Про злых охранников, добрых дворников и яйца с сюрпризами
Продолжаем брошенное на полдороге по случаю наступления холодов путешествие по чистопрудным переулкам. Теперь весна, и несмотря на то, что под ногами остатки льда перемежаются лужами, гулять значительно веселее. Чем мы и воспользовались. На этот раз целью исследования и объектом фотосъемки стала улица Чаплыгина, идущая параллельно Чистопрудному бульвару, начинающаяся примерно с его половины и заканчивающаяся на Покровке.
В ожидании тиража
Как и многое в центре, улица Чаплыгина всем знакома, но – приблизительно.
– Это где-то здесь, – озираясь в поисках, уверенно произносит молодой человек.
– Где-то рядом, но точно не скажу, – приветливо бросает на ходу молодая женщина.
– Куда-то направо, а потом… – задумывается мальчик с ранцем.
Поэтому, чтобы не плутать, советуем пройти от метро по Чистопрудному бульвару, первый поворот налево. Нет, сразу на Чаплыгина вы не окажетесь, но попадете хотя бы в Большой Харитоньевский переулок, от которого она и начинается. Второй поворот направо, ага. Путаницы еще добавляет чехарда с переименованиями, о которой мы уже упоминали, бродя по этим краям. Здесь не только меняются названия, но и улицы запросто превращаются в переулки и наоборот. Так, искомая улица сначала именовалась Широкой, после – переулком Машкова, затем стала Чаплыгина, зато, чтоб добру не пропадать, перпендикулярная ей Добрая Слободка стала улицей Машкова… Вам нужны эти подробности? Ну, и не будем углубляться.
Словом, вот он Большой Харитоньевский, имеющий так много общего с объектом нашего сегодняшнего изучения. А именно – дом с тяжелыми нависающими эркерами, подковой захватывающий сразу три адреса: № 10 по Б. Харитоньевскому, № 2 по Чаплыгина и № 1 по параллельной улице Жуковского. Гуляя как-то осенью по последней, мы обнаружили в крохотном дворе этого самого дома белоснежного гипсового, закутанного в полиэтилен, Ильича. По словам работника близлежащего офиса, бесхозная статуя была подобрана из любви к искусству и ожидала отправки куда-нибудь в Подмосковье, на дачные просторы. Эмиграция не удалась. Заглянув по дороге во двор, мы обнаружили изрядно облупившегося вождя пролетариата в окружении пачек газет «Подмосковная правда». Видимо, зима прошла в ожидании тиража. Будем надеяться, что этим летом ему повезет больше.
Львы, полные интриги
Мы же огибаем, наконец, массивный особняк текстильного фабриканта Грибова, № 2/10 и оказываемся на исходной точке маршрута – у истоков улицы Чаплыгина. Открывающий четную сторону грибовский дом 1900 года рождения не отпускает: продолжаем всматриваться в массивные граненые эркеры с затейливо изукрашенными «донышками», гадаем о происхождении «пентхауса»: теремка на крыше, напоминающего то ли застекленную беседку в три окна, то ли пагоду. Не менее интригует забор: массивная свежекрашенная стена в желтых прямоугольниках штукатурки и стеклянными вставками-окнами, венчающаяся львами, ничуть не хуже, чем у Английского клуба на Тверской. Что там? Откуда? Почему? Но закрытые наглухо ворота не дают удовлетворить любопытство.
Братьям Грибовым принадлежал и внушительный доходный дом напротив за № 1а, украшенный разнообразным лепным декором – вакханки, сатиры, воины… Этому зданию по части известности повезло значительно больше. В 20-х годах в нем и соседнем № 1 образовался жилищный кооператив научных работников. Среди прочих известных ученых здесь жил и один из основоположников аэродинамики Сергей Чаплыгин, в честь которого названа улица. Жила в доме и Екатерина Пешкова – жена Горького, и, соответственно, останавливался Горький в свои приезды на родину в 1915–1929 годы.
«Запомнилось, как однажды по Харитоньевскому переулку ехал старомодно высокий открытый автомобиль, и на заднем сиденье среди каких-то полувоенных заметно возвышалась худая фигура Максима Горького, с любопытством посматривавшего вокруг. Он был в своей общеизвестной шляпе. Из его пшеничных солдатских усов над бритым подбородком торчал мундштук с дымящейся египетской сигареткой. Великий пролетарский писатель только что вернулся на родину после долгого пребывания в Сорренто и, пережив волнение и восторг всенародной встречи на площади Белорусско-Балтийского вокзала, уже став национальным героем, ехал к себе домой, на старую квартиру в Машков переулок», – вспоминает Катаев в романе «Алмазный мой венец». Мемориальной доской отмечено и еще одно произошедшее здесь событие: встреча Горького с Лениным. И снова не могу удержаться и не привести катаевскую цитату:
«…Здесь в высоком, многоквартирном, богатом доме, предреволюционной постройки в несколько скандинавском стиле, что было тогда модно, в барских апартаментах Екатерины Павловны Пешковой, жены Максима Горького, в самый разгар гражданской войны, отвлекшись на часок от своих дел, Ленин слушал «Аппассионату» Бетховена, опустив голову на руку и полузакрыв узкие глаза…». Но слава дома не только в прошлом. Об этом напоминает висящая над улицей растяжка: «Московский театр под руководством Олега Табакова». Проще говоря – Табакерка.
Завтра – отцы и дети
У входа во двор – заставляющая задуматься о смене поколений репертуарная доска: «Сегодня Старший сын, завтра Отцы и дети». На потолке глубокой подворотни полукругом: «кафе Театральный подвал» и дверь в стене. А в вымощенном плитами дворе три бронзовые фигуры: драматурги Александр Володин, Александр Вампилов, Виктор Розов. Этот своеобразный памятник, открывшийся три года назад, – давняя мечта Олега Табакова. «Это наивная потребность нашего театра поклониться низко и сказать спасибо людям, которые обеспечивали нас куском хлеба на протяжении 40 лет. Эти трое, на мой взгляд, великие», – объяснял он. Для тех, кто более эрудирован в кино, чем в театре, напомним: Володин – «Осенний марафон», Розов – «Летят журавли». Это старшие, классики. Вампилов среди них, бронзовых, выглядит молодым и наглым, как и положено молодым. Состариться иркутский драматург не успел: за день до своего 35-летия утонул в Байкале – лодка перевернулась. Но для актеров и зрителей он и сейчас есть: заявленная на сегодня в репертуаре пьеса «Старший сын» – его авторства.
«Табакерка», как известно, начиналась с подвала. В 1976 году Табаков на базе ГИТИСа набрал курс из 26 студентов, которые и стали основой труппы будущего театра-студии. Далее ему удается получить в пользование подвальное помещение бывшего склада на улице Чаплыгина и вместе со студентами превратить его в известный, вызывающий огромный интерес, театр, правда, еще долго не имеющий официального статуса. Молодому коллективу предстояло пережить много превратностей судьбы, пока все узаконится и устаканится, но маховик запущен, и будущие звезды уже развлекают жильцов песнями на дворовых лавочках. Как говорится, прошли годы. В театре теперь есть парадный вход. А на другом конце улицы Чаплыгина высится помпезное, как соседний бизнес-центр, и желтое, как свежевылупившийся цыпленок, здание с золотой табличкой: «Театральная школа Олега Табакова».
…И веточки пойдут
На этой радостной ноте перестанем наконец топтаться на пороге улицы и сделаем хотя бы шаг вперед. Впереди у нас посольство Латвии, дом № 3, бывший особняк Льва Готье-Дюфайе, главы торгового дома, специализировавшегося на железе, чугуне и цементе. С фамилией этой в Москве ассоциировались разные области деятельности. Четыре брата Готье-Дюфайе были известны каждый по своему: Лев как коммерсант, Эдуард – врач, Владимир – книготорговец, Эмилий, член Императорского московского археологического общества, увлекался фотосъемкой зданий и улиц Москвы (тогда еще на стеклянных пластинах), и его фотографии конца 19-го века стали уникальным материалом для историков.
Вспоминая все это, мы стоим у здания с панно, изображающими олимпийских богов, и медальонами с мужскими головами. Вся эта красота была разбомблена в войну, но после восстановлена. Запечатлеть ее и оставить для потомков, продолжая дело Эмилия Владимировича, нам, правда, не удается: увидев фотоаппарат, из будки стремительно выскакивает охранник, и мы ретируемся: слишком долго придется доказывать, что фотографировать без особого разрешения теперь можно даже на Красной площади.
По правому борту тянется желтоватый длинный дом, пестрящий стоматологиями, соляриями, тратториями. Облупленная штукатурка обнажает кирпич. Металлическая дверь НИИЭЭ – научно-исследовательского института экономики энергетики. Под черной вывеской почтовый ящик с красным бантиком. Машины, как голодные щенки, приникли носами к тротуару.
На нечетной стороне, за решеткой ворот, прекрасно-золотисто-рыжая на солнце школа № 613. Заворачиваем в нее с Фурманного переулка. На пустынной спортплощадке абстрактным памятником – одинокий обрубок неохватного тополя. Смотрим горестно.
– Это знаменитое дерево, – поясняет стоящий рядом дворник. – Оно ровесник школы – 1940 года. Да вы не расстраивайтесь, оно живое, вот потеплеет, и веточки пойдут. А то уж слишком велико было – солнцу через ветки к детишкам не пробиться.
Успокоенные перспективой, идем дальше. Вот улица Машкова, куда надо непременно завернуть. По левую руку от нее дом № 13, где располагается Верховный арбитражный суд. По правую – № 15 с табличкой: «Государственная инспекция по маломерным судам».
– Маломерные суды? – удивляется Лена.
– Маломерные суда! – успокаиваю я.
Вообще-то это жилой дом постройки 1930 года «общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев», о чем свидетельствует лепная эмблема в виде флажка с надписью. Впереди, в пучке солнечных лучей, написано «СССР», сзади – окно с разорванной решеткой. Как хотите, так и понимайте.
Расфуфыренный памятник
Ну, а нам за угол арбитражного суда, на Машкова. Там сюрприз: дом-яйцо! Хоть и позиционировалось оно архитекторами как яйцо Фаберже, скорее, напоминает пасхальное, густо крашенное, по рецепту бабушек, в луковой шелухе. Крепенькое, красное, на белой подставке с иллюминаторами окон, в стрелах обрубленных деревьев оно вплотную прилепилось к могучему серому угловому дому, практически спряталось за ним. История появления этого чуда архитектуры в тихих чистопрудных переулках обросла мифами, но приблизительно такова. Патриархии выделили участок в Вифлееме, и архитектурная мастерская Сергея Ткаченко получила заказ на проект роддома. Дело было накануне миллениума, Ткаченко и Марат Гельман сидели в ресторане (по другой версии – на лавочке Патриарших прудов, по третьей – сидел один Гельман, по четвертой он здесь вообще ни при чем) и подумали: роддом-яйцо – какая хорошая мысль! Группа «Обледенение архитекторов», входившая тогда в состав мастерской, принялась воплощать идею на бумаге.
С Вифлеемом не сложилось, а «яйцо» осталось. Куда бы его приспособить? В то время как раз по проекту Ткаченко возводился на Патриарших прудах жилой комплекс «Патриарх», и на углу улицы Чаплыгина и Машкова также строилось здание, и оставался еще свободный кусочек. Архитектор долго убеждал заказчика, что ему это «яйцо» совершенно необходимо, что это будет ему памятник на всю жизнь. «Причем заказчик, который делал «Патриарх», насчет «яйца» бы не сомневался, – рассказывал в интервью Ткаченко. – Он бы только спросил, два или три поставить. А этот долго мучился. Но на идею памятника согласился. Приятно же, когда не монумент и не плита надгробная…»
Памятник, надо сказать, вышел довольно симпатичный. Чем же он цепляет? Над секретом обаяния теремка с «расфуфыренной пластикой» долго бился критик Григорий Ревзин: «…У меня не получалось объяснить, в чем замысел этой вещи, пока однажды мы с одним моим знакомым не набрели на нее через четверть часа после того, как обсуждали книжку Михаила Пыляева «Замечательные чудаки и оригиналы»… По ее прочтении возникает стойкое убеждение, что Москва – это было такое место, где принято чудить. Чудить – делать что-то такое яркое, заметное, чего никто не делает, и совершенно бессмысленное, просто для собственного удовольствия». В свое время из этих чудаковатостей складывалась Москва – вкривь и вкось, бесшабашная, полная неожиданностей. Вот мельниковский дом-стакан с шестигранными окнами в Кривоарбатском переулке – он зачем? Но как хорошо, что он есть.
Сегодняшние чудеса приобретают масштабы: например, лондонский небоскреб-огурец Нормана Фостера, построенный для швейцарской фирмы Swiss Reinsurance Company примерно в то же время, когда сносилось наше «яйцо» (2003 г.), достигает 180 метров в высоту. Вообще творениям Фостера в оригинальности не откажешь. Может, зря мы всем миром воспротивились возведению на Крымском валу комплекса «Апельсин» по его проекту? Нет, пожалуй на такие гигантские воплощения полета творческой фантазии лучше смотреть издалека. А вот маленькое, но гордое «яйцо» в тихом переулке нам в самый раз.
Все чудесатее и чудесатее
Мы снова на Чаплыгина. Чуть наискось ее – перекресток с улицей Макаренко, где сталкивается серая 4-этажка, характерная, скорее, для городских окраин, но с красиво срезанным углом, и супер-желтая, скругленная, помпезная театральная школа Табакова. Такой распахнутый нам навстречу солнечный переулок. Школа слеплена с замысловатым зданием бизнес-центра. Между ними, в узкой арке, виднеется желтая, богатая оттенками времени, кирпичная стена. Невольно устремляемся туда, но путь преграждает невесть откуда взявшийся охранник:
– Эй, вы куда?! Это банк, ясно? И нечего туда ходить! Хоть табличку пиши! Не понимают!
У дверей негостеприимного дома успели заметить табличку: «Дом Чаплыгина».
– А почему дом Чаплыгина – игнорируя мрачность визави, поинтересовалась неугомонная Лена.
– Москвичи!.. – со всем возможным презрением сказал наш ненавистник. – … А не знаете, кто такой Чаплыгин!
– Мы знаем. Но почему, если он жил в доме 1а, этот, № 22, называется домом Чаплыгина?..
Но мы его уже утомили. Он молча повернулся спиной. О, гостеприимные русские люди!
Вот, собственно, и выход к Покровке. Суши-бар, светофор, переход. На той стороне магазин «Шахиня», где в витринах барышни демонстрируют офисный дресс-код – такое странное сочетание.
Мрачному банковскому стражу не удалось испортить нам настроение – уж слишком солнечный день. Разумеется, завершить прогулку хотелось за чашечкой кофе, и мы пошли от театральной школы к театральному подвальчику, из которой она выросла. Кто бы мог представить такое, когда все начиналось, в 1976 году? Чудо. Так же, как и воплощение табаковской мечты – три бронзовых драматурга во дворе. Так же, как снесенное в чистопрудном переулке вифлеемское «яйцо». Так же, впрочем, как любая, воплощенная в жизнь мечта, фантазия… И подняв чашки с двойным эспрессо, мы с Леной выпили за то, чтоб жизнь наша была, как говаривала Алиса в Стране Чудес, все чудесатее и чудесатее.