О человечках, скворечниках, красной вере и бегущей любви
Каждый раз, когда иду в сторону Трехпрудного переулка, меня встречает красный фанерный человечек. Он показывает рукой: туда! И я охотно следую его указанию. И пусть хозяева магазина, ставившие его у входа, имели в виду совсем другое, мы с ним отлично понимаем, о чем речь.
С Луны смотреть интересней
Протяженность переулка всего 300 метров, и его легко проскочить, не заметив, направляясь по важным делам. Но цель наших путешествий, читатель, именно в том, чтоб остановиться и вдруг увидеть то, мимо чего мы ежедневно проходим. Пять лет назад, когда прогулки только начались, компанию нам составлял Лунный человечек. Он тыкал удивленным пальцем в причудливые сплетенья водосточных труб, в неожиданное ассиметричное окошко и задавал детские вопросы: что это? почему? зачем? И тянул за рукав вглубь захламленной подворотни с облупленным углом дома старинного кирпича, где занятым взрослым людям делать совершенно нечего. Ты что, с Луны свалился? – спрашивали его. Ага, важно кивал наш спутник, и мы покорно шли следом. Пять лет – время немалое. За это время он возмужал, посолиднел, забыл о своем лунном происхождении, и в прогулках ему участвовать недосуг. Жаль, конечно, но что поделать. Приходится как-то справляться самим.
Вот и Трехпрудный. Любимый трехэтажный красный дом с нависающим над перекрестком эркером. Такая визитная карточка переулка – эркер. Архитектурный изыск, благодаря которому любая квартира обретает панорамный вид. Здесь им оснащен практически каждый дом. И угловой, естественно, где жил народный артист Южин-Сумбатов. Вообще этот крохотный переулок искусством набит по самые уши. Прежде всего славен он благодаря Марине Цветаевой: «В переулок сходи Трехпрудный, в эту душу моей души…» Знаменит творениями двух блистательных архитекторов: глядя на нечетную сторону, в полной мере можно оценить разницу почерков автора первого московского тучереза Эрнста Нирнзее и отца русского модерна Федора Шехтеля. Это то, что касается начала прошлого века. А вот в конце его, в 1990-х, Трехпрудный был известен своей галереей-сквотом под водительством Тер-Оганьяна. Что же касается дней нынешних, то здесь расположены целых два небольших, но весьма отражающих дух времени театра: Театр.DOC и Практика.
Авангард: окно в окно
Начнем сначала. Вот интересно: галерея в Трехпрудном упоминается в истории современного искусства повсеместно, а точное ее месторасположение – умалчивается. Видимо, сказывается привычка. Сквоты – самозахваченные помещения – старались не светить, хоть и наблюдалась в 90-х полная анархия. Туда свои приводили своих, и цепочка эта разрасталась до бесконечности. Первой ласточкой в 1984 году стал «Детский сад» в Хохловском переулке – натуральное помещение пустующего детского сада, расположенного аккурат напротив школы КГБ, где художники, числящиеся по трудовым книжкам сторожами (чтоб избежать статьи за тунеядство), жили, творили и выставлялись. Булгаковский сквот, «Заповедник искусств на Петровском бульваре», Остоженка, Фурманный переулок, арт-акции, квартирники, вернисажи – непрерывный праздник души, именины сердца.
«В начале 90-х в Москву перебрались почти все. Мы жили в Трехпрудном переулке, в огромных расселенных коммуналках. На чердаке работала галерея, в которой каждый четверг устраивались вернисажи. Гостям предлагался непременный коктейль: спирт «Рояль» + вода + концентрат сока из пакетика. Летом 1993 года нас выселили – здание перестроили, в него въехала группа «Мост», вспоминает Максим Белозор. По всему получается, что стихийно образовавшая в доме, предназначенном к сносу, в 1991 году «Галерея в Трехпрудном» находилась именно здесь – в угловом трехэтажном здании красного кирпича с нависающим над перекрестком эркером. Как видим, дом жив и прекрасно себя чувствует.
Располагающийся на углу напротив серый домик ничем взгляда не привлекает, разве что дотошный пушкиновед знает, что построен он внучатым племянником Натальи Николаевны. Меж тем в начале прошлого века место это, так же как и дом напротив десятилетиями позже, являлось форпостом современного изобразительного искусства. Жившие здесь мастера русского авангарда супруги Наталья Гончарова и Михаил Ларионов были одними из основателей русского примитивизма и так называемого лучизма (предтечи декоративного абстракционизма). В 1915 году они уехали в Париж, чтобы по приглашению Дягилева присоединиться к труппе «Русских сезонов». Встреча столь ярких мастеров отразилась на их творчестве: Дягилев заинтересовался авангардом, у Гончаровой в полной мере раскрылся ее декоративный дар, Ларионов же проникся искусством танца как таковым, даже попробовал себя в качестве хореографа, а после стал известным историком балета.
Так и стоят они напротив, смотрят окнами друг на друга, два дома – свидетели блистательных художественных взлетов. Пройдешь – не заметишь.
Слава прабабушек томных
А давайте-ка, чтоб потом не отвлекаться, плавно перейдем к Марине Ивановне. Ведь именно благодаря Цветаевой Трехпрудный всегда на слуху. Все знают, что она здесь родилась, но где дом?.. Вон видите по правой стороне шестиэтажный внушительный красавец цвета отчаянного терракота, до предела насыщенного, выдержанного временем, как хороший коньяк, кирпича? А этот круглый балкон на последней остановке к небу (туда, на верхотуру, сейчас карабкается промышленный альпинист), похожий на лапу царственного дракона? А изломанные, со всех сторон разные (куда ж без них?) эркеры?.. Красавец, одним словом! И стоит, как влитой. А ведь его дружно кличут уродом, ссылаясь все на ту же Цветаеву:
…Домики с знаком породы,
С видом ее сторожей,
Вас заменили уроды –
Грузные, в шесть этажей.
Домовладельцы – их право!
И погибаете вы,
Томных прабабушек слава,
Домики старой Москвы.
Как видим, проблема существовала еще задолго до нас. Цветаева всю жизнь оплакивала дом своего детства, стоявший под тем же № 8 на этом самом месте.
«Ася! Ты ничего не спросила, и я не сказала: Трехпрудный! Дома нашего давно нет! Разобрали (в восемнадцатом году, кажется) на топливо. Начали соседи, докончила по бревнам типография шестнадцатая, бывшая Левенсон, Стоял брошенный дом… А теперь пустырь. Пройди, постоишь… Я шла, не зная – случайно. Даже качнуло, так странно. Одни тополя, и тех мало» – писала Марина сестре. В жизни ее, полной бурь и трагедий, это стало немалым потрясением. Дело, наверное, не столько в доме, пусть и стоял у его ворот столетний серебристый тополь, сколько в чувстве покоя и защищенности, сопутствующей детству, их так мало пришлось на жизнь Цветаевой.
Но какой же он был, этот волшебный дом, о котором столько разговоров? Об этом вспоминает старшая сестра Марины Валерия: «В доме одиннадцать комнат, за домом зеленый двор в тополях… Летом двор зарастал густой травой, и жаль было видеть, как водовоз, въезжавший во двор со своей бочкой, приминал траву колесами. …В те годы флигель наш сдали купеческой семье, имевшей магазины на Тверской. Они держали корову, и пастух по утрам трубил и гнал стадо к Тверской заставе, в Петровский парк». Действительно, идиллия. Но странно бы смотрелся трубящий пастух – предводитель коров – на улицах XXI века. Нынешний же дом № 8, на сегодняшний взгляд, вполне отвечает нашим представлениям о старой Москве. Да и судьба его была нелегкой: начали дом кооператива «Творчество» строить в 1926 году, а закончили лишь в конце 40-х.
Золотистый салют НКВД
Уже у этого дома, в нынешнем его воплощении, собирались поклонники королевы русского романса Изабеллы Юрьевой, являвшей собой для публики образец красивой жизни. Антикварная мебель, кузнецовские сервизы, рояль «Мюльбах», прочие со вкусом подобранные мелочи окружали Изабеллу Даниловну в ее квартире в Трехпрудном. Бесконечно внимательный муж приносил к пробуждению жены свежие гиацинты с Тверской, дарил бриллианты и прочие предметы недоступной для прочих роскоши. «Кажется, у Ильфа и Петрова в их знаменитом романе есть фраза «Мечта всех американок иметь золотистый «Крейслер», – вспоминала Юрьева. – В 1936 году мой муж купил у одного американца машину такой марки. Тогда в Москве было всего два золотистых «Крейслера», один – у нас, другой – в НКВД. И когда мы встречались на улицах, то салютовали друг другу».
Во время гастролей в Ленинграде за ней ухаживал Зощенко, что вызывало раздражение мужа. «Если этот Зощенко еще раз появится здесь, я не посмотрю, что он писатель, и спущу с лестницы!» – грозился Иосиф Аркадьевич. Но и в Москве поклонники не оставляли в покое. Странный человек в шляпе и макинтоше каждый день встречал их в подъезде и молча раскланивался. Милиционеру, привлеченному мужем, он свое поведение объяснил просто: «Я ее люблю». Конечно, на самом деле жизнь звезды не всегда была богата и тем более безоблачна. Умер единственный сын, и вынести это горе помогла только бесконечная привязанность мужа. А потом мужа не стало. Почти тридцать лет приученная к его заботе Юрьева провела одна, так и не привыкнув толком к одинокой жизни. В последний раз Изабелла Даниловна вышла на сцену в 98 лет. Зрители приветствовали певицу стоя. Прожила она еще два года, но петь уже не могла.
Отвлекаясь от дел минувших дней, но не от темы, можно сказать, что и сейчас в Трехпрудном живет звезда не меньшей величины, но принадлежащая другому жанру – кино. Это Людмила Марковна Гурченко. А прошлой весной мне довелось побывать здесь в гостях у другой актрисы – Татьяны Догилевой. Догилева в тельняшке и спортивных брючках подливала кофе, делала царственный жест в сторону собственноручно вымытого окна – «потому что весна!» – и басовито хохоча, рассказывала о своих профессиональных невзгодах, свершениях и сопровождающих их эмоциях. Как, отсняв фильм, впервые села за монтажный стол и с ней чуть дурно не стало: «все мелькает, боже, неужели это я сняла?!» Как Марк Захаров без Абдулова не мог представить себе спектакля, а без нее очень даже мог (Хохочет). Как ее, режиссера, главного, можно сказать, человека на площадке, походя ставила на место царственная Наталья Гундарева:
– Были дико смешные моменты, то есть это они для меня сейчас смешные. Например, меня спрашивают монтировщики: куда ставить декорацию? Я долго вымеряю, раздумываю: как свет, туда или сюда… Вот, говорю, сюда! Все, установили. Приходит Гундарева: «Какой дурак поставил сюда декорацию?! Ну-ка, переставьте!» (Смеется.) И те молча, не глядя в мою сторону, перетаскивают декорацию…
Ну и конечно, разговор зашел о жизни в центре, где Татьяна, родившаяся в Текстильщиках, оказалась для себя совершенно неожиданно: выменять квартирку на улице Щусева (Гранатный переулок) помог Андрей Миронов.
– Я не хотела ехать – очень маленькая. Спасибо Миронову, который сказал: «Ты полная дура! Езжай, не думай!» А я не понимала, какая разница – центр, не центр. И сначала, когда я из театра Ленинского Комсомола шла домой пешком, все не могла понять, куда иду: с работы же обязательно надо ехать на трех транспортах. Больше я уже из этого района, даже когда меняли квартиры, не уезжала.
Подъездная анархия
Татьяна живет в доходных домах Волоцкой под № 11/13, занимающих, кажется, полпереулка – их там под одним номером несколько, и путаница случается страшная. В одном здании располагаются четные подъезды, в другом – нечетные, а 5-й подъезд, например, следует искать в подворотне между 3-м и 7-м, либо пройдя с Большого Козихинского переулка через арку театра «Практика», а затем проникнув в конце внутреннего дворика в щель между домами. Квартиры там не повторяют друг друга (есть, например, комната пятиугольной формы или просто со срезанным углом), в кухне арочные потолки, ниши-холодильники, черный ход для прислуги… Правда, богатая лепнина похоронена под коммунальными наслоениями, а роскошные латунные ручки либо скручены, либо погребены под бесконечными слоями масляной краски. Подъездная анархия в народе объясняется байкой, что, мол, Волоцкая дома строила по частям: построит, заложит в банке и пристраивает следующую часть. Автор всего этого достаточно помпезного великолепия жил рядом, и, судя по построенному им для себя дому, вкусы архитектора Эрнста Рихарда Нирнзее несколько отличались от вкусов домовладелицы.
Дом № 5/15 достаточно аскетичен, лишен излишеств и привычных московских нагромождений. «Северные» узкие окна, минимум декоративных деталей, шероховатая поверх-ность стен… Но главное его отличие можно увидеть только издали – венчающая семиэтажное здание башенка! Такая причуда архитектора, капитана этого корабля, который из своей рубки наблюдал за окрестностями. Это творение Эрнста Карловича так и зовется – «дом со скворечником». Сам же он в 1913 году переехал неподалеку – в Большой Гнездниковский переулок, где выстроил первый московский небоскреб – тучерез. Говорят, жизнь там ему счастья не принесла. А закончилась история одного из самых загадочных московских зодчих сакраментальной фразой: и вот пришли большевики… Причины и обстоятельства его смерти неизвестны.
…И медленно растаять в воздухе
Трудно поверить, что тем же приходом большевиков закончилась заслуженно благополучная жизнь блистательного мастера русского модерна Федора Шехтеля, искавшего в архитектуре «музыку форм и радость красок» и обогащавшего этой музыкой и радостью город. В 1918 году он был выселен из собственного дома на Садовой, скитался по разным квартирам, бедствовал… Но вот сейчас у нас перед глазами Шехтель в полном расцвете – здание скоропечатни А. Левенсона, поселившееся в Трехпрудном под № 9 более ста лет назад, не оставляет сомнений в авторстве проекта. (Кстати, именно здесь был напечатан первый сборник Марины Цветаевой «Вечерний альбом».) Остроконечные башенки, красные веера наличников, барельефы… Здесь средневековье смешалось с новейшими веяниями, и оттого нет сумрачности, а сплошной праздник души. В полной мере воплотить желаемое Шехтелю удалось при строительстве собственного дома – тут же, за углом, в Ермолаевском переулке, где Федор Осипович прожил целых 14 лет (ныне посольство Уругвая). Композиция особняка динамична и состоит из разных объемов, ассиметричное здание одинаково живописно смотрится со всех сторон. Сам Федор Осипович шутил в письме Н.П. Чехову (брату А.П. Чехова): «…Построил избушку непотребной архитектуры, которую извозчики принимают то ли за кирку, то ли за синагогу».
…Прогулка наша подошла к концу. Соблюдая причудливость, свойственную переулку, мы покидаем его не в начале, не в конце, а ровно посередине – через аппендикс, идущий от Трехпрудного к Большому Козихинскому переулку, между бесконечных, как цилиндр фокусника, домов № 11/13. Слева окна арт-чайханы, справа, между театрами DOC и «Практика», сидит покуривает охранник у косо воткнутой в цветочный вазон новогодней елки и удовлетворенно, как когда-то, наверное, Нирнзее из своего скворечника, оглядывает окрестности. Ныряем в случайный двор, протискиваемся в его конце в следующий – и вдруг попадаем во двор театра «Практика». Дальше, на волю, ведет выглядящая кадром из фантастического фильма долгая красная подворотня. И мы идем по ней, а на нас наплывают красные бегущие строки: Вера Полозкова… стихи о любви… Вера Павлова…. стихи о любви…. И мы идем среди этой веры и любви к Патриаршим. И верим, конечно. Ведь даже старик Хоттабыч, которого поселил здесь писатель Лагин, медленно тая в воздухе, верил в лучшее.