Многоликие Патрики на Козьем болоте
В лабиринтах каменной чащи, в сердце каменной чаши колышется в легком мареве вода. Чуть светится, чуть зеленеет. За низкой оградой, окружающей пруд, кажется, воздух слегка вибрирует, размывая очертания. Возможно, смазанность кадра объясняется прозаично – летящим тополиным пухом, который потом, приземляясь, неаккуратными клочьями-островами оседает на поверхности воды.
Итальянское кино
С неизменной спутницей моих прогулок молодой журналисткой Катей мы сидим за круглым столиком кафе, стоящим прямо на вымощенном плиткой тротуаре. Говорим о том о сем. Катя тонкой рукою откидывает волосы назад, и они, попав в пробивающийся из-за тента луч, вдруг становятся золотыми. Сменяются картинки перед глазами. Вот распахивается дверь увитого цветами магазинчика флористов и оттуда высовывает острый носик девушка-лиса. Зажмурилась на солнце, посмотрела по сторонам, вдохнула воздуха мегаполиса, и обратно. Чуть колышется красный «нарисованный» фасад реставрируемого дома. Под лесами надпись: «Маргарита» – кафе, столь популярное в первые перестроечные годы. Идет по зебре к пруду бородач в шортах, весь ушел в наушники, мотает головой своей музыке в такт. Со стороны сквера выруливают девушки на скутере, аккуратно притормозив перед седым, с военной выправкой мужчиной, нежно что-то втолковывающим закрытой пологом детской коляске…
– Италия, – вздыхает Катерина, – натуральная Италия!..
Можно считать: все дороги ведут к Патриаршим. А можно всю жизнь проезжать мимо по Садовому кольцу, не подозревая об их существовании. Хотя сохранить неведение стало почти невозможным. О том, что случилось «в час небывало жаркого заката» на Патриарших прудах, теперь знают даже школьники. Благодаря Михаилу Афанасьевичу тихий московский район превратился в многолюдную туристскую тропу. Тем не менее (а может и тем более) место это свою особую, приправленную налетом культовости и мистики ауру сохраняет.
Но сначала о прозе. Квадрат пруда, почти в гектар площадью, вставлен в рамку Малой Бронной улицы, Большого и Малого Патриарших и Ермолаевского переулков. Рядом Садовое кольцо. История возникновения этого неожиданного оазиса берет исток в очень давних временах, когда в местах этих москвичи еще никакой особой прелести не находили. Звались они Козьим болотом, было тут топко и грязно, и по городу ходила прибаутка: «Поспешил, людей насмешил, увяз на Патриарших». Патриаршая слобода возникла здесь в начале ХVII века, а в 1683 году патриарх Иоаким для разведения рыбы к патриаршему столу велел вырыть три пруда. Такие пруды имелись и на Пресне, только там разводили более дорогую, «праздничную» рыбу, а на Козьем болоте – подешевле, для будней. В честь трех прудов и был назван переулок детства Марины Цветаевой, столь часто ею поминаемый и в стихах и прозе – Трехпрудный. Позже патриаршее хозяйство пришло в упадок, местность снова заболотилась, и только в начале ХIХ века ее привели в порядок, оставив один пруд и разбив возле него сквер.
Вот вам и ответ на первый вопрос, который чаще всего задают посетители Патриарших: почему Патриаршие пруды, если пруд всего один?
Львы и Патриарх
Свой привычный для нас облик район приобрел уже в послевоенные годы, когда, как ворчали москвоведы, «были построены маловыразительные дома для партийной элиты». Правда, «дом со львами» по Ермолаевскому переулку, 9 маловыразительным не назовешь. Хотя строился он пленными немцами в 1944–1945 годах для высшего военного комсостава, обычной мрачной строгостью «сталинок» здание не отличается, а походит, скорее, на старинную московскую усадьбу, чему очень способствуют колонны и прилегшие на них львы. Дом был неоднократно обруган архитекторами как «проявление ложной монументальности, подлинного мещанства в архитектуре», а позже Хрущевым, затеявшим борьбу с архитектурными излишествами, примером которых и послужил дом со львами.
Тем не менее с годами львы в пейзаж вписались как влитые. Но не прошло и полвека, как тут же, в Ермолаевском переулке, 15/44 возник предмет для не менее жарких споров – жилой комплекс «Патриарх». Как и «львы» для своего времени, элитный, он рассчитан на 28 квартир с дровяными каминами, террасами, зимними садами, видом на пруд и прочими благами цивилизации. Если бросить взгляд по направлению к Садовому, нельзя не наткнуться на его желто-белую помпезность, увенчанную странным куполом, напоминающим то ли панцирь гигантский черепахи, то ли раковину моллюска. В этот и без того запоминающийся верх булавкой воткнута копия башни Татлина – пожелавшего в свое время соперничать с создателем Эйфелевой башни. «Дом-торт» прозвали сие строение и объявили апофеозом «кондитерской» постперестроечной архитектуры. Но одновременно признали шедевром, взяв в коллекцию Музея архитектуры имени Щусева, где собираются самые интересные современные проекты.
Ругали его и за то, что задавливает соседей, и что желтый цвет его слишком агрессивен… Мне же думается, что пройдет десяток-другой лет, и «Патриарх» так же намертво впишется в землю Патриарших, как и прочие разного времени достаточно массивные, вызывающие недовольство современников строения. А цвет… ну что цвет? Вот гораздо более ярко желтое, чем «Патриарх», здание по Малому Патриаршему, 5, с огромной аркой и новаторски для 1930-х годов вдавленными внутрь балконами (прообразами современных лоджий), никого не раздражает, хотя не менее выбивается из традиционной для Москвы пастельной гаммы. Стерпится – слюбится, как говорится.
Афанасий, Анфиса и гипсовые конькобежцы
Но что это мы все ходим вокруг да около? Пройдем к нашему герою-пруду. Где писаны всеми оттенками зеленой краски и берега, и их отражения в воде, и по зеленому этому, чуть подернутому рябью фону плывут белые лебеди – Афанасий и Анфиса (за достоверность этой информации не поручусь). Про квартирующих тут лебедей местные жители рассказывали патриотические истории. Будто бы эти гордые птицы вместе с утками на зиму отправляются чуть ли не в Испанию, чтоб после снова приземлиться на родных Патриарших. Впрочем, скептики утверждали, что Испания та находится не далее чем в районе Красной Пресни – московского зоопарка.
В свое время здесь был знаменитейший в Москве каток, куда еще Лев Толстой водил кататься дочерей. Играл оркестр, горели фонарики, скользили по льду разноцветные фигурки. В советское время и пруд, и каток были переименованы в «Пионерские», но популярности месту это не убавило. По-прежнему в ампирном павильончике на берегу работала раздевалка и носилась под музыку по льду уже другая золотая молодежь. Привычный нам вид павильон приобрел в 1986 году, когда был вновь отстроен. О славном прошлом напоминают только белые барельефы с конькобежцами. Теперь здесь ресторан, но это не мешает павильончику так же, как раньше, неотъемлемо вписываться в любой живописный или фото-пейзаж Патриарших. Вот и сейчас на ступеньках, ведущих от желтого здания к воде, привычно расположились парочки, и легкий ветерок размывает абрис столь знакомого отражения.
Детская площадка такая же неотъемлемая часть Патриков, как сам пруд. Памятник дедушке-Крылову, появившийся здесь с целым выводком мартышек, мосек и ворон в 1976 году, несмотря на протесты местных жителей, успешно используется мальчиками и девочками в качестве дополнительного аттракциона, они с классиком особо не церемонятся. А вот мода красить заднюю часть слона, облаиваемого похожей на маленького крокодильчика Моськой, в розовый и разрисовывать цветочками вроде бы прошла.
Трамвайный вопрос
Возможно, практическое применение нашлось бы и 12-метровому примусу, который собирались в начале 2000-х водрузить на Патриарших, неподалеку от сидящего на скамейке бронзового Булгакова, а также сопровождающих его лиц – кота Бегемота, Азазелло, Коровьева, Понтия Пилата, Мастера с Маргаритой и вроде бы даже идущего по воде Иешуа (скульпторы, видимо, полагают, что памятникам писателей неуютно на Патриках в одиночку). А чтоб не нагнетать мистики и придать компании позитива, ее было решено уравновесить «Девушкой с веслом», «Физкультурницей» и прочими шедеврами «наиболее известных поколению от 40 и старше скульптур». Разумеется, не забыт был и трамвайный турникет на углу Малой Бронной и Ермолаевского переулка, и сам трамвай «Аннушка», знакомство с которым стоило Берлиозу жизни. (Хотя трамвай-трактир «Аннушка», путая гостей столицы и читателей «Мастера и Маргариты», с 1989 года ходит у Чистых прудов.) Тогда местные жители доблестно отвели удар, ведь, пожалуй, среди такого количества бронзовых и гипсовых скульптур живому человеку, пусть и поклоннику Булгакова, места для гуляния уже не найдется.
Тут уместно, по-моему, будет завести разговор о трамвае в целом и задать второй главный после количества прудов вопрос: а ходил ли вообще на Патриарших трамвай? Надо сказать, что на 93 процента можно утверждать, что никаких трамваев здесь не было. Не знают о таком маршруте специалисты Мосгортранса, не упоминается он в архивных транспортных схемах и маршрутных справочниках того времени. Не помнит трамвая, сворачивающего «с Ермолаевского на Бронную» и большая часть старожилов, но… Чудное дело! Три старушки не помнят, а один старичок бьет себя в грудь: «Да я ж сам под него чуть не попал, когда пацаном был!» Так и с исследователями – до сих спор спорят и дерутся, и с помощью биолокации наличие рельс доказывают, и свидетельства очевидцев приводят, и музейные снимки предъявляют, где этих рельс нет и в помине. И пойди разбери: действительно ли ходил трамвай, а потом память о нем чьей-то рукой была стерта – и из справочников, и из голов, или просто Михаил Афанасьевич такой морок трамвайный навел, что он до сих пор народу чудится?
Так или иначе, от этого вида транспорта Патриаршим, похоже, никуда не деться. Веселый красный трамвайчик на резиновом ходу уже стоит под парами неподалеку, на Большой Садовой, 10, во дворе Дома-музея Булгакова. Любопытные могут взглянуть и даже потрогать.
Картинки небывало жаркого заката
На узком, вымощенном плиткой тротуаре – столики. Полотняный тент прикрывает от косых лучей заходящего солнца. За соседний столик подсаживается известный художник. Неторопливо переговаривается с соседом: «А вы почему сюда ходите?» – «А у меня 20-процентная скидка…» Приближается дама с двумя шпицами на поводках: «О, все в сборе!» Останавливается поговорить, перекрывая проход. К собачкам присоединяется пуделек. Резвятся, путаясь в поводках.
– Мальчики, – кричит дама, – мальчики!..
Но мальчикам не до нее. Прохожие покорно перепрыгивают через поводки, пуделек флиртует. Переходит дорогу девушка с волосами цвета фуксии. Ветер закручивает их малиновым парусом. Прямо перед нашим столиком, стоящим у самой кромки, серая «Тойота» под бравурную музыку стрелою мчится задним ходом. Пожилая пара степенно прогуливается вдоль низкой ограды сквера. Он наклоняется к ней и что-то говорит. Она смеется.
– Как я люблю такую Москву! – мечтательно произносит коротко стриженая женщина в очках-стрекозах, один в один Одри Хепберн.
И я. И я люблю такую Москву. Где мирно сосуществуют львы и патриархи. Пенсионеры, до сих пор играющие в домино под «грибком», и девушки на скутерах с волосами цвета фуксии. Где столики стоят на тротуарах и прохожие вежливо перепрыгивают через поводки, загородившие единственные проход. А за аркой двора прячется буйство цветов и в камнях растут то ли крупные папоротники, то ли мелкие пальмы. А из окошка, обрамленного плющом, на их пригашенное сумерками буйство смотрит мужчина, устроивший в каменном центре Москвы небольшой ботанический сад. И мы благодарно киваем. И он улыбается в ответ.
А Булгаков, как же Булгаков? Что ж, уже темнеет, и скоро сюда придут любопытные ночные экскурсанты. И экскурсовод в клетчатой ковбоечке и очках – точь-в-точь Коровьев – в который раз расскажет о том, что случилось здесь «…в час небывало жаркого заката…».