Царь велел семь дней гулять
Канун Рождества – сочельник – справляли скромно и во дворце московского царя, и в простых домах. Зато на следующий день начинались веселье и разгул – святки. Колядующие одевались как можно страшнее: шубы наизнанку, жуткие маски, изображающие злых духов. Пугали детей и девушек. Устраивали хороводы и пляски. С песнями ходили по домам, «духи» стучались в окна, и люди выносили им подарки, угощения.
Самый страшный из колядующих назывался Дед – старинный прототип нынешнего Деда Мороза. Существовал ритуал его «ублажения». Накануне Рождества старший в семье должен был выглянуть в окно или за порог и предложить: «Мороз, Мороз, приходи кисель есть! Мороз, Мороз, не ешь наш овес».
Москвичи на Рождество отправлялись гулять в Петровский парк, Марьину рощу, Останкино, Сокольники, где все – аристократы и простолюдины – предавались зимним забавам: катались на санках, бились на кулаках.
Прототипом же зимнего Нового года можно считать Васильев день – праздник в честь святого Василия Великого, архиепископа кесарийского. Его же называли Василием Щедрым, потому, видимо, что праздничный стол в этот день по обилию угощений превосходил все прочие. Подавали множество мясных, крупяных и мучных блюд, варили компоты, взвары, кисели, пиво, пекли пироги с различной начинкой. В центре стола ставили поросенка, зажаренного на вертеле: свинья из-за своей плодовитости воспринималась как символ красоты. Говорили: «Свинку да боровка для Васильева вечерка».
Обильный праздничный стол, по древнему поверью, должен был обеспечить благополучие семьи на весь предстоявший год. Поэтому стол стремились уставить всем, что хотели бы иметь в достатке в своем хозяйстве. Однако на нем не должно было быть дичи или зайца, так как существовало поверье, будто в таком случае из дома улетело бы или ускакало счастье.
Отмечался не столько сам Васильев день, сколько его канун – Васильев вечер 13 января. Этот вечер был весьма важным: считалось, что святочные гаданья на Васильев вечер всегда сбываются. Девушки и парни гадали на женихов и невест. «Загадает девица красная под Василя – все сбудется, а что сбудется – не минуется».
Существовало и такое гадание. До света из гречки варили кашу, а когда она поспевала, тогда, вынимая горшок из печи, хозяйка говорила: «Милости просим к нам во двор со своим добром». Осматривали кашу. Предвещало худое, если горшок треснул или не был полон. Если каша красная, полная, то счастье ожидало весь дом. А каша белая угрожала бедами.
И чтоб никакого мордобоя
Что до Нового года, то в старину, по существовавшему тогда летоисчислению, он наступал 1 сентября. Последний раз Новый год 1 сентября в Москве был отпразднован в 1698-м. Оделяя всякого яблоком, Петр I называл каждого братом, поздравлял с Новым годом, с новым счастьем. Каждый заздравный кубок царя Петра сопровождался выстрелом из 25 орудий. После чего Новый год на 1 сентября царь отменил.
А 15 декабря 1699 года, едва на Красной площади смолк барабанный бой, царский дьяк объявил петровский указ: «Поелику в России считают Новый год по-разному, с сего числа перестать дурить головы людям и считать Новый год повсеместно с первого января. А в знак доброго начинания и веселия поздравить друг друга с Новым годом, желая в делах благополучия и в семье благоденствия… детей забавлять, на санках катать с гор. А взрослым людям пьянства и мордобоя не учинять – на то других дней хватает».
Царь повелел праздновать семь дней, вплоть до Рождества, распахнув двери перед гостями, зажигать ночью праздничную «иллюминацию» из костров прямо на улицах, украшать дома плошками с горящим маслом, ставить на дворах еловые деревья, а бедным обывателям вешать на ворота еловые ветви.
Так в Москву впервые на Новый год пожаловала елка.
Елки украшали орехами, конфетами, фруктами и даже овощами. (После смерти Петра елку совсем забыли, и вернули ее «к жизни» лишь в начале XIX века немцы, обосновавшиеся в Петербурге и продолжавшие в далекой снежной России соблюдать обычаи Германии.)
Впервые на тот первый Новый год царь устроил для народа потеху – фейерверк. Первым пустил ракету сам Петр. Извиваясь в воздухе огненной змейкой, она возвестила народу наступление Нового года, а вслед за тем началось празднование по всей Белокаменной. В знак всенародного праздника палили из пушек. По дворам знатных домов тоже шла стрельба, так как царь приказал «из небольших пушек, у кого есть, и из мелкого ружья учинить трижды стрельбу, и выпустить несколько ракетов, сколько у кого случится…».
Люди веселились, пели, танцевали, поздравляли друг друга и дарили новогодние подарки.
Историк Роберт К. Масси приводит занятные подробности. Бояре артачились нововведению, утверждая, «будто Бог не мог создать Землю посреди зимы». Петр предлагал скептикам ознакомиться с глобусом, «доброжелательно и спокойно объяснял им, что Россия – это еще не весь мир и когда у них зима, то по другую сторону экватора в это же время всегда царит лето».
Веселый барабанщик
Сам государь в компании Всешутейшего и всепьянейшего собора объезжал дома знатных вельмож и бояр. При этом все должны были веселиться, кто имел «кислую мину», был бит батогами.
Хмельное сообщество Всешутейшего и всепьянейшего собора возникло, когда царю было всего 18 лет, и существовало до конца его дней. Эта шумная компания старцев (в ней были князья Петр Прозоровский, Федор Ромодановский, Федор Головин), молодых гуляк (во главе с царским любимцем Александром Меншиковым) и иноземных авантюристов кочевала по Москве, врывалась в дома бояр, требуя развлечений и угощений. Численность этой дикой свиты царя порой доходила до 200 человек.
Разудалый пир начинался в полдень и заканчивался на рассвете следующего дня. Угощение хозяева обязаны были подавать в неимоверных количествах, но между переменами блюд делались перерывы, чтобы покурить, поиграть в шары или кегли, посостязаться в стрельбе из лука и пищали. «Застольные речи и здравицы сопровождались не только одобрительными возгласами и веселыми выкриками, – пишет Масси, – но и пронзительными звуками труб и артиллерийскими залпами. Когда же начинал играть оркестр, Петр лично бил в барабан».
Когда кого-нибудь из пирующих клонило в сон, он попросту сползал со скамьи на пол и мирно храпел. «Бывало, что до половины компании спало под шум буйного веселья остальных», – продолжает Масси. В Новый 1700 год пир Всешутейшего собора растянулся, как и требовал в указе государь, на полную неделю. Гости, утомившись, вповалку спали на полу, время от времени поднимаясь, чтобы поглотить очередную гигантскую порцию еды и питья, а затем вновь погрузиться в ленивую дрему.
Царь, по свидетельствам очевидцев, в новогоднее торжество особенно предавался шутовству и вел себя «как необузданный юнец».