Серебряный остров: заповедник для ежиков и випов
Мы сидели на берегу реки и спорили уже почти до хрипоты. Серебряный Бор – это такое совершенно московское место, говорила Лена, он не мог бы находиться нигде, кроме Москвы! Да нет же, упиралась я, это просто выпадение из городских будней в покой природы, коротенький отпуск, счастье…
Ощутить это можно хоть на Марсе! Вот представь: лежат на бережку инопланетяне, щупальцами шевелят, третий глаз на солнце блаженно щурят – красотища! Против инопланетян Лена не возражала, хоть и гнула свою, патриотическую линию. Договориться мы не могли в принципе, так как представляли диаметрально противоположные стороны – праздношатающихся и местных. А потому, наплевав на разногласия, пошли гулять дальше по Серебряному Бору.
Счастье ценою в троллейбусный билет
Я не была здесь лет двадцать. Пока добиралась, в голове всплывали картинки: троллейбусный круг с шашлычной, путь к пристани между сосен. Лодки покачиваются на воде. Ленивый лодочник берет в залог часы и подтягивает лодку к дощатому настилу. Опираясь на твердую руку, делаю осторожный шаг вниз: ой, качается! Наконец устраиваемся. Над головой бездонное небо. Рука в прохладной воде. Размеренный, убаюкивающий плеск весел. Крупный план любимого лица. Фоном – проплывающие берега. Полный релакс! Коротали день на острове, прекрасно обходясь без Мальдив и Бали. А потом ленивые и счастливые брели все на тот же троллейбусный круг. И единственным волнением дня было: посмотри, у меня нос не сгорел? Такое немудреное, доступное всем счастье ценою в троллейбусный билет.
Надо сказать, и сейчас в этом смысле, как ни странно, ничего не изменилось. Совершенно безвозмездно (то есть даром – как говаривала Сова из «Винни-Пуха») можно устроить себе полное погружение в природу. Что народ разнообразным образом и проделывает. Вот шагает по тропинке дедушка с удочкой на плече, бодро помахивая полиэтиленовым пакетом. Пожилая женщина в сиреневом костюме остановилась у птичьих домиков, беседует там с кем-то. На траве, среди голубей, гуляет утка. Молодая мама с коляской, в желтом, как подсолнух, спортивном костюме ловко маневрирует между соснами.
Идем с Леной по экологической тропе, открытой три года назад. По перилам дощатых мостиков щиты с объяснениями, кто здесь водится и растет. Обещают немало: тростниковое болото, иву и ольху, нутрий и коршунов, журавлей и цапель. Обращаю внимание коллеги на открытие, сделанное недавно: коричневые замшевые трубочки, которые мы всю жизнь считали камышом (вот эти заросли!), вовсе не камыш, а рогоз. С камышом играть было привычно, а вот с рогозом?..
К встрече с водой готовимся потихоньку: вот еще кусты по колено в воде, а чуть погодя уже мостик через озеро Бездонное. На левом берегу вышка, взобравшись на которую можно обозреть окружающее пространство. От обилия зеленого кружится непривычная голова. Тут же – смотровой бинокль. Если хочешь получше рассмотреть животное в вольере, улов рыболова или девушку красивую – плиз. За вышкой, над деревьями красным чертовым колесом высится Живописный мост. А у нас тут на мостике рыбаки. Вот мужчина в камуфляжной шляпе замер в ожидании клева. Лицо римского императора, вычеканенного на монете, выражает крайнюю степень сосредоточенности. Левее в синей рубахе в крупную клетку, с седоватыми собранными в хвост волосами щегольски отставил ногу в резиновом сапоге натуральный ковбой. Пойманные им караси рвутся на волю из висящего на суку черного пакета с надписью Nonameradio. Остановимся и мы. И за отсутствием удочки поговорим пока что об истории Серебряного Бора.
Мы дачники на этой земле
Слово «боръ» по своему происхождению – общеславянское. Самым первым его значением было – «то, что колет». От этого корня пошли «борода» и «борона». Позже «боръ» стал обозначением хвойного дерева, сосны, а затем и хвойного леса. О том, что Москва была богата сосновыми борами, свидетельствуют Боровицкий холм, Боровицкая площадь, Подсосенский переулок, названия московских церквей: Иоанна Предтечи под Бором, Спаса на Бору, Ильи Пророка под Сосенками. А остался от тех сосен один Серебряный Бор, вошедший в черту Москвы гораздо позже.
Кстати, почему «серебряный»? Тут историки путаются в показаниях. То ли императрица Екатерина Алексеевна, восхитившись зимним лесом, молвила: ах, это просто серебряный бор! То ли князь Серебряный здесь владения имел, то ли серебряные копи на дне озера Бездонного пиратским кладом покоятся… В любом случае название прижилось.
Давным-давно здесь проходила не особо оживленная дорога на Звенигород. После того как государь Алексей Михайлович облюбовал эти места для соколиной охоты, посторонним сюда и вовсе ходу не стало. Тогда же, в XVII веке, окрестные владения объединили в Хорошевскую конюшенную волость, где располагались дворцовые конюшни. Появилась и слобода для конюхов, названная Конюшки. В середине XIX века в окрестностях расположились военные. Серебряный Бор и Конюшки заняли интендантские склады и артиллерия. Рядом находился конный завод. Слободку тогда стали звать Солдатской и население ее занимало – страшно сказать – аж 13 домов!
Сейчас общая площадь Серебряноборского лесничества – почти 2500 гектаров. Остров между излучиной Москвы-реки и каналом, который мы, собственно, и называем Серебряным Бором, занимает лишь 330 из них. Островом он был не всегда. Но по порядку. Главную роль тут сыграла полная драматизма жизнь реки, которая то разливалась, то пересыхала, в общем, переживала всякие метаморфозы, пока не вошла в современные берега. Так, в XIX веке бедняга до того обмелела, что по ней могли ходить лишь плоты, да и то только до Филей, а к 1917 году средняя ее глубина составляла полтора метра, так что местами реку вполне можно было перейти вброд. Кроме того, сбрасываемые в воду промышленные и домашние отходы сделали Москву-реку постоянным источником эпидемий и инфекций. Назрел вопрос об очистке русла. Но осуществить его удалось лишь в 1930-х, во время строительства канала Москва-Волга. (Тогда же эта территория вошла в состав города.) Спрямление реки и превратило Серебряный Бор в громадный остров. В 1955 году в южной его части осушили более ста болот, озеро Бездонка стало еще более бездонным, соединившись с рекой и увеличив свою площадь в пять раз, намыли песок, и – вуаля! – Серебряный Бор стал более-менее похож на тот, что мы знаем. Но это все общие сведения для заезжих гуляк – пляжников, как их называют члены закрытого клуба местных. (Кто такие «местные»? – спросила Лена. Да дачники же! Все великие мира сего на этой земле дачники.)
Необычайно размноженный дачник
Дачный бум обрушился на Москву в конце XIX века. Чехов писал: «До сих пор в деревне были только господа и мужики, а теперь появились еще и дачники. Все города, даже самые небольшие, окружены теперь дачами. И можно сказать, дачник лет через двадцать размножится до необычайности». Действительно размножился. А начал этот процесс в Серебряном Бору великий князь Сергей Александрович, генерал-губернатор Москвы. (Вдыхать уникальный воздух генерал-губернатору пришлось недолго: в 1905 году жизнь его оборвала бомба, брошенная членом союза борьбы за освобождение рабочего класса. Ампирный домик его, расположенный на 3-й линии, впоследствии отошел дому отдыха МК КПСС.) За дачником № 1 потянулась знать: отметились Морозовы, Рябушинские, Бахрушевы, Сорокоумовские. Врачи присвоили месту статус целебного, с особо чистым воздухом. По этому поводу решено было открыть здесь первый в России детский туберкулезный санаторий «Белая ромашка». В начинании приняла горячее участие императорская семья. В начале XX века на улицах появились коробейники, продававшие искусственные цветы. У ромашки не было фиксированной цены – каждый сам определял для себя сумму пожертвования на строительство детского санатория. Собирали взносы и царские дети, дочери и наследник Николая II, эти кадры сохранила для нас старая кинохроника.
Планировка дачного поселка была простой: строгие квадраты, просеки и линии. Так и называлось: 1-я, 2-я, 3-я линии, Прибрежный просек… Понастроили мостиков, разбили клумбы, устроили летний театр и зажили в свое удовольствие. Но тут, что характерно, случилась революция.
Как ни смешно, для Серебряного Бора по большому счету ничего не изменилось: он как был со времен соколиной царской охоты, так и остался закрытой привилегированной зоной. Только теперь здесь располагались госдачи.
Начнем с того, что здесь в 1921 году, в усадьбе богатейшего до революции купца и мецената Карзинкина, жил сам вождь пролетариата. Любуясь церковью, построенной по проекту Щусева, он слал в ЦК призывы «решительно подавить сопротивление духовенства» и «скорейшим образом изымать церковные ценности для борьбы с голодом». Для церкви, как можно догадаться, это кончилось плохо – ее снесли. Месть архитектора была изощренной: он построил Ленину мавзолей. Была здесь дача Берии. Под его приглядом в 1937 году заключенными был сооружен Хорошевский спрямительный канал, сделавший Серебряный Бор островом. На канале тогда появился причал с двумя ротондами. Старожилы до сих пор зовут его причалом Берии.
За глухим забором
Основная масса советской номенклатуры обосновалась на второй линии – Тухачевский, Куйбышев, Блюхер, Ягода, главный редактор «Известий» Скворцов-Степанов, председатель Моссовета Уханов, доктор Збарский, бальзамировавший Ленина… Кстати, говорят, что первым в поселке высоким забором обнесли дачу Ягоды. Все менялось, за многими жильцами приезжал ночью черный воронок, 2-я линия стала называться расстрельной, наступило время застоя, пришла перестройка, наркомов сменили нефтяные магнаты, а высокие глухие заборы так и остались неотъемлемой принадлежностью этих мест. Как, впрочем, и дача патриархии, находящаяся под номером 52.
Стоял на второй линии дом МХАТа с чайкой над входом. Жили архитектор Ловейко, известный домом «Огарева, 6», и диктор Юрий Левитан. А недавно в интернет-магазине обнаружился резной сервант из массива красного дерева, «приобретенный Шаляпиным специально для дачи в Серебряном Бору», – такое свидетельство времени.
Всех дачников объединяло одно: они непременно собирались на веранде и пили чай. Такое исконно дачное занятие. Как трогательно смотрелись высшие чины в деревянном, незатейливом по нынешним временам антураже, помнит тот, кто смотрел «Утомленные солнцем» Никиты Михалкова. А еще были тут посольские дачи Аргентины, Болгарии, Канады, Японии, Франции, Англии, Кореи, Ливана, дома отдыха ЦК КПСС, «Правды», МК КПСС…
Как-то в Серебряный Бор привезли на катере президента США Никсона. Он пришел в восторг от окружающей природы и предложил устроить в Серебряном Бору русский Кони-Айленд. Тогда-то Бездонку и соединили с рекой, и болота осушили, но тут кончились деньги, и наполеоновские планы остались нереализованными.
Где не жил Лемешев
Идем мимо забора. За ним виднеется полуразрушенная крыша. Над верандой – большой круглый балкон. Ворота венчают странного вида колонны – подпирающие воздух. У ворот бдит охрана. Дом этот, построенный в 1913 году, упорно называют дачей Лемешева, хотя певец здесь никогда не жил – отдыхал неподалеку, на дачах Большого театра. На этой же правительственной даче жил красный командир Косиор, затем Каганович, Ворошилов, потом ее передали на баланс Комитета народного образования СССР, позже – департаменту образования при правительстве Москвы, что вовсе не мешало ей догнивать, так ни разу и не ремонтируемой. Звездный час для старого дома случился в начале 2000-х, когда сюда пришли киношники – снимать сериал «Московская сага» по роману Василия Аксенова.
– Дом этот – по сути, герой фильма, главный неодушевленный персонаж, – говорил режиссер фильма Антон Барщевский. – Серебряный Бор – это особое место для той эпохи. Тогда в нем жил определенный круг людей – деятели культуры, науки, военачальники, люди номенклатуры. Это был, можно сказать, социальный заповедник. (Возможно, именно поэтому здесь жили не только герои Аксенова, но и Рыбакова в «Детях Арбата», в Серебряный Бор возвращался во многих произведениях Юрий Трифонов.)
Дом привели в порядок и провели в нем два с половиной съемочных года. А когда съемочная группа уехала, туда снова забрались бомжи. И попытались разжечь камин, не зная, что он бутафорский. Строение, слава богу, сгорело не дотла – пожарные подоспели вовремя. Так и стоит дом по-прежнему: разваливаясь и охраняясь. Вроде бы его намереваются включить в Лемешевский комплекс и сделать Домом романсов. Неужели вдруг найдутся на это средства?
Рядом Лемешевская поляна и дуб, под которым будто бы любил посидеть знаменитый тенор. Честно говоря, из дубов Серебряного Бора, где каждый ствол выглядит, как песня о Стеньке Разине, этот не кажется самым внушительным. Исторической убедительности ему придает массивная ограждающая цепь. (Кстати, подумалось: а почему все внимание Лемешеву? Чем не угодил потомкам Федор Шаляпин?) С другой стороны, место памяти певца – чудный повод для концертов, которые здесь уже традиционно проводятся. Вот и стульчики стоят рядами.
Убредаем от этой цивилизации дорогами вдоль высоких заборов, тропинкой в узловатых корнях по-над рекой.
Осенний Бах
«…По вечерам, написав свои обязательные десять страниц…, я отправлялся гулять. Со мною неизменно увязывался дворовый беспородный пес по кличке Герцог. С берега Москвы-реки мы сворачивали в лесную аллейку, доходили до троллейбусной остановки, огибали круглую площадь и тем же путем возвращались к реке. Я садился на скамейку, закуривал, Герцог устраивался у моих ног. Мы смотрели на бегущую воду, на противоположный берег…» – писал Галич. Посидим на лавочке у круглого озера, к которому неожиданно вышли, и мы. Пусть я «пляжник», а Лена, прожившая здесь пять лет на даче газеты «Правда», «дачник», нам уже не хочется спорить.
– Нас было очень много в доме, такое коммунальное житье. На всей мебели – бирочки Мосдачтреста. Наше окно выходило на крышу, я ставила там кресло, и мы с собакой читали. В выходные ко всем приезжали гости, и было совершенно нормально выйти с гостями в заросший крапивой сад, занять один из столов, сидеть под грушей, пить вино – никто никому не мешал. Сейчас на месте нашей дачи № 3 из-за забора черные колонны торчат – помнишь, мы проходили? – поворачивается ко мне до того глядящая на воду Лена. – Это был конец 80-х.
– А еще помню осень, сумерки. Вечером в будни линии абсолютно пустые. Все торопятся с работы домой, ужинать, жарить шашлыки. Никто не гуляет. А я любила. И вот иду по мокрому асфальту. Острый запах осенних листьев. Тусклый желтый свет из окон: Мосдачтрест экономил, лампочки по 40 ватт выдавал. И вдруг в одном заборе пролом – как будто занавес отдернулся. Огромная темная веранда, светится одно окно, и свет падает на полуразвалившееся крыльцо. А на нем сидит мужчина моей мечты. Во всяком случае, в полутьме он так выглядел. И звучит Бах. Обрушивается со всей этой своей мощью, не двинуться. Стояла бы вечно, но неудобно ж. Пришлось идти.
Истории вспоминаются и вспоминаются. Чуть пошевелился рыбак под огромным шаром черемухи. Распадается в воде на блики отраженье дома Олега Газманова на том берегу. Двигаться не хочется, хочется остаться здесь навсегда. Пожалуй, так и сделаем, тем более, погода располагает. А вы приезжайте, 20-й троллейбус от Полежаевской по-прежнему ходит. Здесь, утверждают, самая большая популяция ежей. Да и отечественных ВИП в естественной среде обитания тоже понаблюдать интересно, хоть они и не занесены пока в Красную книгу.