Твербульский блюз
Город напоминает слоеный торт, где вроде бы все слои отдельны, но вишневая начинка нежно ложится на взбитые сливки, под которыми едва видна карамель, и чудится едва заметный привкус киви, в конце же, почти неощутимый, обнаруживается тонкий фундамент песочного теста.
И здесь – из-под сталинского слоя выглядывает Екатерина, вдруг подмигивает из-за брежневской громады Иоанн Грозный, гуляют по улице молодые 20-е годы, а потом слышится отдача Великой Отечественной. Но едим мы этот торт здесь и сейчас. И какой же у всей этой мешанины неповторимый вкус!
Вот она, Пушкинская площадь, и без знаний Тверской бульвар отыскать нелегко. Толпа, скверы, фонтаны… Но любой коренной москвич пройдет здесь с закрытыми глазами, на ощупь. Не от того теряюсь. Уж слишком много напластований времен. Которое важней? О чем поведать?
Важно ли, что любимые наши бульвары, и Тверской среди них, в прошлом – мощный земляной вал, защищающий Москву от неприятеля, который Екатериной II велено было «… разровнять и ко украшению города обсадить деревьями, а излишний щебень и землю употребить в пользу обывателей»? Что в 1812 году бульвары были почти уничтожены, а после птицей Феникс возродились еще краше? Что Тверской – самый первый (1796 года рождения) и самый длинный (872 м) из бульваров, первоначально был местом гуляний знати и звался «Зеленый клуб», а позже был облюбован купцами и студентами, живущими в так называемом Латинском квартале (возле Церкви Иоанна Богослова)? Считаете это несущественным? Тогда следуем дальше.
Диетический фонтан с коктейлями
Сквера у Макдональдса никак не миновать. В центре – фонтан, вокруг которого кучкуется вечерами молодая толпа, столики под легкими навесами, гитарные переборы… Веселую эту толчею гости столицы часто за Тверской бульвар и принимают, не подозревая, что дело обстоит значительно тише. На месте же фонтана и раньше гудела молодежь, только происходило это в стоящем на этом самом месте – да-да! – коктейль-холле – удобнее и ближе места развлечений студентам Литературного института было не придумать. Позже коктейль-холл переквалифицировался в диетическую столовую. Затем стал фонтаном. Вот и не верь после этого в реинкарнацию.
Но перейдем же наконец дорогу. Здравствуй, Твербуль!
ПамПуш и тетка Грибоедова
Твербуль – ПамПуш. Пароль этот и отзыв были чрезвычайно модны еще в 20-х годах прошлого столетия и далее не теряли актуальности, пока ПамПуша – памятник Пушкину – не перенесли в сквер по ту сторону Пушкинской площади. С тех пор москвичи, назначая свидание, оказались перед жестким выбором: либо Твербуль, либо ПамПуш!
Впрочем, с памятниками здесь вообще творятся странные дела. Пушкин – путешествует, а монумент Тимирязеву, располагающийся у Никитских ворот, однажды был обнаружен без головы. Дело было во время Великой Отечественной войны, и голову великому ученому снесло во время бомбежки взрывной волной. Слава богу, немаловажная эта часть была найдена и поставлена на место.
Кстати о голове. Ну, как тут не вспомнить бедного Берлиоза из «Мастера и Маргариты»? Правда, голову ему отрезало на Патриарших прудах, они тоже неподалеку – в Бронных переулках. Но заседал он в Массолите именно на Тверском, в здании, где сейчас Литинститут: «Старинный двухэтажный дом кремового цвета помещался на бульварном кольце в глубине чахлого сада, отделенного от тротуара резною чугунною решеткой. …Дом назывался «домом Грибоедова» на том основании, что будто бы некогда им владела тетка писателя… Ну, владела или не владела – мы того не знаем. Помнится даже, что, кажется, никакой тетки-домовладелицы у Грибоедова не было…».
Финский буль-буль
Перестанем же вместе с Михаилом Афанасьевичем гадать о наличии у Грибоедова тетки и вернемся к Твербулю. Слово это, уже было совсем забытое, снова возродилось в 90-х годах в театре «У Никитских ворот», где поставил одноименный спектакль-мюзикл известный сейчас более как музыкант Алексей Паперный. Действо, к неожиданности авторов, имело шумный успех на самых разных театральных фестивалях мира, так что, услышав из уст финна или немца веселенькое «твер-буль-буль-буль…», не удивляйтесь.
Тут уж мысль естественным образом перескакивает на театры, которыми Тверской не обделен – целых три. Не сказать, чтоб билеты в них рвали друг у друга из рук, хотя бывали и такие времена.
Проклятие Алисы Коонен
Так, в доме № 23, где теперь Театр имени А. С. Пушкина (никуда от классика не деться!), с 1914 по 1949 год находился знаменитый Камерный театр, возглавляемый блестящим режиссером-экспериментатором Александром Таировым. Закрыт он был «за эстетство и формализм». Говорят, уволенная прима Камерного актриса Алиса Коонен театр прокляла. Возможно, это сказывается.
В здании Театра на Малой Бронной располагался знаменитый Еврейский театр Михоэлса, трагически погибшего в 1948 году. Следующий пик славы уже Московского драматического театра пришелся на конец 70-х – начало 80-х, когда у руля стоял Анатолий Эфрос. Пока все.
Новый же, «женский», МХАТ был славен исключительно как долгострой Москвы и плод внутримхатовского раскола. Несмотря на долгое возведение, здание, по правде сказать, Тверской бульвар не украшает. Тяжеловесность его странно смотрится среди уютных особнячков, а мрачный темно-коричневый окрас напоминает о монументе на пепелище. Но это, конечно, судить специалистам.
Проходной литературный двор
У углового дома Тверского и Малой Бронной, кроме соседства театра, была и еще одна особенность. В огромной коммунальной квартире с кучей соседей и четырехметровыми потолками (бывшая разгороженная на клетушки казарма) жил поэт Анисим Кронгауз. Дом находился прямо на пересечении литературных трасс: Литинститут, Клуб писателей на Герцена (ныне – ЦДЛ на Малой Никитской) и чтимая в литературных кругах «шашлычная» на Герцена же, у Кинотеатра повторного фильма. Не завернуть в гости было просто невозможно, и на протяжении многих лет квартира служила «перевалочной базой» для вечно голодных студентов, приезжавших на побывку фронтовиков и просто поэтов. Винокуров, Межиров, Луконин, Твардовский, юные Вознесенский и Евтушенко – здесь перебывал весь цвет советской литературы. Мама Кронгауза, Эсфирь Александровна, исправно всех подкармливала.
Кроме, как водится, задорно рассказанной Хармсом истории о том, как Андрей Платонов работал в Литинституте дворником, и печальной полустертой мемориальной доски на соседнем доме в память об Осипе Мандельштаме, Тверской с литературой связывает, оказывается, еще одна неожиданность. На доме 20 нами была обнаружена доска: «Здесь во время октябрьских боев 1917 года при взятии дома градоначальника героически погибли члены Союза рабочей молодежи товарищи Жербунов и Барболин». Знакомые фамилии, однако… Уж не революционные ли герои Пелевина из «Чапаева и Пустоты»? Да, они самые. Ничего святого, однако, у Виктора Олеговича.
Дамы, пальмы, джентльмены
Со славным прошлым здесь все в порядке, не перейти ли, наконец, к настоящему? На углу четной стороны Тверского и Тверской – вечный магазин «Армения». Мемориальный музей-мастерская С. Коненкова и мемориальная доска его же. В витрине – Московский музей современного искусства, Галерея искусств Зураба Церетели.
Попытавшись заглянуть в проулок между домами, натыкаемся на суровый взгляд вдруг-откуда-ни-возьмись появившегося охранника: «Вы что-то ищете?».
Двухэтажный особняк фаворита Екатерины отреставрирован, выложен при входе веерообразной брусчаткой, на которой в кадках произрастает нечто пальмовидное. Возможно, в память о происхождении нашего всемилюбимейшего и вездесущего классика. Ведь именно в его честь названо находящееся здесь заведение – «Пушкинъ», куда, выйдя из немереной длины машины, чинно направляются две дамы и джентльмен.
Привет папе Карло!
– А теперь становимся шахтерами, – комментирует сын, и мы ныряем в узкий коридор под лесами. За решеткой, которой коридорчик забран, бульвар и небо над ним кажутся особенно красивыми. В низкий потолок уходят колонны фонарных столбов. Мрачновато. А вот и свет в конце туннеля. На время обретаем свободу.
Мимо мрачного храма искусств, украшенного тяжелым каскадом фонарей, Главмосстроя, банка, пенсионного фонда, памятника архитектуры… Снова ныряем в коридор под лесами с красно-коричневым скворечником похожего на мясорубку пожарного крана. Далее – огромная клеенка с нарисованным в натуральную величину желтым особняком. Между мостками, прямо с мостовой, проход к нарисованной двери, украшенной надписью: «чувствуй себя как дома!» Это похлеще нарисованного очага Папы Карло. Где наш нос, Буратино?
Ромашки спрятались
Проход между домами. Слева подвального вида дверь с надписью «Железнодорожные и авиабилеты» с радужной стрелкой в небо. Стена дома справа в коробках кондиционеров и свежевстроенных труб, низом уходящих в стену, а далее изгибающихся лебединой шеей и так, с открытым ртом, и застывающих над улицей.
Проходим вглубь. Мимо нехилого жилого дома с низом из коричневого стекла. Справа «автосервис». Не успеваем сделать и пару шагов, как из-под земли вырастает охранник с очередным: «Вы что-то ищете?» Собираюсь ретироваться. Но сын, увлекшийся краеведением, отважно проходит вперед:
– Мама!
Спешу на зов. Сплошное очарованье! За заборчиком, под гроздьями рябины, старый «горбатый» «запорожец», весь расписанный ромашками и божьими коровками. На крыше – реклама автосервиса. Обращаюсь к охраннику:
– Он у них на ходу?
Тот расплывается в улыбке:
– Ага! Сделали ребята, теперь выгуливают его тут, по Тверскому. Правда, хорош?
Убежденно киваю.
Мы выбираем
Средь бесконечно трансформирующегося дома 14 обнаруживается приуютнейший отельчик «Ист-вест». Дворик в цветах, черные с золотом ворота, забор, увитый виноградом. Атмосфера нездешности. Эх, пожить бы здесь!
Далее, до самого угла с Большой Никитской, перемежаемое редкими вкраплениями царство ТАСС. А вот и Никитские ворота.
От этой площади лучами расходятся Большая Никитская, Никитский бульвар, Поварская и Малая Никитская. Выбирай, хочешь ли попасть на Манежку, Арбат или Садовую – в район Красной Пресни и, соответственно, зоопарка. Так и хочется сказать по анекдоту: «Прямо не знаю, все такое вкусное!» Но нас интересует Тверской бульвар. Впрочем, помедлим и оглядим его исток – площадь Никитских ворот.
Купание классика
К тому, что любое путешествие по старой Москве проходит в сопровождении Александра Сергеевича, пора уже привыкнуть. Так, на балу в одном из здешних особняков он познакомился со своей будущей женой.
Перед Церковью Большого Вознесения у Никитских ворот, где, поэт венчался с Натальей Гончаровой, разбит сквер. В фонтане-беседке обречены на вечное купание Александр Сергеевич с Натали. Скамеечки, неизвестно каким чудом выживающие березы, задником – белая стена храма. С бульвара на этот островок-оазис с одобрением взирает Тимирязев.
На углу Малой Никитской крошечная итальянская кондитерская в стиле «барби» – вся такая розово-золотая. Будочка чистильщика с прилепленными к стеклу стельками. Сколько себя помню, это место всегда славилось обилием чистильщиков обуви. Дом 1. Раньше здесь был знаменитый магазин «Ткани». Теперь – ювелирный и свадебный салон с витриной, полной невест.
С утра – бархатный шатер
Вот и наша, прежде тишайшая Малая Бронная. У поворота на нее с двух сторон – рестораны. Слева – брусничный бархатный шатер входа и трогательная надпись: «Не успели еще позавтракать? Мы ждем вас с 9 утра!». Справа, прямо с угла моего отчего дома ресторан «Мельница».
На узкий тротуар свисают цветы. За стеклянной дверью «винотеки» великолепие стеллажей с расставленными по ранжиру бутылками. В узком проходе между домами лестница в небо, над ней прямоугольник с надписью «Ноты». Музыка небес? Мощные подъезды с полукружьями лестниц. Полуушедшая в землю глухая железная дверь. Вокруг асфальт как будто взломан. Прислонена картонка: «Возле двери машины не ставить!»
Внезапные сычи и рыжие сони
На виду, «на сцене», свежеотреставрированный, пасхально-розовый филиал Бахрушинского музея – дом-музей Ермоловой, перед которым когда-то собирались толпы поклонников великой актрисы. Помпезное здание Росбанка. А что внутри, за кулисами?
Ныряем в арку. Обычный старый двор, и неожиданный, малозаметный поворот налево. Крохотный глухой двор-колодец завален мусорными мешками. Битый кирпич, обрывки, ошметки, ни одной открывающейся двери. Разгром и заброшенность. Что это было? Налет внезапных сычей? Привал рыжих сонь? Но вот они, признаки жизни! Прямо над головой, в углу, из окна в окно третьего этажа перекинута доска-переход. Выступ-пристройка с единственным полным жизни и желтого света огромным окном полуприкрыт кружевом ветки. И это в двух шагах от респектабельного Тверского.
В отблеске фейерверка
Еще один двор. Вот она арка, совсем рядом. А далее – лабиринт. Пять поворотов – четыре разных двора. Двухэтажное здание со свежими решетками внизу, а на втором – одно окно светится, а прочие выбиты. Далее элитный жилой дом за кордоном охраны, веселенький желтый особнячок – сбор всех времен. Увлекшись виражами, утыкаемся носом в решетку, за которой белеет самое старое здание Тверского – церковь Иоанна Богослова. Над ухом вкрадчивое: «Вы что-то ищете?» Признаемся чистосердечно: «Выход». Нас без печали выпроваживают. С трудом осознаем, что наше длиннющее путешествие происходило на протяжении одного дома 17 и от входа до выхода – два шага. Когда-то здесь располагалась усадьба, знаменитая своим садом и прудом, по которому катались на лодках, и «устраиваемыми по любому поводу» фейерверками.
Гитара для Пьера Безухова
Ну, вот и все. Пройдя Театр Пушкина и пустырь с коробкой ресторана, оказываемся снова в «прихожей» Тверского бульвара – сквере «У Макдональдса», в сегодняшнем дне. На спинках скамеек, как на насестах, тесно. Пиво льется рекой. Бьет фонтан. Веселое трио просит подать «на развитие алкоголизма в России». Идут «на ура» блины «Илья Муромец с бужениной под хреном».
Парнишка с хвостом и маленькая, подпрыгивающая от восторга творчества девушка с гитарой самозабвенно наяривают блюз.
Притоптывая в такт, поглядываем через дорогу, на бульвар, где, игнорируя время, все так же прогуливаются литературные персонажи. Вот дочери Щербатских – Долли, Натали и Кити в сопровождении лакея и гувернантки. Проехал на санях (не по сезону) Пьер Безухов. В волнении ждет актрису Клару тургеневский студент. Мелькают чеховские герои. А вот садятся на скамейку сестры – Даша и Катя из «Хождения по мукам» Алексея Толстого. Они приходят сюда слушать музыку. Но что это? Даша поднимает голову и смотрит через дорогу, в сквер, и чуть покачивает головой в такт нашему блюзу.