Переулок длиною в жизнь
Бабье лето – обман, морок. Затянувшаяся агония. Лягушка, на минутку обернувшаяся принцессой. Еще жарит и можно подставлять лицо солнцу, и кажется, что так будет всегда, но в воздухе уже разлита неуловимая зыбкость, которая вскоре, как полная жидкости линза от старого телевизора, если ее встряхнуть, искривит изображение – и налетит, заметет, посереет.
Релакс у Татьяныча
Пока же мы идем к Малому Кисловскому переулку по Тверскому бульвару, поддевая кроссовками желтые листья. Мы их топчем, расталкиваем, пинаем, а они планируют себе неспешными парашютиками, приземляясь на голову, плечи…
– Стой, у тебя лист в волосах! Хотя оставь. Так даже красивей.
И мы идем дальше. Вот уже Никитские ворота.
Даже когда маршрут наверняка известен, я люблю стоять здесь, на кромке, возле смиренного памятника Тимирязеву, и как будто выбирать. Направо за углом, на Спиридоновке, прячется прекрасный особняк Рябушинского (авторство Шехтеля), украшенный майоликовыми фризами с орхидеями, он же Музей Горького.
Рядом бывшая обитель автора «Буратино» графа Алексея Толстого. Далее под стеной Церкви Большого Вознесения, в еще зеленом сквере, в фонтан заключен маленький Пушкин с такой же миниатюрной женой. И не отвлечься, не влюбиться, не изменить. А дальше, можно сказать, вновь простираются графские владения. За церковью притаились малозаметные, для тех, кто не в теме, лавочка и кафе Артемия Лебедева – великого скандалиста Живого журнала, знаменитого дизайнера, благодаря которому, в частности, любимый Яндекс имеет тот самый, известный нам вид, сына писательницы Татьяны Толстой («Татьяныча») и правнука Алексея Толстого.
В лавочке у Темы всевозможные компьютерные прибамбасы и прочие дизайнерские изыски. А крохотная кафешка, где меню пишется мелом на доске, пока еще имеет летнюю веранду, сквозь зелень которой так хорошо смотреть на мир – наступает истинный релакс. Но мы туда сегодня не пойдем. Возможностью дойти до Арбата по Никитскому бульвару тоже не воспользуемся, а свернем налево, на Большую Никитскую, и проследуем в Малый Кисловский.
А где это?
Это напротив голубей.
Линоры на маневре
Балкон над Домом моды на Большой Никитской давно уже стал для города в ряд прочих достопримечательностей, а хозяин его – пенсионер Николай Горбунов – к своей известности привык. Прохожие глядят на его балкон с таким интересом, как будто на него сейчас выйдет королева Елизавета собственной персоной. Туристы со всех сторон целят в него объективами.
И правда, не диковинка ли? Идешь себе по самому центру столицы, и тут плотный воздух разрезает хлопанье крыльев. Прямо напротив Театра Маяковского, над Домом моды, идут на посадку сизари. На «аэродроме» – балконе второго этажа – расписные птичьи домики. Тут же висит триколор с нашитым на нем голубем – это вклад жены Николая Федоровича. Флаг, на удивление, никаким погодным превратностям не подвержен – висит себе и в дождь, и в снегопад, не меняя внешнего вида. Ну правильно, вид не меняется, флаг меняется – как истреплется, Горбуновы вешают свежий. Сколько уж флагов было, не счесть.
Водились на балконе и подсолнухи, и анютины глазки, и кактусы с душистым горошком. Но голубям Николай Федорович не изменял никогда. Держал их и на Ленинском проспекте, и на Хорошевке, потому как, по его мнению, голуби – самая городская птица. (Действительно, не пингвинов же в двух шагах от Манежной площади заводить?) Ну а из пород остановился на обычных сизарях, по-научному – венгерских линорах. Их после войны в Россию завезли. Линоры к городской среде вполне адаптированы: по мостовой не гуляют, кошкам в лапы не даются, летать любят, маневренны, знают дом.
Их вместе с хозяином часто приглашают на свадьбы – жених с невестой голубей на счастье выпускают. Особенно удобно, когда венчаются в храме Святой Татианы, что в начале улицы, у старого МГУ, – дом в двух шагах. На корм птицам идут пшеница, семечки, просо, вика, кукуруза. Витаминные салатики, чтоб компенсировать жизнь среди асфальта, требуются. Только с коноплей вот туго, сетуют голубятники, не найдешь коноплю, а ведь какой прекрасный корм для пернатых был!
И все-таки оторвемся, наконец, от птиц и полетов и обратим внимание на густо-красное, почерневшее, как давно запекшаяся кровь, здание на углу Большой Никитской и теряющегося в перспективе за изломом Малого Кисловского переулка. Здесь давно и надолго расположился Театр Маяковского.
Комнатные бабки, портомои и кислошники
«Того же года попущением Божием за грехи наши возъярился царь и великий князь Иван Васильевич всеа Руси…», – говорится в летописи 1565 года. На опричнину и земщину тогда была разделена и Москва. И для опричников Ивана Грозного здесь были поселены калашники – пекари (отсюда Калашный переулок), и кислошники – специалисты по капусте, соленьям, квасу. Возле двух Кисловских слобод находилась и слобода, управлявшаяся Царицыной мастерской палатой, где жили портные, швеи-вышивальщицы, постельницы, портомои, комнатные бабки. Но вернемся к одному из четырех Кисловских переулков – самому Малому.
Дом № 19 по Большой Никитской пропитан музыкой и театром насквозь. Еще в 1768–1837 годах семейство Глебовых-Стрешневых устраивало здесь приемы для членов императорской семьи и прочего высшего света. Выстроенный в 1885 году наследницей владения Е. Ф. Шаховской-Глебовой-Стрешневой парадный зал с колоннами площадью около 400 квадратных метров стал основной сценой «Геликон-Оперы» (здесь сейчас ведется «реставрация с приспособлением»).
Одновременно с обновлением главного здания покупается владение на углу Большой Никитской и Малого Кисловского переулка, где в начале XIX века находилось сооружение весьма необычное: к круглому объему в центре примыкали прямоугольные крылья. Называлось оно «круглая зала купца Зарубина», а предназначалось «для маскерадов и концертов».
В пожар 1812 года дом сгорел, и долго еще на углу высился обгорелый остов, но наконец на его месте строится трехэтажное здание частного театра в русском стиле, фасад которого делал молодой Шехтель. (К сожалению, до наших дней, как и многое другое, не дожили крутая щипцовая крыша и нарядные бочкообразные башенки с решетками.) Сначала по фамилии антрепренера театр назывался «Парадиз», что в переводе с немецкого означает «рай». Позже, в начале 1900-х, стал «Интернациональным» – на его сцене гастролировали Сара Бернар, Элеонора Дузе, труппа Венской оперетты и другие иностранные знаменитости. После здесь был Театр революционной сатиры (Теревсат). В его постановке под названием «Путешествие Бульбуса» Леонид Утесов сыграл целых пять ролей и к тому же впервые выступил как руководитель джазового голосового оркестра – «Джаз-гола». Тогда все любили сокращать. Затем Теревсат стал просто Театром революции, потом Театром драмы и наконец в 1954 году получил привычное нам наименование.
Стены эти знали много славных имен. «У руля» стояли Мейерхольд, Попов, Охлопков и – более 30 лет! –Андрей Гончаров. На сцене блистали Джигарханян и Костолевский, Лазарев и Немоляева, Евгения Симонова, еще не вступившая на путь политической борьбы обворожительная Дульсинея – Татьяна Доронина и великолепная Леди Макбет Мценского уезда Наталья Гундарева… Но, как говорится: лучше один раз увидеть. А нам после такого длительного исторического экскурса, несомненно, надо передохнуть. А потому обратим внимание на не очень приметную дверь с угла с надписью: «Кафе-буфет «Маяк».
Среди венских стульев
В начале 1990-х, когда все только начиналось, Максим Суханов, Александр Самойленко и Лариса Бравицкая открыли прямо в буфете театра Маяковского клуб, в который далеко не все могли, но очень многие хотели попасть. Публика там собиралась «своя» – актеры, художники, музыканты. Долгое время клуб работал только по ночам и был закрыт для широких зрительских масс. Но после десяти не самых худших лет жизни не выстоял, закрылся.
Весной 2006 года «Маяк» снова заработал. Теперь к прежним учредителям присоединились два Дмитрия – Борисов и Ямпольский, известные по проектам, также создававшимся изначально для интеллигентного народа – «Апшу», «Гоголь», «Жан-Жак», но позже этот статус слегка подрастерявшие. Вот и «Маяк» свою недоступность утратил. Тем не менее основной костяк остался тем же – актеры, художники, писатели, журналисты, действие по-прежнему происходит среди старых резных буфетов и венских стульев, туалет все так же находится в шкафу (так что если собеседник вдруг говорит: «Я пошел в шкаф!», не удивляйтесь). Лестница такая же крутая, как была.
Фейс-контроль как таковой отсутствует, но обращение для своих и чужих предусмотрено разное, и только что мило улыбавшийся бармен Вова может, оказывается, сделать совсем ледяное лицо. Но девочки, мечтающие повидать живую знаменитость вроде Михаила Ефремова или Германа-младшего (а может, еще и внимания удостоиться!) терпят и старательно делают умный вид, ловя обрывки загадочных фраз про концепт и парадигму. Ну а свои заходят как домой. Как будто просто ненадолго отлучались. И знают: если на одном столе шарф валяется, а на другом сумка, это Миша снова все вещи растерял. А если пришла Катерина, то ей сейчас принесут коктейль «лонг-айленд». А потом светает и в зале гасят свет. Это значит, пора идти завтракать в «Жан-Жак», который тут неподалеку, на Никитском бульваре. Там можно рисовать на бумажной скатерти. И еще сесть за столиком на улице и смотреть на бульвар, на редких прохожих. Никуда не спешить, ни о чем не думать…
– Утро в «Жан-Жаке» прекрасно, мама!
– Да, это не самое худшее из утр.
Манная каша для будущей звезды
Переулок заворачивает неострым коленцем. От коленца перпендикулярно – Средний Кисловский. Поворот весело отмечен черно-желтым пунктиром лежачего полицейского и белыми шашечками вокруг. И отсюда уже пошла перспектива на Российскую академию театрального искусства, что в противоположном конце переулка. Впереди широко шагают три длинноногие красотки, щебечут что-то, торопятся. Возле лежачего полицейского притормаживает серебристая «тойота». Из окна высовывается улыбающаяся физиономия:
– Эй, девушки! Актрисы? А я продюсер!
Хохочут, ускоряют шаг. Им пока не до завтраков в «Жан-Жаке», не до ночных бдений среди знаменитостей – сначала выучиться надо. У РАТИ, бывшего ГИТИСа, толпится народ. Студенты как студенты. Только один вдруг – раз! – и встает на руки, не прерывая разговора.
– Нет, ты мне объясни, как мне этот этюд закончить?! – горячится рыжая.
– Надо ра-а-адоваться, не на-а-адо напряга-а-аться, – в утешение напевает подруга.
– Эй, чуваки, кашу дают! – и будущих звезд смывает с улицы подчистую.
Бесплатную кашу, пусть и манную, пропускают только дураки: кто знает, когда еще поесть удастся?
Остаемся одни. На мостовой под бампером машины валяются два букетика белых роз в упаковке – будто по ним асфальтовым катком проехались. Не угодили кому-то.
Ну, что вам еще рассказать? История РАТИ началась более 130 лет назад. Из них 107 прошло здесь, в особняке Солдатенковых, в Кисловском переулке. Какие метаморфозы это учебное заведение только не претерпевало! Было оно Музыкальной школой для приходящих П. Шостаковского, Музыкально-драматическим училищем при филармоническом обществе, Государственным институтом музыкальной драмы, знакомым ГИТИСом, а потом ЦЕТЕТИСом (Центральным техникумом театрального искусства), где наряду со специальными предметами преподавали историю классовой борьбы и ВКП(б) и социологию искусства. А потом снова, обратно, открылся ГИТИС.
Газета «Советское искусство» от 13 октября 1931 года так писала об этом событии: «В репетиционной комнате Камерного театра открылся театральный вуз. …Не было ни адресов, ни поздравлений. Студенты, разместившиеся на стульях и окнах тесной комнаты, выслушали доклады руководителей ГИТИСа и отправились на занятия. Занятия проходили в коридоре и в курительной комнате Камерного театра». Так прошел этот «исторический день открытия первого в мире театрального университета».
Стоит еще заметить, что среди прочих именитых выпускников здесь учился Андрей Гончаров, как вы помните, тридцать с лишним лет возглавлявший Театр имени Маяковского. То есть, понимаете, получается, вся его творческая жизнь – отрезок от одного конца переулка до другого? Очень длинный отрезок. Может, и длинноногим девочкам повезет пройти такой путь? А там уже можно и в «Жан-Жаке» позавтракать будет.