньги.
Ну, а потом узнал, что продается квартира в том доме, где мы сейчас с вами сидим, то есть в Брюсовом переулке. Мне очень понравился вид с крыши. Я решил взять под пентхаус крышу. А эту квартиру на первом этаже купил уже позднее, чтобы контролировать ремонт. В результате, вот уже два с половиной года живу здесь. А наверху все идет ремонт.
Человек, женатый на профессии
– Ну, а вам самому приходилось работать дрелью или перфоратором?
– Мне ничто не чуждо. Человек – академик ли он или водитель – должен уметь забивать гвозди. Потому что надеяться все время на кого-то чужого – глупо.
Но вообще-то, я не сторонник того, чтобы «голь была на выдумки хитра». Все-таки каждый должен заниматься своим делом. Человек не обязательно должен окончить институт, но он должен знать досконально свою профессию и все время осваивать ее. Каждый год художественные институты выпускают до 10 000 художников, и они непонятно куда исчезают в миру. В Москве только 300 000 художников. Чем они занимаются, никто не знает. Состояться как художник очень сложно. Часто люди получают диплом и не умеют рисовать. В свое время я ушел с 4 курса и поехал в Италию, в Голландию. Там жил долгое время, изучал дотошно искусство. Знал, это – профессия, которую люблю и хочу ею заниматься всецело. И она меня не только кормит, но и приносит удовольствие. Чтобы состояться, надо любить свою профессию, надо ей отдаваться целиком.
– А вам не одиноко?
– Моя профессия, если хотите, это моя Жена, которой я изредка изменяю с другими женщинами. Но каждый раз все равно возвращаюсь к ней.