Московская вольница
«В Петербурге сцена, в Москве зрители; в нем действуют, в ней судят», – говорил друг Пушкина и Грибоедова князь Вяземский. Москвичи вовсю судачили и рядили про политику и дела общественные – с азартом и до хрипоты. «Шумим, брат, шумим…»
Что в допожарной, «допотопной», как назвал ее князь Вяземский, Москве, что в грибоедовской, привычки оставались стары. «Москва тянет все назад, к давнопрошедшему: это город преданий и воспоминаний, город царей, отродье Азии, с изумлением видящее себя в Европе», – писал Джакомо Казанова.
К слову, город наш знаменитому греховоднику понравился: «Что до здешнего общества, то оно мне показалось приличнее петербургского и правильнее цивилизованным. Московские дамы отличаются любезностью. Они ввели в моду премилый обычай, который желательно бы распространить и в других краях, а именно: довольно чужестранцу поцеловать у них руку, чтоб они тотчас же подставили и ротик для поцелуя. Не сочту, сколько хорошеньких ручек я спешил расцеловать в течение первой недели моего пребывания».
Более всего итальянский авантюрист был изумлен хлебосольством москвичей. «Москва – единственный город в мире, где богатые люди держат открытый стол в полном смысле слова. Не требуется особого приглашения со стороны хозяина дома, а достаточно быть с ним знакомым, чтобы разделять с ним трапезу. Часто случается, что друг дома зовет туда с собой многих собственных знакомых, и их принимают точно так же, как и всех прочих. Если приехавший гость не застанет обеда, тотчас же для него нарочно опять накрывают на стол… В Москве круглые сутки идет стряпня на кухне. Повара там в частных домах заняты не менее, чем их собратья в парижских ресторанах, и хозяева столь далеко простирают чувство радушия, что считают себя как бы обязанными лично потчевать своих гостей за каждою трапезой, что иногда следует без перерыва, вплоть до самой ночи. Я никогда не решился бы жить своим домом в Москве; это было бы слишком накладно и для моего кармана, и для здоровья».
Реверанс согласно этикету
Историк Михаил Пыляев описывает «шопинг» московских бар. Это был целый ритуал: за покупками они ездили в высоких каретах с гранеными стеклами, запряженных цугом крупных породистых голландских лошадей всех мастей, с кокардами на головах. Кучера – в пудре, егеря – сзади на запятках, скороходы бегут впереди экипажа, форейторы в треуголках с косами… «Чинные и важные поклоны, приветы рукой, реверансы и всякие другие учтивости по этикету того времени – все это представляло довольно театральную картину на улицах Москвы».
Москва, по словам Пыляева, являла собой некий ленивый, изнеженный, великолепный азиатский город, «где как величественные призраки существовали все те, кто некогда был в силе, и все те, кто был в немилости или считал себя обойденным на известной лестнице почестей. Все эти разукрашенные призраки былого величия колыхались в своих парадных покоях или двигались в восьмистекольных золотых каретах, запряженных восемью лошадьми, под тяжестью блестящих мундиров, с лентами, с бриллиантовыми ключами и т.д.».
Зима была самым веселым временем. Наряду с опальной аристократией Москву на зиму заполняли помещики. Балы давались повсюду. Московское благородное собрание и дворянский клуб собирали в свои залы от трех до пяти тысяч человек.
Муфта по прозвищу «манька»
В екатерининскую эпоху Москву постигла эпидемия моды – в том смысле, как мы понимаем ее сегодня. Пыляев описывает записных франтов, которые «имели при себе лорнет; затем множество ювелирных вещей виднелось на каждом; несколько золотых, осыпанных бриллиантами табакерок с миниатюрными портретами красавиц или изображением сердца, пронзенного стрелой; часов непременно двое, с двумя цепочками и с брелоками, которые длинно висели из жилетных карманов; последними обязательно владелец должен был побрякивать. На пальцах множество колец и перстней, затем большая запонка на груди в рубашке в виде застежки и поверх жилета еще две цепочки, которые висели крестообразно. Записной франт непременно должен был румяниться, сурмить брови и белить лицо. Кафтаны носились с золотым шитьем и с золотым галуном. Щеголь должен был иметь таких кафтанов по нескольку. Шубы были бархатные с золотыми кистями; в руках щеголя того времени должна была быть соболья муфта, называемая «манька». Манжеты носились кружевные. Чулки носили шелковые со стрелками, башмаки с красными или розовыми каблуками с большими пряжками. Особое внимание щеголей было обращено на головную уборку: завивание волос, пудру, парики».
Главным местом московских прогулок был Тверской бульвар. Каждый уважающий себя москвич считал своим долгом ежедневно тут прогуливаться. «Гуляли они, держа шляпы под мышкою, потому что высокая прическа, пудра, помада и шпильки, особенно у дворян, следовавших законам моды, так отягчали и парили головы, что невозможно уже было, особенно летом, ходить с накрытой головой. Купцы и нечиновный люд стояли рядами по бульвару, не сближаясь с аристократиею; у купцов, ходивших в немецком платье, на шляпах были темные кокарды, у дворян с такими же пуговками светлые. Вельможи носили чванливо звезды на плащах, камзолы их были по большей части красные, с позументами, с раззолоченными ключами на спинах. Орденские знаки и ленты в то время не покидали, даже когда езжали в баню».
В ту милую эпоху прелестницы одевались на французский манер в короткие открытые платья, пояса находились очень высоко, почти под самой грудью. Косы пообрезали, волосы завивали барашками. «Некоторые модницы, – повествует Пыляев, – попадались с гребенками в курчавых волосах величиною до полуаршина; у пожилых дам волосы были взбиты башней, а на лбу виднелось несколько мушек».
Любили и баловали себя наши предки!