Маргарита Эскина: «Мыться в тазу – было обычным делом»
Совсем скоро, в феврале следующего года, Центральный Дом актера имени А. Яблочкиной отметит 70-летие. За его создание, напомним, ратовали многие великие артисты, в том числе Иван Москвин, Евдокия Турчанинова, Екатерина Гельцер… Ведь театральное сообщество во все времена мечтало иметь собственное место для «посиделок» и встреч. Бессменным хозяином Дома со дня его основания в 1937-м и до 1985-го был первый директор-распорядитель Александр Моисеевич Эскин. Сегодня мы в гостях у Маргариты Александровны Эскиной, которая руководит Центральным Домом актера в последние годы.
Про коммуналку и вещизм
– Этим Домом я занималась большую часть жизни. Понятия «работа», «дом» и «радость» всегда были для меня тождественны. Даже тогда, когда в прежние годы вела хозяйство и воспитывала детей. Телевидение тоже могла бы назвать своим домом – работая на ТВ, я вышла замуж, хотя сейчас о нем уже так не скажу. А тогда оно, правда, было домом.
Собственному дому (своей квартире), должна признаться, уделяю все меньше внимания – не хватает сил и времени, потому что ухожу рано и возвращаюсь ночью. Хотя у меня там хорошо. Но я не приглашаю туда друзей и родственников: вся жизнь протекает в Доме актера, и все люди, с которыми общаюсь, приходят сюда.
Раньше возмущалась, когда папа, руководивший Домом, в мой день рождения говорил: «Заскочу Домой на секунду. У меня сегодня просмотр фильма». Ну а теперь прекрасно его понимаю.
– Насколько известно, вы росли на Арбате?
– До войны жила на Арбате в доме, которого сейчас уже нет. Он стоял за Новоарбатским гастрономом. Скоро выходит книга, где я пишу об Арбате своего детства, о дворах, о полуразрушенном доме (Арбат, 12, квартира 13), в котором жила с мамой и папой. Большая квартира, множество семей, у нас там было две комнаты. Помню жутко холодную уборную и неуютную кухню со страшной раковиной… Ванной не было. Мама приносила тазик в комнату, чтобы помыться. Тогда это было совершенно нормально.
Еще примета времени: родители любили мебель из красного дерева. Тогда она стоила копейки. У нас все было из красного дерева – кровать совершенно невероятная, на которой восемь человек могли спать поперек, стол красного дерева, шкаф и так далее. После войны вошла в моду новая мебель. А поскольку папа, как и я, ни к чему, кроме работы, особенно привязан не был, мы эту «красную» мебель выкинули на помойку. Даже не пожалели тяжелую старинную люстру, которую нам подарила Татьяна Львовна Щепкина-Куперник, очень дружившая с отцом. Это, как понимаю сейчас, было совершенным безумством. Но семья абсолютно не страдала вещизмом. Единственное, что до сих пор сохранилось и кажется мне красивым, – это папин секретер, также из красного дерева и с многочисленными ящичками внутри.
Двор арбатского дома всегда «пасли» несколько человек в одинаковых пальто с меховыми воротниками: Арбат был правительственной трассой.
После войны жили сначала на улице Немировича-Данченко, позже – в Глинищевском переулке. Там стоит Дом артиста – первый актерский кооператив, в котором обосновались мхатовцы, а рядом располагался Бахрушинский дом. Там, на высоком бельэтаже, поселилась в 29-метровой комнате в коммуналке наша семья. Ну а потом мы переехали на Петровку.
Отцовский плед
– Кто приходил в гости к вашим родителям?
– Условия, в которых мы жили на Арбате, не позволяли принимать гостей. Единственными, кто приходил к отцу и всегда заглядывал на мой день рождения, были Леонид Осипович Утесов с женой.
В Глинищевском нас в комнате жило столько, что страшно сказать. При входе стояла моя кровать – сетка на четырех кирпичах, на которой протекала моя жизнь. На ней мы с сестрой спали под кирпичного цвета старым отцовским пледом. Сюда же, «на сетку», приходили мои школьные подруги. Они охотно делились с бабушкой своими девичьими переживаниями, которые касались встреч с мальчиками. А поскольку я была абсолютно не готова к «личной жизни», они мне почти ничего не рассказывали, а все секреты поверяли бабуле.
Отец раздражал бабушку тем, что позволял себе дома ходить в семейных трусах, завернувшись в этот кирпичный плед. В этом пледе декламировал нам с сестрой стихи Игоря Северянина: «Я – гений Игорь Северянин, своей победой упоен…». Было очень смешно.
Гости к папе стали приходить лишь после того, как он второй раз женился и поселился на Кутузовском, а я в 23 года вышла замуж. Мамы тогда уже давно не было. Она умерла, когда мне исполнилось восемь, и все это время отец жил один. Хотя он не был «монахом», но главными для него всегда оставались мы с сестрой.
Папа и его новая жена получили отдельную квартиру на Студенческой. Помню его последний день рождения – за столом сидели Этуш, Плятт, Утесов, Голубовский, самые близкие его друзья.
Отец, так же как и я, почти не жил дома, все его встречи проходили обычно в кабинете Дома актера. Вот за этим столом и в этом кресле сидели все те люди, которых любой человек легко мог узнать, – Яншин, Туманов, Завадский, Ширвиндт…
В Доме актера праздновались дни рождения. Мы всегда сами готовили стол. И эта традиция сохраняется до сих пор.
Мопассан под партой
– Когда вас посетила первая любовь?
– Я была очень «правильной» девочкой. Когда подруги уже вовсю занимались «личными отношениями», я даже не знала, что это такое. Обучение у нас в то время было раздельное. Когда мальчики приходили в школу, это было событием. Отец растил меня один, женского воспитания не было. Нет, конечно, периодически я тайно от всех влюблялась, но это проходило. Первая безумная любовь меня посетила в девятнадцать лет. Были свои сложности, и из-за папы я тогда не вышла замуж.
В школе в моем классе девочки под партами читали Мопассана. У нас же дома была огромная библиотека, и я с детства могла читать все, что хотела. Отец меня никогда не останавливал. Но все равно степень моей «неосведомленности» превосходила все нормальные рамки. Ситуация не слишком изменилась и с годами. Даже когда мне было уже немало лет, я делилась впечатлениями с подругой и дочерью, и они умирали со смеху, поражаясь, как рожавшая женщина может оказаться такой неосведомленной в интимных вопросах.
Когда у меня был подростковый возраст, у отца со мной трудностей не было. Зато с моей младшей сестрой (она на восемь лет моложе меня, и мать, родив ее, через пять часов умерла) отец долгое время мучился, хлебнув сполна. Но сестра – очень талантливый человек, всегда блестяще училась, и это покрывало многое. Я же до девятого класса ничем особо не выделялась, а вот в девятом вдруг стала лидером – меня избрали секретарем комитета комсомола школы! Это был очень высокий пост. Но привитая отцом порядочность в отношениях осталась на всю жизнь. Кстати, сегодня это качество больше мешает, чем помогает жить.
– Вы не задумывались о карьере актрисы?
– Никогда. Правда, один раз, еще будучи ребенком, в эвакуации, играла на сцене театра имени Ленинского комсомола дочку героев Гиацинтовой и Берсенева. Но мысли о театральном образовании не возникло. Я всегда была очень зажатая. Даже когда работала на телевидении, всего лишь раз провела программу в качестве телеведущей, хотя предложений было много. Зато сейчас, если вы позовете на роль какой-нибудь старухи, которая должна пройти по сцене и удалиться за кулисы, сделаю это легко. Вся зажатость с годами ушла совершенно. Сегодня я могу и петь, и танцевать, и сниматься в кино. Но свобода и раскрепощенность проснулись очень поздно.
«Стартовая» фамилия
– А кем мечтали быть в детстве?
– Педагогом. Очень хотела, но меня не приняли! Было самое начало 1950-х, и моя нерусская фамилия сыграла роль на вступительных экзаменах – декан исторического факультета еще при поступлении настоятельно мне порекомендовал не тратить время даром и забрать документы. «Эскина» – фамилия моего отца, у нее еврейские корни. Несмотря на то, что у мамы была русская фамилия, я оставила фамилию отца на всю жизнь, потому что у него не было сына, и я понимала, что ему это будет приятно. А теперь вижу, что сделала «выгодное вложение»: мне эта фамилия в жизни дала многое, открыла многие двери, так как оказалось, что отец был очень любим. А в актерском мире эта фамилия просто дала «старт».
– Более двадцати лет руководите Домом актера. Что он значит сегодня для вас?
– Прежде всего – возможность существовать в той атмосфере (моральной, нравственно-этической), в которой я всегда и хотела находиться. Независимо от того, что происходит там, за окном. Хотя понимаю, что вне реалий времени, даже вне политики существовать невозможно. И Дом актера – это мои, если хотите, политические взгляды. Когда отстаиваю наш Дом, то отстаиваю и свои нравственные, человеческие позиции. И пока хватает сил, буду их отстаивать. Хотя делать это становится все сложнее, и не только потому, что меняется конъюнктура, сами актеры становятся более занятыми, они вынуждены крутиться, зарабатывать деньги. Тем не менее, Дом актера остается для них привлекательным. Долго ли сохранится эта привлекательность, не знаю. Раньше и придумывание вечера, и его режиссура – все было бесплатно. Сейчас – нет. И если ты хочешь, чтобы вечер был сделан профессионально, да еще показан на телевидении, приходиться изыскивать средства. При всем том ощущение, что Дом актера – не работа, а вероисповедание, осталось. И у меня, и у других людей тоже.
На шаг от «звезды»
– Готовите ли кого-нибудь на свое место?
– Нет. Это ведь дело «штучное». Дом актера возглавлял мой отец, который не хотел, чтобы я здесь работала. Но так случилось, что теперь его возглавляю я. Мои дети уже пошли в совершенно другие профессии. Дочь – медик, сын получил техническое образование, занимается высокими технологиями, возглавляет представительство американской фирмы в нашей стране.
– Как-то Марк Рудинштейн сказал, что, столкнувшись с большими артистами поближе, увидел, что в человеческом плане они не всегда оправдывают наши ожидания. И что «звезды», чтобы оставаться таковыми, должны светить на некоторой дистанции. Вы с этим согласны?
– У меня есть несколько человек, с которыми поддерживаю тесные отношения, потому что с ними дружил еще отец. Это Ширвиндт, Этуш… Но тоже стараюсь сохранять некоторую дистанцию. Правда, не потому, что боюсь в ком-то разочароваться. Просто у меня есть правило: не переходить определенную грань. Я в любую минуту готова помочь многим людям актерской профессии, независимо от места, которое они занимают в искусстве. Я их обожаю! Но не могу влезать в их личную жизнь. Вот если человек заболел, то ему надо помочь. Мне совершенно все равно, как артист сегодня играет, или как он руководит театром. На моем отношении к нему это не отражается. Могу человека только пожалеть, если что-то не получается. Но любить его буду так же. И каждый из этих людей, которые идут столь сложной стезей, поверьте, вызывает у меня только слезы счастья и умиления.
НАША СПРАВКА
Маргарита Эскина родилась в Москве. В 1956 году окончила ГИТИС им. А. В. Луначарского по специальности театровед. Начинала трудовую биографию редактором на Центральном телевидении, позже была заместителем главного редактора Молодежной редакции ЦТ.
Уйдя с телевидения, которому отдала больше двадцати лет, Маргарита Александровна возглавила отдел в Оргкомитете «Олимпиады-80». С 1981-го по 1987-й работала в Союзгосцирке, была заведующей литературной частью в Театре драмы и комедии на Таганке, начальником репертуарного отдела управления культуры Мосгорисполкома. С 1987 года по настоящее время является директором Центрального Дома актера им. А. А. Яблочкиной. Награждена медалями «За трудовое отличие», «Ветеран труда». М. Эскина – обладатель международных премий «Афина», «Оливер», «За гуманизм сердца», а также премии мэрии Москвы. В 2001 году ей присвоено звание академика Международной академии театра.