Закуска для камергера
До Красной площади два шага, но еще есть возможность свернуть. Что мы и сделаем – прямо напротив Телеграфа. По Тверской несется поток машин – гул в ушах и сплошные стрессы. Но сбежим, сбежим от них туда, где неспешно прогуливались камергеры, и куда машинам ходу нет.Улица голубых лент
Как его только не называли! В XVII – начале XVIII века звали Егорьевским в честь монастыря святого Георгия, затем Спасским – из-за церкви Спаса Преображения. Потом присоединили к Кузнецкому мосту. Позже – сочли продолжением Газетного переулка. Называли Квасным, вспомнив, что здесь в XVII веке была слобода квасников. Еще – Одоевским, ведь дворец князей Одоевских стоял на месте нынешнего здания МХАТа. Наконец, в конце XVIII века выяснилось, что на одной этой маленькой улице живут сразу два почетных камергера – В. И. Стрешнев и С. М. Голицын (при дворе было всего двенадцать обладателей голубых лент с золотыми ключами). И тогда переулок прочно приобрел звание Камергерского, в коем пребывает и сейчас. (Правда, с 1923 по 1994 год он именовался проездом Художественного театра).
Уже второе столетие история переулка для москвичей плотно связана с театром, искусством. В угловом с Тверской доме, где у входа в Школу-студию МХАТ толпятся в летний сезон, обмирая от волнения, абитуриенты, в 1920-х годах было кафе кинематографистов «Десятая муза». Здесь подписывались контракты, принимались на работу художники, операторы и актеры. Посещали сие заведение и Бурлюк с Маяковским.
Вертеп, ставший храмом
Рядом стоит самое известное здание в переулке – дом № 3, где находится Московский Художественный Академический театр. Дом неоднократно реинкарнировался, владел им князь Одоевский, затем Римский-Корсаков. Наконец, в 1882 году он был перестроен под театр, во дворе соорудили зрительный зал и сцену. Театр называли Лианозовским – по фамилии тогдашнего владельца участка. В конце позапрошлого века Станиславский и Немирович-Данченко арендовали здание для своего Художественного театра. Савва Морозов «спонсировал» ремонт и переоборудование помещения. Полностью изменились интерьеры, и, по словам Станиславского, «вертеп разврата превратили в изящный храм искусства». Сезон в новом театре открылся 25 октября 1902 года.
Долгие годы МХАТ был нашим театральным «все». Об изнанке, закулисье этого совершенства, битве титанов, здесь обитающих, в очень художественной форме повествовал Булгаков в «Театральном романе». Разрывание единого целого на части повторилось и через десятилетия, когда МХАТ возглавлял всенародный любимец Олег Ефремов. В результате МХАТ № 2, не осененный крылом чеховской чайки, поселился на Тверском бульваре, где живет и поныне. Но наш разговор не об этом.
Вооружение амура
Итак, напротив, через Тверскую, серая громада Телеграфа. Как в театральной зале вокруг сцены, расположились в форме каре парапеты-скамейки с видом на постоянно движущуюся панораму потока машин. Здесь же, на улице, сразу за «зрительным залом» снежно белеют скатерти кафе-пиццерии «Академия». Из-за столиков окруженный цветами глядит изможденный Чехов.
Если представить, что сюда, в Камергерский переулок, решительным шагом завернул пришелец с Луны, истории нашей славной столицы совершенно не знающий, впечатления у него возникнут от искусства весьма далекие.
Стоит сделать пару шагов вглубь, и попадаешь на пир. Отнюдь не духа, нет.
Впереди, до самой Большой Дмитровки, – одна большая уличная едальня, состоящая из мозаики кафе, ресторанов, пиццерий, кебабных, кофеен и кондитерских. Каждый лоскутик, каждый пазлик этого великолепия для голодных старается иметь свое лицо. Вот в ресторанчике, где огонь светильников колышет уличный ветер, по периметру аккуратно рассажены кудрявые амуры. Невинные дитя эти, как положено, вооружены луками и целятся прямо в посетителей. Только запас стрел, видимо, уже весь вышел. Пришел, покушал и вышел влюбленный, вот где чудеса-то! Над заведением окна, по подоконникам которых, как у бабушки Герды и Кая из «Снежной королевы», роскошнейшие розы. Пока, слава богу, не зима, и цветение их не связано ни с какими мелодраматическими сюжетами.
Паутина, сеновал, медузы
Белоснежность скатертей сменяет цвет топленого молока. По узкой дорожке меж заведениями мчится с подносом официант. Подчеркнутый минимализм Интернет-кафе, где голубой пластик ненавязчиво напоминает о небесах, спутниках и нашей голубой планете, плотно опутанной Всемирной паутиной. Вплотную к нему – приглашение в «Сено» («Приходите на сеновал, не пожалеете!»), здесь, конечно, все по-пейзански плетеное, кругом блинчики и борщи. Дешево. Дальше что-то тоже простодушно пикниковое – синие скамейки у металлических столов.
Китайскому ресторану по штату положено иметь хоть какую завесу тайны. Так что колышется тюль, символически отгораживая столики, и пламенно оранжевеют в глубине фонарики. Салат из промаринованных медуз напомнит о море, и всколыхнут ленивую монотонность жизни кисло-острые огурцы по-сычуански.
Вообще, все это гастрономическое разнообразие, праздная пестрота жующей публики схожи атмосферой с набережной какого-нибудь не мелкого курортного города – так и кажется, что за парапетом кафе плещет волна. Но моря нам в Москву не завезли, приходится довольствоваться другими мелко расфасованными разнообразными жидкостями. Например, коньяком «Хенесси» по 14 700 рублей за 0,7 литра или чашкой чая за 100 рублей.
Рыжий на распутье
Меж до неприличия золотым игорным клубом, что на самом углу с Большой Дмитровкой, и последним занимающим полмостовой (или тротуара?) заведением неожиданный провал ничем не заставленной двери – полное впечатление грота. Таинственная каменная лестница ведет к полукруглому, напоминающему аквариум столику, откуда веет прохладой и лениво глядит на улицу секьюрити.
Вот и кончился Камергерский. Дальше уже Кузнецкий мост. В противовес противоположному золоченому игорному углу строго сереет Дом педагогической книги. Посредине, на распутье меж соблазнами азарта и тернистым путем просвещения, рыжая бездомная собака в раздумье чешет ухо.
Может, на ее выбор повлияет то, что в доме № 5 в 60-х годах ХIХ века Лев Толстой снимал шесть комнат, «меблированных, с дровами, самоварами, водой и всей посудой за 155 рублей в месяц»? Или что в этом же здании в свое время находился модный магазин, который любила посещать пушкинская Натали?
Витрины со всевозможными приэлегантнейшими одеждами из-за баррикад кафе и ресторанов выглядывают и сейчас. И везде крупно: «Лето sale»! Налетайте, ловите оказию – по дешевке продается лето! Можно закупиться по самое горло и потом, длинными зимними вечерами, отламывать по кусочку, смаковать, вспоминать…
Режиссерское карпаччо
Редким, но неизменным пунктиром меж жующих идет театральная линия. В промежутках между по-буржуазному строгим «Сергеем» в розовых скатертях, веющей шашлыками кебабной и прочими заведениями, где можно отведать суп-крем из раков и спаржи, драники под вишневым взваром и прочие изыски «штуки» за полторы, – торжественная дверь малой сцены, Музей МХАТа, веерообразный козырек сцены основной.
С крохотной витрины «Медицинской книги», со стопки энциклопедий, приветливо улыбается череп. Группа из пяти ребят, посвистывая и хохоча, этаким глиссером движется сквозь толпу напролом. На мостовой крупный рекламный щит ресторана и рядом, дитем помельче: «Билеты в театр продаются…» Почти дверь в дверь с входом во МХАТ – тоже ресторан. Желательно не ошибиться дверью. Впрочем, и кумиры, по слухам, нередко забредают по соседству и находят здесь свои предпочтенья: Олег Табаков – утиное карпаччо, а Сергей Безруков суп «Буйабес».
На десерт – лунные иероглифы
В общем, лунному человеку, земных деликатесов не потребляющему, здесь явно делать нечего. Только и остается засунуть свою любопытную инопланетную голову в подворотню длинного желтого дома, увенчанного номером четыре. Вот две ступеньки ведут к наглухо заколоченным дверям-воротам. Двор взят в кольцо желтых глухих стен, на фоне которых разбросаны редкими цветовыми пятнами машины и мусорный контейнер. Ни души. Зато двор полон граффити. Крупные четкие рисунки тянутся по всему немалому периметру, меж дверей, окон автомобилей и деревьев. Напоминает старый документальный фильм «Воспоминания о будущем», где автографы неземных цивилизаций обнаруживались в самых неожиданных местах.
В квадрате арки гламурные картинки московского лета. Но желтая рама картины вся в трещинах и кляксах обнажившегося старого кирпича. Зияет черным провалом выбитое окно. Желтые глухие двери, решетки, решетки, решетки и – граффити. Таинственное место, доложу я вам! Возможно, рисунки эти – знаки, посылаемые нам братьями по разуму? Может, где-то неподалеку спрятан космический корабль или хоть какая тарелочка-НЛО?..
Плотно покушав, на десерт устремиться мыслью к небу – самое то!