Московские чаевники
Когда боярский сын Иван Перфильев, бывший послом в Китае, доставил в Москву в подарок царю необычную «траву», придворные, однако, побоялись дать ее отведать государю Алексею Михайловичу: что если «от привезенного Перфильевым зелья да и приключится какой недуг, недомогота в его государском здоровье?» Тогда придворный доктор Самойло Каллинс отважился провести опыт на себе и… остался жив.
А однажды царь «заболел животом». Каллинс рекомендовал: «изрядное есть лекарство против надмений, насморков и главоболений». Царь напился чаю и выздоровел.
И потому чай поначалу использовали только как лекарство. Считалось, что он очищает кровь и «отвращает от сна» во время долгих церковных служб.
Именно Москва стала колыбелью чаепития, здесь в конце XVII в. чай начали продавать в лавках. Мужчину, торговавшего чаем, называли «чайник», а женщину – «чайница». Стоил чай в десять раз дороже, чем в Европе, поскольку доставлялся в Россию торговыми караванами, и путь от Пекина до Москвы занимал более года. В 1674 г. фунт чаю (409 граммов) в Москве стоил 30 копеек (на эти деньги можно было купить около 100 кг ржи). Правда, позже по приказу Петра Первого в Москве на западный манер учредили аустерии – ресторации, где чаем с кренделями угощали даром. Но лишь тех посетителей, кто читал приносимую сюда первую русскую газету «Ведомости».
Заварку жалко…
Изобретались различные способы сделать чай дешевым. Широко практиковалось обновление спитого чая – его обливали сиропом и ставили в жарко натопленную печь. Листья снова распускались и приобретали прежний вид – но не вкус. В Москве тогда даже появились фабрики по производству такого чая.
Были и специальные лавки, где принимался спитой чай, сушился, упаковывался, и вновь продавался.
Чайные трактиры появились благодаря Александру I, который ввел их своим указом и установил особые льготы – минимальную арендную плату и очень низкий налог. Чайные имели право открываться в пять утра, когда другие трактиры были еще закрыты. Для крестьян, приехавших на базар, для извозчиков, ожидающих седоков, для рабочего люда эти чайные стали самым милым местом отдыха и встреч. Особой приметой чайного трактира являлись длинные общие столы. Сидевшие за такими столами могли вести общую беседу, делиться новостями.
В ту пору чай пили «парами». Пара чая состояла из двух чайников: большого с кипятком и малого с заваркой, а также из двух-трех кусочков сахара. Один человек мог выпить по настроению пять-десять, а иногда и больше чашек, так как кипяток добавлялся за ту же цену.
Чайные были и своеобразными народными канцеляриями. Здесь за умеренную плату могли составить любую бумагу. В 1847 году в Москве насчитывалось уже 309 чайных трактиров.
А ля рюс
«У Москвы – один зарок, кроме всякой пищи: утром – чай, в обед – чаек, вечером – чаище,» – говаривали москвичи. Москва была главным любителем чая в России. 60 процентов чая в стране потребляла она. Даже в Петербург чай привозили из Москвы.
Горячий чай с лимоном – московское изобретение, иностранцы такой чай называют «русский чай». И все же «русский чай» – нечто куда большее. Чаепитие по-русски подразумевает, что из-за чайного стола никто не может уйти голодным. Фактически, «русский чай» может заменить завтрак, обед или ужин, или все вместе взятые. Чай – это и пироги, и пирожки с основательными начинками: мясом, ливером, яйцом, капустой, рыбой.
Не урна и не машина!
Самовар – тоже московское изобретение. Слов, соответствующих русскому слову самовар, в европейских языках нет. Его немецкий перевод звучит как «чайная машина», английский – «чайная урна», чаще всего это слово не переводят.
Самовары были самые разные: конические, гладкие, граненые, шарообразные, в виде античных амфор, размерами от стакана до двадцати литров. В зависимости от формы имели обиходные названия: «банка», «рюмка», «ваза», «желудь», «дуля», «репка», «яйцо» и т. д. Создавались самовары-кофейники, самовары-кухни, домашние, дорожные.
В середине XIX века именно самовары нередко становились центрами народных гуляний. Вот как описывает их мемуарист Н. В. Давыдов: они проводились «сперва в Марьиной роще, а потом в Сокольниках, обходились без балаганов, но зато на траве в тени деревьев устанавливались столики с тут же ставившимися и приятно дымившимися на свежем воздухе самоварами, и происходило усиленное чаепитие. Элегантная публика, съезжавшаяся из Москвы по вечерам в Петровский парк, когда было поменьше пыли, каталась там по аллеям верхом и в экипажах, а затем у круга, недалеко от Петровского дворца, рассаживалась на садовые скамейки и на стулья за столики, наблюдая друг за другом, и пила тоже, но уже хорошо сервированный чай».
По-купечески
«Москвич, выпив десяток стаканов, оставлял стакан в сторону, это не значило еще, что он напился: так он делал передышку. А вот когда он, опрокинув стакан вверх дном, клал на него остаток сахару и благодарил, это означало, что с чаепитием покончено, и никакие уговоры уже тут не помогут, – пишет А. И. Вьюрков. – Во время чаепития москвич внимательно следил, как ему наливали чай. Если стакан наливали не доверху, гость тут же просил долить еще, чтобы жизнь была полнее».
В купеческой среде чаепитие осуществлялось с особым размахом. Купцы все торговые вопросы обычно решали за чаепитием и могли выпить до 20 чашек каждый («чай по-купечески»).
Необычайная популярность чая в купеческой среде порождала и новые обычаи. И. А. Белоусов в своих воспоминаниях о Москве последних десятилетий XIX в. рассказывает об одном из них: «На другой день после благословения жених приезжал к невесте с гостинцами; он привозил голову сахару, фунт чаю и самых разнообразных гостинцев – конфет, орехов, пряников, и все это привозилось в довольно большом количестве целыми кульками; делалось это потому, что невеста все предсвадебное время приглашала гостить к себе подруг, которые помогали готовить приданое: все мелкие вещи, начиная с носовых платков, салфеток и пр. надо было переметить уже новыми инициалами – с фамилией жениха. После этого жених становился своим человеком в доме невесты: он ездил к ней почти каждый день, привозил с собой своих товарищей, и тогда устраивались вечеринки с пением, танцами, играми».