Через Коломну – в Голландию
Весну мы встречали в Питере. Так получилось. Она была ненастоящей: хоть и стоял апрель, Неву еще сковывал лед, и по холодным набережным лупило то дождем, то снегом.Полные тезки
Солнышко иногда выглядывало, и мы ходили во все стороны от Фонтанки под бдительным наблюдением монументального купола Исаакиевского собора. Транспортом не пользовались принципиально, не соблазнялись ни желтыми юркими маршрутками, ни уютными на вид трамваями и каждый день выбирали новый маршрут.
По дороге подмечали непривычное – таймеры на светофорах, «штучность» даже самых невзрачных на первый взгляд зданий, необозримость площадей, дивное малолюдье чуть в стороне от центра. Попадалось и много привычного: суета Невского, торговая оживленность у вокзалов, метро, да и сами названия станций – «Маяковская», «Пушкинская», «Фрунзенская»… К тому же оказалось, что живем мы не просто на Фонтанке, а в Коломне. Это стало для нас неожиданностью. А еще выяснилось, что именно через Коломну путь лежит прямиком в Голландию. Новую Голландию, если соблюдать точность. Так как в Москве нет Голландии – ни новой, ни старой, мы отправились в путь.
Лицо в колодце
Отправная точка путешествия – наш дом 1827 года рождения, стоящий на Фонтанке неподалеку от Юсуповского сада. Всего-то три этажа, но средь мрачной синевы подъездных стен монументальные лестничные пролеты бесконечным штопором ввинчиваются вверх. Полукруглые окна до полу глядят в желтый, уютный, но обшарпанный двор-колодец, арка которого, в свою очередь, выводит в следующий двор.
Стену чьего-то гаража во всю его гаражную величину украшает граффити – лицо задумчиво глядящей женщины. Так, дворами-переулками можно выбраться на вполне людную Садовую улицу – к метро, суете, магазинам. «Парадный» же вход здания смотрит на продуваемую всеми ветрами гулкую набережную Фонтанки, где по утрам слышится усиленный мегафоном грозный милицейский голос: «Уберите машины!». Через него мы и выйдем.
По-над Фонтанкой
Тихонько бредем по Фонтанке, подставляя лица скудному солнцу.
Минуем уходящий в бесконечность Вознесенский проспект, а тут уж и до Смежного моста рукой подать.
Там, где Крюков канал
и Фонтанка-река,
Словно брат и сестра обнимаются,
От зари до зари там горят фонари,
Вереницей студенты шатаются.
Они горькую пьют, они песни поют
И еще кое-чем занимаются.
А вот и набережная Крюкова канала, прорытого от Мойки до Фонтанки «знатным посадским человеком» Семеном Крюковым в 1720-х годах. Ни души. Впереди, в перспективе набережной, изящно голубеет Никольский собор, возведенный по велению императрицы Елизаветы и названный в честь святого Николая – покровителя моряков и рыбаков.
Мимо бесконечного желтого здания торговых рядов, и сейчас полного маленькими магазинчиками, движемся к Садовой – главной улице Коломны.
Колония? Колонна? Коломна!
Коломна – один из самых старых районов города, ограниченный реками Мойкой, Фонтанкой, Пряжкой и Крюковым каналом. О том, как появилось это название, молва доносит разное. Говорят, строители и первые жители этих мест, будучи родом из подмосковной Коломны, сильно тосковали, и название – результат ностальгии. Есть версия, что это искаженная «колония» – место поселения иноземцев вблизи Фонтанки. А может быть, первый архитектор Петербурга, итальянец Доменико Трезини, когда прорубал в дремучем, болотистом лесу просеки для улиц, называл их columna (колонна, столб), а уж потом это слово трансформировалось в нам известное.
В XVIII веке Коломна олицетворяла глушь, захолустье. Торговая улица, например, описанная в «Портрете» Гоголя, заканчивалась болотом, куда местные чиновники ходили стрелять куликов. Но в 1761 году императрица Елизавета Петровна подписала указ: чтобы «между речками Мойкою и Фонтанкою строить каменное строение, а деревянному не быть».
На месте Морского полкового двора появился пятиглавый Никольский собор, прорыли Крюков канал, петляющая речка Кривуша превратилась в канал Екатерининский (позже – Грибоедовский), и пейзаж изменился неузнаваемо. Одетые в гранит берега, чугунное кружево решеток превратили провинциальную простушку Коломну во вполне светскую барышню. И, наконец, по повелению Екатерины II, на Карусельной площади (ныне – Театральной), между двумя каналами, был построен Большой Каменный театр. Но об этом позже.
На семи мостах
Дорога измеряется мостами. Вот Старо-Никольский мост. И рядом, естественно, нежно-голубой ансамбль Никольского собора. Дальше Пикалов мост. С него, по утверждению самых зорких представителей человечества, можно увидеть семь
других мостов – Могилевский, Красногвардейский, Ново-Никольский, Смежный, Старо-Никольский, Кашин и Торговый. Здесь же сливаются каналы Крюков и Грибоедова.
Вот и Кашин мост. («Ты помнишь, душенька, как мы с тобою пели на чьем-то ужине у Кашина моста?» – это уже из Мусоргского).
Напротив собора, на углу набережной и проспекта Римского-Корсакова стоит черное здание. Во всяком случае, именно таким оно выглядит при отсутствии солнца и по контрасту с лучезарной голубизной Никольского. Всего лишь бывший доходный дом в стиле неоклассицизма, но воображение будит. Говорят, будто бы в одну ночь в доме этом взяли всех жильцов и, как это было принято в 30-е годы, увезли в неизвестном направлении.
За скругленным углом пойманные в сеть (реставрация!) черные атланты поддерживают тяжелый свод арки. Рядом с ними примостилась будочка охраны. По черному фону жизнерадостно разбросаны кружки спутниковых тарелок. Жизнь продолжается!
Тобик – наследник циркачей
Дальше по набережной не пройти – стройка. Придется обходить Мариинский театр, на зеленом здании которого, на самом верху, под крышей, полощется на ветру бело-розовая, как зефир, гигантская связка воздушных шаров.
И вот мы на Театральной площади. Здесь в 40-е годы ХIХ века прямо напротив Большого Каменного театра был возведен некий гибрид театра и цирка – с манежем и сценой, роскошной отделкой и редким по тем временам газовым освещением. Через десять лет он сгорел. На его месте и была возведена Мариинка, названная в честь императрицы Марии Александровны (позже – театр оперы и балета имени Кирова, в просторечии – ТОБИК).
Ну что ж, осталось только перейти улицу Декабристов, и мы у цели.
Историческая бутылка
Вот уже виднеется мрачная, величественная громада Новой Голландии. Ее объезжают машины, делая лихой вираж на Мойку. Окружающие ее кружевной рамой деревья под тяжестью лет склоняются к воде.
Это – остров, расположенный в треугольнике между двумя каналами – Крюковым и Адмиралтейским – и Мойкой. Первоначальное назначение «Голландии» было лишено всякой романтики: здесь с 1765 по 1780 год был построен ансамбль складских сооружений для сушки корабельного леса «голландским» способом. Тем не менее, въездная арка Новой Голландии, по словам знатока русского искусства Игоря Грабаря, «одна из самых вдохновенных затей, сохранившихся от старого Петербурга». В 1828 году здесь возвели Морскую тюрьму. Благодаря форме здания в народе ее окрестили «бутылкой». (Откуда и пошло, по утверждению питерцев, выражение «не лезь в бутылку»). Может быть, именно благодаря тюрьме место это завораживает, пугает и кажется густо населенным призраками.
Впрочем, давно обсуждаемая реконструкция наверняка всех призраков распугает.
У воды, в медовых переулках
На десерт, после зрелища суровой мощи бывшей тюрьмы, хочется тепла и уюта. У каждого свои пристрастия. По мне, так самое уютное место в городе – это канал Грибоедова, а точнее, окрестности Львиного моста.
Висячий мост «о четырех львах» по-домашнему узок: меньше двух с половиной метров в ширину. Канал тоже не широк, нет величественных дворцов, а больше обычные дома, все в теплой, желто-оранжево-коричневой гамме. Богатство оттенков для нас непривычное – целые переулки тут рыже-медовые, а повторяющегося цвета домов нет.
Стоять бы с мольбертом на берегу да разбираться в оттенках и искать, и смешивать на палитре этот воздух, это небо, этот город.