Мещанские истории
Честно признаться, гулять в эти дни особого удовольствия не доставляет – замораживает, сносит ветром. Вот нас и вынесло за пределы Садового кольца, и пошли мы по следам пленных поляков, самоваров и слоников, в места, где устраивала свои пиры чума, дети изъяснялись строго по-французски, а знатоки предпочитали входить в помещение на четвереньках. Таким образом мы и оказались в Больничном переулке, соединяющем Проспект Мира с улицей Щепкина.
Футуристы, фикусы, канарейки
Большая советская энциклопедия утверждает: «мещанами называют людей, взглядам и поведению которых свойственны эгоизм и индивидуализм, стяжательство, аполитичность, безыдейность».«Мещанин – это человек, для которого характерны такие черты, как мелочность, скупость, отсутствие твердых убеждений, чувства ответственности перед обществом», вторит ей Википедия. Как же получилось, что в честь этого малосимпатичного персонажа назван целый район Москвы – Мещанский?
Виною тому русско-польские войны второй половины XVII века, когда в Россию были переселены жители многих приграничных польских городов и деревень – и военнопленные, и мирные граждане. В 1670-м им определили специально отведенное место для жительства в Москве, и все они стали горожанами, что по-польски звучит как mieszczanin, а слобода, где поселились, стала именоваться Мещанской.
Слово это определяло лишь сословие и место жительства где-то до 20-х годов ХХ века, когда в жизнь мирных обывателей ворвалась революция. «Театр, обнажая перед зрителем гнуснейшую сущность мещанина, должен возбуждать презрение и отвращение к нему», – писал Горький. Возбуждению презрения и отвращения к ни в чем не повинному любителю самоваров и канареек (позже – фикусов и слоников) со всей присущей ему страстью предавался и Маяковский – и когда был футуристом в желтой кофте, и когда стал «крупнейшим пролетарским поэтом». Так обыкновенный горожанин превратился во врага трудового народа.
Тем не менее, Мещанских улиц в Москве было аж четыре. Первой, как и положено, переименовали 1-ю Мещанскую. В 1957 году в Москве проходил Всемирный фестиваль молодежи и студентов – огромное событие для страны, просидевшей столько лет за «железным занавесом». В честь этого события на карте столицы и появился Проспект Мира, основной частью которого стала 1-я Мещанская улица. Следом 3-я Мещанская была названа улицей Щепкина, а затем, в 1966 году, пролегавшая между ними 2-я Мещанская получила имя Гиляровского. На память от слободы осталась последняя, 4-я, улица, которая стала просто Мещанской.
Такие Моники
Следующим международным событием, повлиявшим на жизнь Мещанской слободы, стала Олимпиада-80, когда Москва в очередной раз судорожно строилась, готовясь к приему дорогих гостей. «…Дальше улица, по сути дела, исчезает в оголенных пространствах около олимпийских сооружений. Вокруг них – асфальтированная пустыня, на которой нелепо торчат остатки старых домов, позади стадиона выходят какие-то технические устройства: надо было спешно построить спортивный комплекс к открытию Олимпийских игр, а о том, чтобы привести в порядок территорию вокруг, не было ни охоты, ни возможности подумать», – пишет в 1999 году в журнале «Наука и жизнь» рассерженный Романюк об улице Щепкина.
С тех пор, конечно, многое изменилось, «остатки старых домов» больше не торчат, но старая улица с определенного момента исчезает. Вот на этом моменте, в этой примерно точке мы и предлагаем читателю остановиться и оглядеться.
Мы стоим в начале Больничного переулка, там, где он пересекается с улицей Щепкина. На угловом доме вывеска аптеки: «У Моники. Скидки!». Так и видишь эту уютную Монику, восседающую за старинным кассовым аппаратом и приветливо улыбающуюся постоянным посетителям. А еще лучше – за стойкой маленькой кофейни… Ах, почему мы не в Одессе, где Моники бывают даже хозяйками квартир, сдаваемых посуточно! В свободное время они носят на коротко стриженных блондинистых головах мужские шляпы и стесняются своего паспортного имени Симона, считая Монику гораздо благозвучней… Но мы отвлеклись. Аптека названа вовсе не в честь лучезарной блондинки, а – обернитесь! – по имени вот этих старых двухэтажных длинных строений темного кирпича, где окна с белыми наличниками. Впрочем, и в честь стоящих за ними новых зданий тоже. Все это – корпуса МОНИКИ, Московского областного научно-исследовательского клинического института имени М.Ф. Владимирского. Ранее – Старо-Екатерининской больницы. Вот и Больничный переулок стал таковым в ее честь.
На что употребить ленивца
Когда-то здесь был чумной карантин. Эта экзотическая по нынешним временам болезнь пришла в Москву в декабре 1770 года. Считалось, что «черная смерть» была занесена в город во время русско-турецкой войны. Ходили также слухи, что заразу принес специально засланный злоумышленник-перебежчик. Поначалу бедствие пытались скрыть, тайно хороня умерших по ночам. Собирали тела вербуемые из каторжников «мортусы», ставшие страшным символом «моровой язвы»: мешки на головах, для глаз и рта прорезаны дыры. Появление их уже служило приговором: живых, что общались с умершим, забирали в карантин. Народ в ужасе разбегался, разнося заразу. Казалось, виною всему не болезнь, а вот эти, в мешках. Так что Чумной бунт очумевших от страха смерти (болезнь уже уносила до тысячи человек в день) или карантинной неволи горожан, вспыхнувший 15 сентября 1771 года, был вполне логичен. Поводом к нему послужила попытка архиепископа Амвросия воспрепятствовать народу собираться у чудотворной иконы Боголюбской Богоматери – во избежание распространения болезни. Восставшие взяли приступом Донской монастырь, где скрывался архиепископ, разгромили Чудов монастырь в Кремле и карантины, так что лозунг восстания вполне мог звучать, как: «Свободу чуме!». Но толпе уже было все равно.
Войска под водительством графа Орлова подавили бунт в три дня. Екатерина наградила героя и, умудренная печальным опытом, принялась за преобразования и помощь полувымершему, обнищавшему и отбившемуся от рук населению: «Усмотря, что в числе скитающихся по миру и просящих милостыни в здешнем городе есть престарелые и увечные больные, которые трудами своими кормиться не в состоянии, а также и никому не принадлежащие люди, о коих никто попечения не имеет, заблагорассудили мы по природному нашему человеколюбию учредить под ведомством здешней полиции особую больницу…». Но так как после эпидемии в городе появилось «множество молодых ленивцев, приобыкших лучше праздно шататься…», чем трудиться, было велено также учредить при больнице работный дом и «содержать там мужского пола ленивцев, употребляя оных для пиления дикого камня».
Больница для неимущих, «подлежащих лечению за казенный счет», на 150 коек была открыта летом 1776 года. В 1828 году она переехала в особняк Гагарина у Петровских ворот, а эта, на Мещанской, стала называться Старо-Екатерининской. Больничные корпуса тогда еще были сплошь деревянные, возводить кирпичные здания, которые мы сейчас видим, стали лишь в начале XX века. Была больница и арестантской – ею заведовал тогда «святой доктор» Гааз, и «для чернорабочих», и другие имена имела, а потом стала МОНИКИ, в коем звании пребывает и сейчас.
Напротив «Моники» со скидками старенькие дома №№ 1 и 3. Через двор наискосок можно выйти на зады Больничного переулка, но не стоит обольщаться видом аккуратно прорезанной в здании арки – у нее есть ворота, запертые на замок. Зато рядом существует вполне свободный проход между домами. Рядом одноподъездный «клубный дом» на 10 квартир с полукруглыми балконами почти на весь фасад и узорчатой калиткой-оградой. Квартиры здесь не чета жилью, предлагавшемуся когда-то новоселам стоящего напротив старого кирпичного дома – здание 1860-х годов было построено как общежитие для работников ткацкой фабрики. Следов самой фабрики обнаружить не удалось, разве что в комментарии к старому снимку, датирующимся приблизительно 1956 годом, где в заснеженном дворе позируют фотографу возле автомобиля женщины: «Я думаю, арка эта была между жилым домом и фабрикой ткацкой, там работала моя бабушка». Речь идет о дворе дома № 7, на месте которого теперь располагается светлый трехэтажный особнячок Центра арендного жилья, ну а соседствующий с ним бетонно-стеклянный монстр под № 9 делает картину совсем неузнаваемой.
Особые традиции парения
Из достопримечательностей Больничного переулка нельзя не отметить стоящее в углублении белое здание с большими окнами (№ 4) – это первая школа в Москве с углубленным изучением французского языка (и одна из первых языковых в городе), названная именем Ромена Роллана, носившая когда-то гордый номер «два», а теперь известная как № 1215.
«1 сентября 1952 года, я пошел в 1-й класс 2-й спецшколы, где изучали французский язык с 1-го класса. В школе учились только мальчики. Школьной формой был черный костюм, белая рубашка и черный галстук. Учителя разговаривали с нами в основном на французском языке», – вспоминает Николай Киселев. Кроме работников МИДа, послов, журналистов, переводчиков в школе учились режиссер Андрей Смирнов, Александр Адабашьян, Татьяна Друбич, кинокарьера которой, кстати, началась прямо здесь, в Больничном переулке. «Тогда было принято – искать школьников, ходили по школам и в мою пришли, имени Ромена Роллана, с французским языком, – вспоминает актриса. – Почему я в картине «Сто дней после детства» с французской книжкой – потому что действительно изучала французский. В этой школе очень хорошо учили. Ее окончили Саша Адабашьян, Олег Добродеев, который сейчас возглавляет ВГТРК, Сережа Бунтман, который работает на радио «Эхо Москвы».
Пока мы тут с вами занимаемся воспоминаниями, мороз все крепчает и взгляд невольно ищет, где бы погреться. Есть такое место неподалеку, где можно не только прогреться и ощутить себя в самой что ни на есть Африке, но и запроситься обратно на мороз. Видите, между 3-м и 5-м домом, за оградой, проглядывает старое двухэтажное здание красного кирпича? Это знаменитые Ржевские бани, располагающиеся здесь с самого 1888 года, за что небольшой проулок с единственным имеющим официальный номер домом № 3 и был назван Банным проездом. Известны бани были своей парилкой, где «существовали особые традиции парения». Местная парная, где знатоки возрождают эти самые старорусские традиции, при этом экспериментируя и с новыми способами, славится и сейчас.
«…Здесь это настоящий ритуал. Пар готовят каждые полчаса: льют в печь-каменку воду шайками, сбрызгивают стены парилки настоями… и только потом запускают народ внутрь. По старомосковской традиции лежат в парилке прямо на полу (пар такой жгучий, что входят многие на четвереньках), парильщик (их здесь несколько, у каждого – свой день и своя публика, которая именно в этот день и приходит) становится в центр, просит тишины и начинает священнодействовать…».
Уже согрелись? Вот и чудно. Теперь осталось этот внутренний жар не растерять. Это же не трудно, правда? Тем более, что скоро весна.