В будущее? Я за вами
Продолжаем путешествие вокруг Тверской улицы. На этот раз объектом нашего интереса стал переулок, расположенный по другую сторону Пушкинской площади, между Малой Дмитровкой и Тверской, – Настасьинский.
В лесах
Переулок, торжественно начинающийся ровно напротив Английского клуба со всеми его львами (он же Музей Революции), надо признаться, впечатление производит крайне разнородное, хаотичное и вовсе не торжественное. Хоть и начинается фундаментально: с цвета очень пыльной пустыни бывшего дома московского гражданского губернатора авторства самого Матвея Казакова. В 1935 году здание надстраивалось, перестраивалось и было отдано Наркомлеспрому. Внушительные колонны обрамляют огромные окна, в углу одного из них приветом из современности примостился жизнерадостный «Япоша». Это слева. А справа…
Прав был Есенин: лицом к лицу лица не увидать. В этом еще раз убеждаешься, пробираясь под лесами, мимо витрин, в толчее и суете, от метро. Где он, знаменитый дом Сытина, ставший с 1979 года частью Настасьинского переулка? (Ведь именно тогда под здание, стоявшее на углу Тверской и Пушкинской площади, подвели рельсы и «откатили» его на 34 метра в сторону Садового кольца.) Так вот, потрогать уникальное здание в стиле модерн, в 1904 году впервые в России выстроенное под редакционные нужды, можно, а увидеть нельзя – для этого надо как минимум перейти на противоположную сторону Тверской. Ну а что касается внутреннего устройства, тут слово Владимиру Гиляровскому, в выпускаемой Иваном Сытиным газете «Русское слово» сотрудничавшему: «Дом для редакции был выстроен на манер большой парижской газеты: всюду коридорная система, у каждого из «крупных» сотрудников – свой кабинет, в вестибюле и приемной торчат мальчуганы для посылок и служащие для докладов…» Позже (до 1979 года) здесь помещалась редакция газеты «Труд», затем переехавшая неподалеку – в Настасьинский переулок, 4. Вообще, места эти на всевозможные редакции и издательства богатые – уже на указателе в метро написано: «К «Известиям». И далее, помимо основного здания, на табличку «Известия» натыкаешься в самых неожиданных местах.
Революционная бабушка
Настасьинский переулок короток – всего 255 метров, так что чего торопиться? Стоя на углу, под лесами, можно продолжить исторический экскурс и перенестись мысленно почти век назад.
Рядом, в помещении бывшей прачечной, осенью 1917-го открылось Кафе поэтов. Просуществовала эта «революционная бабушка теперешних кафепоэтных салончиков», как позже называл заведение Маяковский, всего полтора года, но шуму было на всю Москву. Под черными сводами, расписанными гигантскими ковбоями в сомбреро, пальмами, кактусами и прочей экзотикой, собирались самые яркие, неординарные поэтические фигуры того времени. «…Я весь изысканный оратор, Я весь последний модный шик» представлял себя один из, как сейчас говорится, соучредителей заведения футурист Василий Каменский, мощь голоса которого соперничала с крепостью его фигуры. А вот Давид Бурлюк (тоже из организаторов): голова похожа на кегельбановый шар, один глаз полузакрыт, в руках лорнет, длинный сюртук, жилетка, расцвеченная, как цветочная клумба. В углу, за завесой дыма, фигура в широкополой шляпе, длинные волосы топорщатся из-под полей, на плечах серая накидка, во рту неизменная трубка. Это приехавший из Парижа Илья Эренбург. Взойдя на эстраду, он не читает стихи, а выкрикивает, кликушествует. Впрочем, здесь этим никого не удивишь. Правда, «Председатель земного шара» Велимир Хлебников, в противовес немалому росту имевший совершенно невинный, детский взгляд огромных голубых глаз, свои стихи почти что лепетал. Словом, личности в футуристическом кафе собирались разнообразные. Тем не менее поначалу, как говорил Каменский, все было «изумительно, восхитительно, песниянно и весниянно». Одной из главных фигур в кафе, разумеется, был Маяковский.
«Дорогой, дорогой Лилик! Милый, милый Осик! … Кафе пока очень милое и веселое учреждение. («Собака»* первых времен по веселью!) Народу битком. На полу опилки. На эстраде мы… Публику шлем к чертовой матери. Деньги делим в двенадцать часов ночи. Вот и всё. Ваш Володя», – писал он Брикам. Но и публика, состоявшая не только из интеллигенции, но и по-боевому настроенного пролетариата, анархистов, да и просто бандитов кротостью не отличалась. И постепенно кафе, по свидетельству художницы Валентины Ходасевич, превратилось в «развлекательное место со скандалами». Как-то, выходя после очередной стычки на поэтическом вечере, Маяковский с досадой воскликнул: «А ведь когда-нибудь мне на этом самом месте поставят памятник!» Что ж, почти угадал. Но, не дожидаясь благодарности потомков, в апреле 1918 года футуристы кафе закрыли.
Русалка из конфиската
Совершенно в другие времена возвращает нас «Киномир», в 1996 году позиционировавшийся как самый крутой кинотеатр Москвы. Вступивший в соперничество с главным кинотеатром города (ужасная дерзость!), расположенным в двух шагах, на Пушкинской площади, он, первый в России, во всем соответствовал западным стандартам – начиная от звука в формате Dolby Digital и кончая попкорном в зрительном зале. Шарм в глазах тусовщиков перестроечных времен заведению придавали и непривычный тогда бар в фойе, где каждый коктейль носил имя кинозвезды, и возможность посмотреть свежие голливудские блокбастеры. Стоили все эти удовольствия, по понятию привычных к копеечным ценам на кино москвичей, бешеных денег.
Сейчас полуремонтируемый «Киномир» рядом со своими 5-звездочными собратьями выглядит весьма бледно. Единственное, что может привлечь – цены на билеты, потолок которых – 250 рублей, а днем в будни вообще меньше ста, что, считай, почти даром.
Дальше по четной стороне наглухо упакованное бывшее здание «Труда», леса, деревянные мостки, заборы, палатки. Словом, ничего интересного. Переводим взгляд на ту сторону улицы и… ах! Цвета морской волны, сказочной красоты чешуйчатый замок с фигурными окнами, совершенно неуместный посреди строек и луж. Как если бы русалка во всей своей красе вдруг из канализационного люка вылезла. Что ж это за терем такой под № 3? Надо сказать, что и за стенами, облицованными уральским мрамором, хранились несметные сокровища. «Российская ссудная казна. 1913–1916», – гласит надпись на фасаде, а попросту говоря – ломбард. Но деньги здесь выдавали только под заклад золота, платины, серебра и драгоценных камней. Для распродажи невыкупленных сокровищ имелось два роскошных аукционных зала. Революция внесла коррективы, но не изменила в назначении здания главного: здесь по-прежнему хранились ценности. Правда, с 1918 года сюда на время поселился Народный комиссариат внутренних дел, но уже в 1920-х годах разместился Гохран – Государственное хранилище, и снова засияли всеми гранями изумруды, сапфиры и прочие бриллианты, реквизированные у своих хозяев. Причастный к «грабежу награбленного» большевик свидетельствовал: «На сплошных стеллажах лежали золотые и серебряные вещи, сервизы, меха…» Сюда же свозили со всей страны имущество, конфискованное у церкви. Потом старинные оклады икон, всякую драгоценную утварь отправляли на переплавку.
Признаюсь честно, узнать, что находится за мелко зарешеченными окнами сейчас, мне не удалось.
Хлопобуды. Будохлопы
Нежно-лимонный Volkswagen-Polo примостился у розового особнячка под № 5. Домик хоть и небольшой, но историей богатый. Особенно по части искусства. Здесь с 1890-х была художественная школа, школа пения и драматическая школа-студия, ставшая потом основой маленького уютного Театра имени В. Комиссаржевской, которым руководил сводный брат великой актрисы Федор Комиссаржевский. (Кстати, именно на этой сцене впервые выступил Игорь Ильинский.) Театр, несмотря на свою камерность, привлек немало эстетов и приверженцев «романтической школы». Продержался он до 1919 года, потом были попытки возрождения, но уже без Комиссаржевского.
За особняком проходной двор, грязная стена в граффити. Народ деловито чешет по грязи и лужам. Правее, вдоль офисного вида здания, сплошь прикрытого от чужих глаз темным стеклом, холмы замерзшей глины и недорытые ямы. Пейзаж так себе. На что же глаз положить? А вот: желтое здание на углу, плавно перетекающее из двухэтажного № 8 в пятиэтажный № 10. Крыльцо с вывеской «ТРАКТИРчик Нэпман», трогательно одинокий балкон. Дверь под козырьком. Синяя табличка «Дезстанция № 4».
Именно здесь, по версии писателя Владимира Орлова, в квартире № 3, обитали таинственные хлопобуды (или будохлопы), к которым как-то поутру бывшая жена Клавдия Петровна отправила альтиста Данилова. Очередь, как и помыслы хлопобудов и их клиентов, простиралась в далекое будущее. Номера писались на ладошке. Перекличка проводилась со всей серьезностью – даже взнос в 15 рублей требовалось внести. О чем же хлопотали хлопобуды? Сформулируем это так: о предвосхищении желаний и потребностей людей в далеком будущем. Что ж, все мы в той или иной мере этим занимаемся. Ниспровергая традиции, пытались создать новую поэзию футуристы, новый театр – Федор Комиссаржевский, да и инвестор, вложивший деньги в строительство вон того дома, наверное, предполагал, что у людей возникнет желание жить в нем. Ну а мы, покидая Настасьинский переулок и не устремляясь мыслями вдаль, предвидим, что еще немножко, и нам нестерпимо захочется горячего черного кофе, и уже начинаем прикидывать, где бы это свое желание исполнить.
А историю театра «Ленком», к которому привел наш недлинный маршрут, вы, дорогие читатели, услышите, когда мы пойдем гулять по Малой Дмитровке. До встреч!