«Если у вас нету тети…»
Завещание вовсе не гарантирует, что имущество достанется именно тому человеку, которому оно завещано. Единственным богатством Клавдии Васильевны Вавиловой была однокомнатная квартира в подмосковном городе Королеве. Она непременно хотела оставить ее горячо любимой племяннице Галине Рябчиковой, для чего своевременно побеспокоилась о завещании. Документ был составлен по всем правилам, и вплоть до наступления трагического события – а оно произошло спустя пять лет – хранился у нотариуса.
Однако воля покойной так и не была выполнена. Родная сестра умершей – Матрена Васильевна Пичугина – не согласилась с условиями завещания и решила оспорить его в суде. В своем исковом заявлении в Королевский городской суд она указывала, что завещание было составлено ее сестрой «под угрозами и принуждением» со стороны племянницы. Мол, та сперва заставила старушку приватизировать квартиру, а потом завещать ее именно ей. И вообще бабуля страдала слабоумием и даже скончалась не в обычной больнице, а в психиатрической.
Факты проверили. Выяснилось, что у К. Вавиловой и в самом деле был церебральный склероз со слабоумием, но скончалась она не от этого, а от острой сердечной и легочной недостаточности. Правда, в ее медицинской карте по месту жительства ни слова не говорилось ни о психических нарушениях, ни о том, что Клавдия Васильевна когда-либо находилась на учете в психоневрологическом диспансере. По словам племянницы-наследницы, на момент подписания завещания старушка на здоровье не жаловалась. Но как это теперь проверить? Правда, на заверенном нотариусом завещании четко сказано, что «дееспособность завещательницы проверена», но суд этим доказательством не удовлетворился. А все потому, что в судебном деле оказался еще один документ – копия заключения экспериментально-психологического исследования, выданная врачом дневного стационара Егорьевской психбольницы № 3, в которой, собственно, К. Вавилова и скончалась. В нем говорилось, что старушка была дезориентирована во времени, путала имена и даты. Ее самоконтроль был ослаблен, она страдала неустойчивостью активного внимания «с признаками слабоумия». Под этим документом не значились ни дата, ни подпись врача, проводившего исследования. Но когда племянница покойной стала возражать против того, чтобы подшить сию сомнительную бумажку к судебному делу, ей представили письмо… главного психиатра Московской области В. Поддубного. В нем черным по белому говорилось, что хотя должность и фамилию врача, занимавшегося с К. Вавиловой, установить не удалось, доподлинно известно, что психолог А. Бардыгин «иногда проводил такие обследования по личному обращению больных или по просьбе их родственников». Однако взять у него подлинник заключения невозможно, поскольку Бардыгин… умер.
По логике, Королевский горсуд не должен был принимать эту «бумажку» во внимание в качестве доказательств. Но произошло непредвиденное. Именно этот «документ» лег в основу первой посмертной экспертизы. В итоге эксперты вынесли вердикт: К. Вавилова отличалась такой степенью психического расстройства, что не могла отвечать за свои поступки.
И тогда племянница покойной потребовала повторной экспертизы. На сей раз судэкспертная комиссия № 2 при Московской клинической психиатрической больнице № 1 имени Алексеева исключила сомнительную бумажку из расследования, но зато появились свидетели. Они наперебой уверяли, что бабуля давным-давно вела себя странно и на момент составления завещания вообще была неадекватна. Это тоже было принято на веру.
Но вправе ли были судебные эксперты-психиатры давать заключение о слабоумии К. Вавиловой не только на момент ее смерти, но и за пять лет до нее? Ведь если бы старушка и в самом деле страдала невменяемостью такое долгое время, то она давным-давно попала бы под наблюдение психоневролога. Есть в судебном деле и еще один нелогичный факт. На акте посмертной экспертизы, проведенной судэкспертной комиссией, стоит очень странный штамп: «Запрещается выдавать на руки и снимать копии (приказ по Министерству здравоохранения СССР № 1333 от 29.12.1979 г.)». Уже и Страны Советов давно нет, и приказ, естественно, канул в лету, а на документе, который лег в основу заочного решения суда, стоит заведомо неправомерный штамп. Думается, в данном случае есть все основания подозревать в неадекватности не К. Вавилову, а самих судэкспертов.
Между прочим, суды, не обратившие внимания на этот маленький нюанс, тоже не лучше.
Королевский городской суд постановил: признать завещание К. Вавиловой, составленное на имя Г. Рябчиковой, недействительным. На этом судьбоносном заседании, кстати, Галина не присутствовала: она не просто плохо себя чувствовала, что вполне естественно для инвалида второй группы, но даже находилась на стационарном лечении в Московской городской клинической больнице имени Боткина после перенесенных курсов химио- и лучевой терапии. Однако утром того дня, когда должно было состояться судебное заседание, Г. Рябчикова все же нашла в себе силы и нарочным отправила в Королевский горсуд ходатайство с просьбой о переносе слушания дела. Как позже выяснилось, канцелярия поставила соответствующий штамп на ходатайстве тем же злополучным утром, однако почему-то зарегистрировала его только на следующий день. Таким образом, на штампе значилась одна дата, а в регистрационной книге – другая.
Выйдя из больницы, Г. Рябчикова обратилась с Мособлсуд, чтобы опротестовать решение нижестоящего суда. Но все ее жалобы оставили без удовлетворения. Суд, очевидно, ознакомился с материалами дела, не особенно вникая в суть, и счел, что процессуальные права Г. Рябчиковой не нарушены. Как явствует из ответа председателя Мособлсуда, ответчицу надлежащим образом известили о месте и времени судебного заседания, а письменное ходатайство от нее с просьбой отложить слушание поступило только на следующий день, то есть тогда, когда его зарегистрировала канцелярия. На штамп документа и значившуюся на нем дату председатель Мособлсуда почему-то не обратил внимания. Хотя одно только разночтение в датах должно было стать поводом для отмены заочного решения суда первой инстанции. А если, как указывает председатель Мособлсуда, «право оценивать имеющиеся по делу доказательства принадлежит суду, постановившему решение», в чем тогда смысл существования вышестоящих судов? Неужели только в том, чтобы формально подтвердить «правильность» решения нижестоящего? Ведь и Верховный суд РФ на неоднократные надзорные жалобы Г. Рябчиковой на заочное решение Королевского суда отвечал отказом, ссылаясь на то, что оснований для отмены решения нижестоящего суда не имеется.
Но несостоявшаяся наследница не сдается. Недавно она обратилась в Генеральную прокуратуру. Она надеется, что прокурор, к которому попадет ее дело, оценит его вполне адекватно.
КОММЕНТАРИЙ ЮРИСТА
Московской коллегии адвокатов Андрея Крайнова:
– В данной ситуации, несомненно, виноват суд первой инстанции, а вслед за ним – и суды последующих инстанций. Королевский горсуд, во-первых, нарушил процессуальное право Г. Рябчиковой отложить судебное заседание по уважительной причине, коей является болезнь. Во-вторых, он включил в судебное дело документы явно фальсификационного характера, что для судей может быть чревато дисквалификацией. Наконец, вышестоящие суды, включая Верховный Суд РФ, отнеслись к рассмотрению документов дела чисто формально.